В издательстве «Аргументы Недели» выходит в свет книга с интригующим названием «Великий блеф под названием «Мастер и Маргарита». Казалось бы, ничего нового об этой книге сказать нельзя – всё тысячу раз сказано, написано и «разобрано по косточкам». Однако для увлечённого и дотошного человека, решившего добраться до истины через залежи домыслов и ошибок, нет никаких преград на пути к по-настоящему сенсационным открытиям. О том, как рождался замысел книги и с чем предстоит встретиться читателям на её страницах, «Аргументам Недели» в эксклюзивном интервью рассказал её автор – журналист и писатель Ваагн КАРАПЕТЯН.
- Ваагн Самсонович, как Вам пришла мысль «препарировать» роман «Мастер и Маргарита»? Почему именно он? Что Вы видели своей целью, приступая к этой работе?
- Наверное, склад ума у меня такой. Когда чувствую алогизм, непоследовательность, неестественные действия героев, то начинаю возмущаться и, если зашкаливает, записываю. Мысленно спорю с автором, прокручиваю верные действия в соответствии с логикой той ситуации, в которой оказались герои произведения. На этом и построена книга, в которой, к слову, преставлен разбор не только «Мастера и Маргариты», но и книги «Александра Дюма «Три мушкетёра».
- Наверняка в качестве «обратной связи» в адрес Ваших литературоведческих произведений Вы получали что-то негативное вроде «нашёлся тут критик, опровергатель устоев!» Что Вы обычно на это отвечаете?
- Вы правы. Оппонентов у меня хоть пруд пруди. Как правило, звучат реплики вроде «Да кто ты такой! Булгаков – это святое!» Но я в своём эссе как раз и защищаю Михаила Афанасьевича. Не сомневаюсь в том, что, будь жив Михаил Афанасьевич Булгаков, он никогда бы не отдал этот сырой материал в издательство. Я более склоняюсь к тому, что он сжёг бы эту рукопись. В романе некоторые места напоминают школьное изложение. Не мог так писать Михаил Афанасьевич. Не мог! Нижеследующие строки из романа не принадлежат перу Булгакова! Хоть на костёр меня ведите: «Маргарита Николаевна не нуждалась в деньгах. Маргарита Николаевна могла купить все, что ей понравится. Среди знакомых ее мужа попадались интересные люди. Маргарита Николаевна никогда не прикасалась к примусу. Маргарита Николаевна не знала ужасов житья в совместной квартире». Узнаёте почерк троечника-восьмиклассника? И это не ряд выдернутых из разных мест предложений. Это абзац, в котором предложения строго следуют один за другим! И вот таким образом в моём романе-эссе я разложил по полочкам весь роман. Но в рамках этого небольшого интервью доходчиво объяснить это читателю никак не получится. Поэтому остаётся только предложить приобрести книгу.
- А «Три мушкетёра» подвергаются столь же строгому и беспристрастному разбору?
- Что касается романа Дюма, то я не ставил перед собой задачу выявлять несоответствия описываемых событий с реальной историей. Мне нет никакого дела до того, какой ориентации придерживался герцог Бэкингем в действительности. Дюма показал нам его страстно влюблённым в королеву Франции, и я принимаю это. Речь идёт о самой канве романа, о том, насколько соответствует логика описываемых событий в самом повествовании. Поверьте мне на слово, алогизм в романе зашкаливает!
- А как именно критики Вам возражают?
- Как ни смешно, мои оппоненты ни одного слова по существу мне не сказали. По «Мастеру и «Маргарите» я до сих пор не слышал ни одного конкретного аргумента – одни общие слова. «Это великий роман! Уже сложилось мнение! Несколько поколений преклоняются! Как можно?!...» На это я обычно отвечаю, более пятисот лет человечество считало Землю плоской, однако же под натиском фактических доказательств сторонники этой точки зрения признали свою неправоту. «Только первых заявивших о круглой Земле на костре сжигали», - парируют они. Не замечая, что в отношении меня сейчас пытаются, образно говоря, сделать то же самое.
Приведу маленький, но красноречивый пример моего общения с критиками. В прошлом году в калининградском журнале “Берега” опубликовали небольшой отрывок моего эссе, и одной писательнице (из этических соображений не указываю её имя) главный редактор Лидия Владимировна Довыденко поручила написать обзор этого номера. По поводу моего отрывка та написала всего несколько строк, в которых туманно намекала на несогласие со мной: «Конечно, с автором эссе можно во многом поспорить». Созвонился я с ней, но сия дама, услышав мой голос, защебетала: «Ваганчик, дорогой, люблю, целую и во всём согласна!». Вот такая «критика»…
Есть ли планы написания новых романов с разбором тех или иных «величайших» произведений? Если да – можете поделиться?
Меня многие спрашивают: кто следующий? Но сейчас эта тема пока в стороне. На данный момент я работаю над повестью, основанной на реальных событиях. Поделиться не могу – я слишком суеверный. Да и к очеркам мне давно пора вернуться. Соскучился…
- Журналистика и литература – области, безусловно, смежные, но в то же время абсолютно разные. Откуда куда Вы шагнули на своей творческой дороге – из литературы в журналистику или из журналистики в литературу? И кем вы себя больше ощущаете – журналистом или писателем?
- Мой путь в журналистику начался с пятилетнего возраста. Отец работал редактором газеты "Социалистическое животноводство" и в день выхода газеты, то есть два раза в неделю, он засиживался в типографии до девяти или десяти часов вечера, и я с пяти лет пристраивался к нему. Мать, понятно, противилась, но я хныкал, плакал, а то и убегал.
Когда я заявлялся в типографию, работницы дружно приветствовали меня, но не мой отец и мои красивые глазки являлись тому причиной. Ими двигал вполне конкретный шкурный интерес. В то время (молодое поколение, да и среднее тоже, не помнят, вернее, не знают этого) весь текст газеты набирался вручную, причем по буковкам и задом наперёд. Работницы, стоя перед стендом с ячейками для букв, расположенным под сорок-сорок пять градусов, по букве набирали слова, предложения, статьи. Допустим, у тёти Маши заканчивались буквы Д, она громко называла эту букву, и если, к примеру, у тёти Оли они оказывались в достаточном количестве, то она поднимала руку и я со скоростью света мчался к ней, получал в ладошку несколько букв и относил их тёте Маше. Затем забирался на огромный, допотопных времен, стул и терпеливо ждал своего часа. По дороге домой я, как правило, засыпал на руках у отца.
- А когда же довелось соприкоснуться с журналистикой в качестве автора?
- Это произошло в восьмом классе. Я своё свободное время проводил в редакции, меня там всё завораживало. В частности, я интересом наблюдал, как журналисты отдают готовый очерк заместителю главного редактора Николаю Ивановичу Екимову (все сотрудники, кроме отца, сидели в большой, общей комнате), и тот, бегло пробежав по тексту, иногда сделав замечание, либо возвращал материал обратно, либо, одобрительно кивнув головой, клал в общую папку. Я вслушивался в их разговор, и меня тянуло быть причастным к атмосфере, царившей в этой комнате.
Иногда, когда Николай Иванович, отодвинув от себя бумаги, развалившись в кресле, закуривал, я подходил к нему с просьбой дать и мне задание. Он устало улыбался и отнекивался. Но однажды – очевидно, не хватало свежего материала в номер – он вдруг испытующе посмотрел на меня и прошел к отцу в кабинет. Вернулся и торжественно заявил, что готов дать первое поручение. Нужно съездить в село Саратовка, встретиться с бригадиром передовой бригады, узнать планы, перспективу их выполнения и прочее, а также записать фамилии передовиков. Снабдил меня деньгами на дорогу, подарил красивый блокнот, достал из внутреннего кармана пиджака дорогую китайскую авторучку, проверил в ней наличие чернил и со словами «потом вернёшь» передал её мне.
Задание я выполнил на пять с плюсом и на следующий день после школы помчался в редакцию. В первом же номере появился очерк под моей фамилией, но, как ни странно, там не оказалось ни одного мною написанного предложения. Николай Иванович заново переписал весь текст, сохранив только имена передовиков и прочую информацию. Горевал я недолго: главное-то – моя фамилия сверкала под текстом! Подумалось – может быть, так и нужно. С тех пор я стал постоянным автором, получал командировочные в достаточном количестве – хватало и на дорогу, и на мороженое. А однажды, развернув газету, я обнаружил в центре очерка несколько мною написанных предложений: Николай Иванович посчитал возможным их оставить. Неописуемое волнение охватило меня, и я понял, что вырос на одну ступень. После вуза я был направлен на остров Сахалин, где мне посчастливилось поработать в районной газете. А в целом в жизни сложилось так, до тридцати лет писал стихи, следующие двадцать лет отчёты, доклады и опять же статьи, уже в республиканской прессе, а в пятьдесят лет потянуло к прозе. Вот и считайте сами, что для меня первично, а что вторично. Я сам пока не разобрался.
- В разные времена «мастерам пера» приписывались самые разные миссии – от «глаголом жечь сердца людей» до «не надо оценок и выводов, дайте факты – выводы мы сами сделаем». Какая позиция близка лично Вам как журналисту и писателю?
- С первым мнением абсолютно не согласен. Давить не значит воспитывать. Одно время у всех на слуху была фраза поэта Станислава Куняева «Добро должно быть с кулаками". Подумайте сами: какое это добро, если с кулаками? Я противник этого взгляда. Долгие годы работая руководителем, я придерживался принципа "Лучше недоборщить, чем переборщить". Этим и ограничусь, чтобы не заниматься самолюбованием.
- Многие из Ваших рассказов, в том числе и те, которые читатель найдёт в Вашей книге, написаны от первого лица. Скажите, их сюжеты автобиографичны? Если да, как Вы преимущественно их выбираете, на что больше ориентируетесь: на ценность конкретного эпизода именно в Вашей жизни или на потенциальный интерес читателя?
- Назвать автобиографичными мои рассказы можно условно. Да, в основу рассказа ложится конкретный случай, но разве может писатель запомнить все детали, все тонкости тридцатилетней и даже сорокалетней давности? Нет, конечно. Кроме памяти, играют роль и другие обстоятельства. Я пишу сегодня, а сегодня я мыслю иначе, чувствую иначе и понимаю намного больше, чем тот двадцатилетний паренёк, о котором я пишу. Я скорее воссоздаю атмосферу того времени и оцениваю её уже с позиции сегодняшнего дня. Что касается второй части вопроса, то для меня на первом месте все же читатель: ведь именно для него я и пишу….
