Под его руководством молодые художники Александра Сухарева и Кирилл Савченков представят проект, подготовленный в рамках общей темы биеннале «Молоко снов». Это название отсылает к детской книге Леоноры Каррингтон, писательницы и художницы-сюрреалистки. «Культура» побеседовала с Раймундасом Малашаускасом о подготовке проекта в условиях пандемии и о признании российских художников за рубежом.
— Вы уже участвовали в Венецианской биеннале, причем были куратором одновременно двух павильонов — Литвы и Кипра. Как это получилось?
— Думаю, ни у кого из кураторов нет подобного опыта. Кипр и Литва пригласили меня делать павильон практически одновременно, не зная друг о друге. Я подумал, как быть: отказать одной из стран или создать нечто новое и интересное? Проконсультировался с обеими и предложил сделать одну выставку и разместить ее в двух разных павильонах, потому что и Кипру, и Литве хотелось получить свой автономный павильон. В итоге они согласились. При этом треть художников представляли не Кипр и Литву, а США, Францию, Норвегию, Голландию. Важно, что две небольшие страны сделали космополитический жест — приняли у себя другие страны.
— Чем отличается работа над российским павильоном?
— У России один из самых старых павильонов на Венецианской биеннале, и это совсем другая традиция и траектория. У Литвы и Кипра никогда не было своего павильона, а у России, как известно, есть изящный дом (построенный в 1914 году по проекту Алексея Щусева. — «Культура») c многослойной историей. Прежде я не работал в подобных обстоятельствах. И для меня это большой вызов и ответственность.
— Это подавляет или, наоборот, стимулирует?
— Мне кажется, в России к серьезности относятся иначе, чем в маленьких странах. И серьезность самого проекта заставляет меня ощущать себя немножко по-другому. С Литвой и Кипром подход был игривый и панковский. У этих стран не слишком долгая история участия в биеннале, поэтому они были готовы к экспериментам. А у России большой бэкграунд, и ожидания в Москве, по-моему, тоже всегда большие. В разговоре со мной Саша Сухарева недавно сказала: «В России все так амбициозно!» И я согласен. Россия очень амбициозная страна.
— С Сашей вы уже работали — она была единственным российским участником Documenta 13, где вы были сокуратором. Чем вас привлекают ее проекты?
— И Саша, и Кирилл — каждый по-своему — осмысляют современность. Саша уходит в далекое прошлое, а Кирилл — в далекое будущее, но потом становится ясно, что эти точки в далеком будущем и далеком прошлом могут меняться местами, как в игре. Кирилла интересует научная фантастика, а Сашу — древний мистицизм, алхимия, точные науки. Их дуэт уникален, потому что они обогащают друг друга, и это рождает нечто новое. К тому же оба размышляют о природе времени, что сближает нас с темой биеннале, заданной главным куратором Чечилией Алемани.
«Молоко снов» отсылает к сюрреализму, и в нашем павильоне сюрреализм воплощается через осмысление времени. Ведь восприятие времени в 2021-м стало по-настоящему сюрреалистическим. Не всегда очевидна грань между тем, что случилось вчера, и тем, что произошло два года назад. У Саши и Кирилла нет задачи отрефлексировать эту ситуацию, но их работы будут неизбежно с ней резонировать.
Чечилия также предлагает поразмышлять о том, что значит быть живым — ведь это не человеческая привилегия: живым может быть животное или химическая реакция. Мы тоже размышляем о вопросах жизни и смерти и рассматриваем их не как оппозиции. Потому что для Чечилии сюрреализм — среда, где подобные оппозиции нивелируются. Она предлагает уйти от рациональных оппозиций субъект-объект, мыслимое-немыслимое. Сюрреализм все перемешал. И мне кажется, здесь есть продуктивный потенциал: мы можем размышлять о вещах, не разделяя их на оппозиции — на хорошее и плохое, например.
— Как в проекте отражается тема технологий и искусственного интеллекта? Насколько я понимаю, у Саши и Кирилла разные подходы.
— Это действительно так. Кирилл больше погружается в размышления и анализ искусственного интеллекта. Он прекрасно в этом разбирается, понимает, откуда это идет — кибернетика, теория игры — и как определяет наше социальное бытие и мышление. Важный для него термин — алгоритм. Лично мне кажется, что алгоритмы и вирусы очень похожи: они могут существовать сами по себе. Как писал Жижек, они не живые и в то же время не мертвые. У Кирилла есть тонкие размышления на эту тему. Он пишет рассказ, который станет частью проекта павильона. Вообще, мы готовим две публикации. В одной Александра Сухарева беседует со своим отцом, физиком Ильей Сухаревым. А Кирилл пишет научно-фантастический рассказ, где алгоритмы являются персонажами.
— Пандемия усложнила подготовку проекта?
— За последнее время я был в Венеции трижды, и это были три разных города. В июле я увидел провинциальную европейскую Венецию — какой она, наверное, была в XIX веке. На улицах были лишь европейцы — я слышал польскую, немецкую, французскую и литовскую речь, и от этого мне было немного грустно. Все-таки хотелось снова увидеть глобальную Венецию. В августе она уже оказалась более многолюдной. А в ноябре на одни выходные в город прибыло 100 тысяч гостей. Что тоже, конечно, большая проблема для Венеции.
Вообще толерантность к тому, что планы могут рухнуть в одночасье, увеличилась. Весь год я работал над проектом Trust and confusion в Гонконге. Это тоже рефлексия на тему пандемии: с одной стороны, необходимо доверие, чтобы двигаться дальше. С другой, путаница, замешательство сейчас доминируют даже больше, нежели год назад. Мой сокуратор Суе Тон (Xue Tan) — любительница четких планов. Но однажды она сказала: я поняла, что мы не можем работать по плану, нужно все время импровизировать. Это было неожиданно и одновременно важно, потому что она тоже увидела — планы перестали работать. Но и совсем без планирования нельзя.
— Какую функцию выполняет Венецианская биеннале в меняющемся мире?
— Моя первая ассоциация — возможно, она верная — это глобальное место встречи. Возможность увидеть друзей, нынешних и будущих, из всех уголков земного шара, где, может быть, сам никогда не побываешь. Та же Documenta скорее задает новые ориентиры и параметры. А Венеция для меня — место встречи и праздник интернационализма.
— Какой образ России можно транслировать через современное искусство?
— Как по-русски будет kind host? Гостеприимный хозяин? Hosting для меня важное слово. Я могу быть host в российском павильоне: встретить гостей, рассказать, угостить кофе. Практика хостинга мне кажется важной как для отдельного человека, так и для целой страны. В моем понимании, если Россия может быть kind and generous host, это прекрасно. Пока у меня позитивный опыт работы с павильоном — меня приняли очень хорошо. И я постараюсь быть таким же гостеприимным.
— Российские молодые художники способны говорить на универсальном языке, понятном Европе, Штатам, Азии?
— Несомненно. Мне кажется, глобальный художественный язык включает в себя много разных языков, и большинство из них конвертируемы. Один и тот же тип скульптуры могут делать художники в Канаде, Японии и России — в смысле пластичности и формальных художественных решений. Думаю, мир насыщен культурами, и они конвертируются друг в друга. Саша и Кирилл хорошо знают глобальный художественный язык. Однако в их случае это пронизано знанием русской культуры. Например, Саша рассказывает про какого-нибудь древнерусского мистика, мысли которого находят отражение в ее холстах. Конечно, эти работы могут висеть в доме в Лондоне или Токио и будут в этом контексте восприниматься иначе. Но люди, знающие, что они вдохновлены древним мистиком, получат особый опыт. Задача российского павильона — сделать эти смыслы более открытыми для зрителей. Например, для тех, кто ничего не знает об этом мистике, — чтобы они смогли воспринимать работы во всей сложности. И я надеюсь, публикации, которые мы готовим, в этом помогут.
Автор фотографий: Alexandre Guirkinger.
