У народов и стран постсоветского пространства нет иного выхода, кроме как братство. Если они хотят сохраниться, сберечь идентичность. Если не желают стать глиной, которую в своих руках будут мять до придания нужной формы внешние силы при помощи местных своекорыстных элит.
Свежий пример: события в Казахстане. Там пожар начинающегося хаоса удалось остановить той самой братской волей и взаимовыручкой. По просьбе правительства Казахстана несколько государств ОДКБ оправили свой воинский контингент, который стал мощным психологическим и моральным фактором, остановившим конфликт. На этом примере видно, что братству и взаимовыручке противостояли терроризм, экстремизм и национализм – три всадника хаоса всегда скачут вместе. Для их активности лучшая почва – социальные проблемы. Они проистекают из того, что национальные элиты начинают воспринимать народом только себя, так как имеют финансы и собственность. Все прочие могут быть поражены в правах или использоваться в качестве пушечного мяса, а также социально-политического тарана в случае необходимости.
Именно так на Украине западноориентированные финансовые элиты играли массами, инфицировав их вирусом национализма и отторжения от России под главным лозунгом украинской независимости «Украина – не Россия». Отсюда и проистекающая из этого война с общей историей, с русским языком. Вопрос доброкачественности элит, возникших на постсоветском пространстве и воспринимающих себя в качестве народа-хозяина – более чем актуален.
Казахстанская вспышка также стала следствием длительной ставки на национальную моноэтничность и попытки прибиться в этом порыве под чье-то надежное крыло: найти новую семью по нацпринципу. Постсоветская история не создала у бывших союзных республик иной повестки. Они только в подобном инерционном движении пытаются доказать свою независимость. Но это ничего, кроме катаклизмов, не приносит, потому как представляет собой искусственный слом культурно-исторических традиций, существующих не одну эпоху.
Или другой более глобальный пример: Великая Отечественная война. Сейчас общую победу также пытаются растащить по удельным национальным, государственным квартирам, в том числе и для ее ревизии. Это также одно из основных направлений по искажению правды о той войне. Поэтому и возникают такие атавизмы, как «украинская победа» или, например, один из нынешних казахстанских министров и вовсе не понимает, зачем она была нужна: сидели бы себе казахи и никуда не высовывались.
Но дело в том, что «украинская победа» – это те самые каратели, полицаи, Бандера и Шухевич и прочее. Также если мы будем генерировать свою обособленную «победу», то и у нас появится выверт и свое аналогичное дно, например, в образе генерала Андрея Власова. Но вот если будем придерживаться правды и говорить про победоносное советское братство народов, то ничего подобного увечного не будет возникать, а останется на своем положенном месте: дне презрения. Именно общность «советский народ» стала стеной на пути общеевропейского похода на Восток и явилась символом победы. Причем уникальность этой общности характеризовалась еще и тем, что в этом единстве не терялись собственные черты народов, но, наоборот, взаимодополняли друг друга.
В этом плане вспоминается высказывание Эдуарда Лимонова из его книги «У нас была Великая Эпоха», где он пишет про «тугой кулак» народов, сокрушивший нашествие Запада: «Пришли все народы, входившие в состав Союза, до сих пор плохо понимавшие, а для чего им этот Союз». Вот это «пришли все» –- крайне важно, это и есть победа. Этот образ несокрушимого единства, противостоящего удельной разобщенности, который проходит красной нитью через всю историю отечественной цивилизации, начиная многим раньше «Слова о полку Игореве».
Сейчас всему этому как раз и противостоит стихия разобщения, которая проявилась в советскую перестройку. Это и есть перестроечный проект затяжного вирусного типа. Он производит разборку не только межнациональной общности, но и единства внутри народа, производит саму подмену понятия народа, для которого становится вовсе не важен критерий большинства и единства.
Символом этого стал распадный 1991 год, когда произошло демонстративно-символическое столкновение воли большинства – референдум по сохранению Союза – и произвола верхушки элит, причем с акцентом на национальном, – беловежский сговор. С этого момента и закрепилась принципиальная трансформация понятия народа как деятельного и активного меньшинства (не случаен лозунг несистемной оппозиции «Мы здесь власть!»), делающего сознательно или бессознательно ставку на национальном. Именно этот передовой «народ» якобы противостоит темным инстинктам невежественной массы, не доросшей до состояния народа – октябрь 1993 года.
Кстати, отечественный мыслитель Сергей Кара-Мурза совершенно справедливо ставил в заслугу советской власти то, что с самого начала «коммунисты нейтрализовали этнические элиты своим предложением собраться всем народам в «республику Советов»». Такая позиция стала победительной, потому как армия и власть воспринималась везде своей, а государство – общим домом.
По словам Кара-Мурзы, большевики смогли «»пересобрать» русский народ», а земли расползшейся по швам империи собрали на новой основе – СССР. Это был единственный путь спасения общности. С этой задачей не мог справиться либеральный проект, потворствовавший национальному разделению, как и в конце века, а также реставрационный вектор. Тот же Кара-Мурза отмечает, что национализм элит в советской стране «был загнан в бутылку», которую распечатал Горбачёв. И это понятно: именно так эти элиты получали власть, отстраняя от нее большую часть населения своих новообразованных стран, где национальное выступало средством демонстрации независимости и отвлечения населения от реальных проблем.
Всем было предъявлено, что именно бывшая общность – Союз – являлась корнем всех бед, что пришлые правили на земле и грабили. Был утвержден образ чужака, захватчика, колонизатора. Не случайно Борис Ельцин встречал новый 1992 год словами, что, по его ощущениям, в стране 70 лет хозяйничал враг – до такого состояния она доведена… Так все «независимые» страны объявили войну своей общей истории, воспринимая друг друга если не врагом, то балластом.
Все это принципиально отличается о того, что происходило на территории «исторической России» после 1917 года. По словам Кара-Мурзы, тогда процесс пересборки народа на новой основе происходил «не в конфронтации с традиционной Россией, а с опорой на ее главные культурные ресурсы». Подобные же коренные ресурсы привлекались от всех народов для создания общности «советский народ», демонтаж которой был произведен в перестроечные годы и продолжается до сих пор по линии национального разобщения.
Нынешние реалии свидетельствуют о том, что сейчас необходима новая пересборка общности, которая не должна восприниматься иностранной, чужой или формой поглощения индивидуальных идентичностей. Возможно, это должно быть нечто схожее с форматом Евросоюза, но с более глубинным и естественным единством, скрепленным не только экономикой и той или иной временной конъюнктурой с внешним сюзереном-ориентиром. Необходим акцент на уникальном феномене – «истории единства».
Этот термин был употреблен в самый разгар перестройки, когда ее «революционный» вектор уже обрел характер разрушительной необратимости.
В 1988 году в газете «Советская Россия» вышло интервью с первым секретарем Гомельского обкома КП Белоруссии Алексеем Камаем «Честный разговор между братьями».
В нем Камай говорил про то, что пытаются «посеять национальную рознь», про запущенные в обиход чуждые слова «инородец», «квартирант республики».
Он также рассуждал об «общей беде», которая состоит в том, что «мы плохо знаем свое прошлое, корни нашего единства, нашей борьбы за счастье, за свободу». Именно незнание дает повод для неверных толкований. Поэтому Алексей Камай призвал «раскрыть широко двери для понимания общей культуры… истории нашего единства». Сказал он тогда в интервью и про общее дело: «Я сужу по Гомельщине. Не было ничего, если бы не было единого и огромнейшего вклада всех наций и народностей. Это замалчивается, это недоговаривают и многие наши публицисты».
Но тогда эту проблему увели в сторону, и произошло известное: большую страну накрыло цунамической волной национального разобщения. Собственно, она и привела ее к гибели, а известную троицу национальных лидеров – в декабрьскую беловежскую пущу, где они и зафиксировали разъединение и уничтожение исторической общности, которая здесь традиционно существовала на разных основаниях. Так «история общности» дважды пала жертвой идеологических установок. В советские годы большой разговор по этой теме подменялся набором устойчивых клише, отчего «общность» не выработала действенных защитных механизмов. После новая идеологическая доктрина была ориентирована на национальное разобщение. Отчего даже в России очень часто тема завоевания-покорения с расчесыванием национальных травм (как правило, мнимых) превалирует над разговором о ценности общности, которая является фундаментальной основой отечественной цивилизации.
Хорошо известно, как в перестройку любой ценой демонтировали ту самую общность народа и народов (созданную не из ничего, не на основе идеологических догм, а укорененную в национальные традиции). Само понятие «советский народ» было сведено до уничижительного «совка», быдла, победившего хама. Это был ужасающий идеологический эксперимент с катастрофическими последствиями.
Сейчас видно, как продолжает действовать дремучий разрушительный национализм, ориентированный на создание моноэтнических обособленных образований, на дальнейшее разобщение и гражданское противостояние. Яркий пример – все та же Украина, которая все годы самостоятельного существования саморазрушалась под этими лозунгами. Собственно, и пространство России не ограждено от этих процессов, которые, несмотря на то что возводят новые границы, сами не знают границ. Пусть в вялотекущем формате, но региональное разделение идет, как и нарастает ощущение чуждости, обособленности, в том числе в силу слабого развития горизонтальных межрегиональных связей.
Преломление этой тенденции возможно только через возвращение к «истории единства», причем не на национальных основаниях. Сейчас в здравом уме никто не говорит о единстве славянских народов. У той же России на порядок больше общего с народами Кавказа, Средней Азии, с тем же Казахстаном и так далее. Вся постсоветская территория до сих пор воспринимается единым, но расчлененным организмом. Общие процессы здесь происходят, поэтому и преломить деструктивное можно только историей и реалией единства.
