— Алексей, прочитал вашу книгу – «Петровы в гриппе». Из чего рождаются такие тексты?
— Возникает некая идея, в основе которой лежат какие-то жизненные наблюдения, и как-то сама собой появляется книга.
— А как Елена Шубина впервые вышла на вас?
— Книга «Петровы в гриппе» попала в шорт-лист «Большой книги». Я все лето следил за рецензиями, но с откликами было как-то не густо. Первой отозвалась хорошо критик Елена Макеенко, ныне уже ушедшая от нас, к сожалению. Потом было долгое затишье, а затем Галина Юзефович и Клариса Пульсон хорошо отозвались о моем романе — он тогда еще не был напечатан в «Редакции Елены Шубиной». И только потом мне написала сама Елена Даниловна Шубина, предложила напечатать роман у нее в издательстве, и я, конечно, с радостью согласился.
— До романа о «Петровых» вы что-то писали?
— Рассказы и стихи. У меня несколько сборников есть.
— Они выходили в Екатеринбурге?
— Да.
— Опыт с «Петровыми» оправдал себя? Как вы считаете?
— Я всеми своими произведениями доволен, включая роман «Петровы в гриппе».
— Насколько действие романа реальное и насколько вы близки некоторым героям романа?
— Нет, не очень близок. Но ты всегда наделяешь героев произведений некоторыми характеристиками близких, друзей, первых встречных на улице. Это сборный персонаж, который заставляет о некоторых вещах задуматься. Например, о границе старого и нового года, которая есть граница смерти и рождения старого и нового года, соответственно. Ежегодная эпидемия — это тоже граница. В нынешний раз она затянулась, а обычно зимой, осенью или весной она уже начиналась. Это тоже праздник, когда ты заболеваешь, а потом неожиданно выздоравливаешь. Ощущение радости и легкости после упавшей температуры трудно с чем-либо другим сравнить. Вспоминаешь стихи Саши Черного, обращенные к больному. Все становится волшебным. На миг.
— Насколько тот человек, который писал «Петровых», отстает от вас, нынешнего?
— С каждым новым текстом ты меняешься. Уже в процессе написания. Я себя чувствую «пиар-менеджером» того, прежнего человека... Все-таки, мы очень разные, теперь.
— Герой вашей книги размышляет о своих нереализованных писательских талантах. Вы тоже об этом думали, когда писали «Петровых»?
— Кто угодно над этим размышляет. Все мы рано или поздно сталкиваемся с мыслью, что всякая деятельность циклична, это повторение одного и того же. Вот вы сейчас записываете интервью и думаете: «А что дальше, а что потом? А какая смысл был в этом, во всем?». В книге рассказывается не только о работе писателя, но и, скажем, автослесаря. Каждый человек заранее не знает, не может знать, как сложится его дальнейшая жизнь. И он задумывается: это он будет хоронить своего напарника или напарник будет его хоронить? Хотя, особого смысла в этом и нет. Но вопрос остается.
— Вопрос к вам, как к писателю, живущему в Екатеринбурге. Из провинции лучше видна «глубинная», аутентичная жизнь русского народа? Ведь Москва с Рублевкой, иномарками и небоскребами – это не вся Россия…
— И Екатеринбург, ведь тоже, — не вся Россия. Чем дальше на Восток, тем интереснее. Я и в Москве, и даже в Лондоне, наблюдал не московскую и даже не лондонскую, а обычную жизнь людей, которые зарабатывают немного. Я ее везде наблюдаю. Эта аутентичность исходит неизвестно откуда. От каких-то географических условий, возможно. Мы недавно говорили с одной журналисткой о том, что русский артхаус никто так не может снять. Кроме разве что режиссера из России. Если дать американскому режиссеру русских актеров, русский сценарий, русский пейзаж, он все равно не снимет русский артхаус. Это невозможно.
— Он не так хорошо понимает «русскую душу».
— Да, а мы не сможем никогда создать, например, игру или аниме с безуминкой, чисто японской. Мы вроде таких японцев, но со своим определенным колоритом. С некоторой данностью, с некой наружной жестокостью, имперскостью. Это произрастает везде, аутентичность начинается с квартир и, заканчивается, элитными коттеджами и виллами. Она не зависит от уровня благосостояния людей. Когда дверь закрывается внутри помещения, за дверью как раз и начинается «глубинная жизнь» русского народа.
— В «Петровых в гриппе» присутствует раздвоение личности, почти как в «Бойцовском клубе» Чака Паланика».
— Я сам придерживался подхода, что это, все-таки, разные люди. А что касается трактовок? Почему бы им не быть? Я не против. У меня даже была идея, и я ее озвучивал, что это все фантазия Петрова-младшего, который воображает о том, что делают его родители, пока их нет дома.
— Вам не кажется, что такой безвинной вещью, как «Петровы в гриппе», вы предсказали трагедию, которая грянула в пандемию?
— Я пытался описать состояние болезни, но все совпадения с пандемией случайны. У Яна Вагнера с «Эпидемией» или у Кинга «Противостояние» лучше получилось, чем у меня с предсказаниями пандемии. У меня роман про обычную болезнь ОРВИ, грипп, ежегодно встречаемую в России.
— Почему вы решили обратиться к теме болезни ОРВИ, гриппа, в произведении?
— Как-то все совпало. Какие-то детали совпали. Мы с семьей переживали несколько эпидемий. Это особенно неприятно, когда у тебя есть собака, которую надо выгуливать. Ты не можешь круглые сутки лежать у себя на кровати, болея. Все равно приходится выходить с собакой. А еще… Как-то мы переехали на новую квартиру, и там от старых хозяев остались какие-то таблетки и среди них был аспирин. И мы дали его ребенку. Кто-то мог подумать: «Какие-то отмороженные родители». Ну, ничего, сбавили, в итоге, температуру... Потом, елка у меня была с детства. Я запомнил, что у снегурочки всегда была холодная рука. И это все сложилось вместе, я все это описал, какие-то шутки в текст добавил. Так и получился роман.
— Что вы можете сказать о постановке Кирилла Серебренникова?
— Постановка получилась очень интересная. Она именно такая, какой и должна быть. Она больше повернута к зрителю внутренним миром героя. Вы, прочитав роман или я, автор, поймете, о чем фильм, а зритель, не читавший книгу, может вовсе не понять, о чем он. Серебренников привнес некоторую свою нотку, и очень неплохую, и правильную, на мой взгляд. Например, побег покойника из гроба — это наш побег из «мертвечины» Советского Союза. Мы все до сих пор бежим оттуда, в новую жизнь. Кто-то убегает, а кто-то нежится в гробу. Один из героев — убегает. Это неплохо получилось, по-моему.
— Да. И спектакль Серебренников поставил в «Гоголь-центре». А с сентября это кино шло в кинотеатрах. Иначе как влюбленностью в роман, это не назовешь…
— Серебренников прочитал книгу, а потом мы с ним познакомились, к моему счастью, и, надеюсь, к нашей взаимной радости.
— Серебренников — большой художник. Его «Лето», «Изображая жертву», «Юрьев день», лишний раз доказывают это. А он не хотел бы сделать постановку другого вашего романа – «Опосредованно»?
— Согласен про Кирилла. Нет, пока с планами по экранизации — тихо. Этим занимаются «специально обученные люди».
— Продюсеры, вы имеете в виду?
— И агенты, и продюсеры. Все незаменимые персоны индустрии кино.
— Хорошо, напоследок спрошу: Алексей, а кто ваши режиссеры?
— Из зарубежных – это Квентин Тарантино. Его фильм — «Однажды в Голливуде» мне очень понравился. Я думал, что там будет кровавая развязка, как в «Убить Билла», но, нет, там очень красивый, легкий финал. Настолько это красиво, и нежно, и правильно показано, да еще и снято с любовью, что так, наверное, и должно было быть в идеале. Я в романе — «Опосредованно» изменил судьбы некоторых русских поэтов. В частности, переселил поэта — Марину Цветаеву в Америку. Вот такая «перекличка» возникла. А из русских фильмов мне понравился фильм — «Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов» Александра Ханта. Хороший, неординарный, с нотками юмора. Привет из России.
Артем Комаров
Фото: скриншот видео Youtube It’s my city
