Сознание почти никогда не поспевает за жизненными реалиями. Старые привычки всё ждут подтверждений, а их и след простыл. Ровно так и с образами индустриальности. Вроде бы мы все понимаем, что живём в пост-пост-мануфактурную эпоху. Более того — во вполне себе цифровую. Но как часто люди рассуждают о том, что не осталось фабрик и заводов. Доля правды в этом есть, но как они должны выглядеть, чтобы мы их признали? Привычка видеть заводы и фабрики краснокирпичными замками всё ещё жива, на крайний случай сойдут и бетонные крепости. Ну, или грубо огороженные топорные коробки. Завод — он что? Цех, эллинг, домна. А где они теперь? Центр города стремительно освобождается от примет индустриальной эпохи, производство выносят за пределы мегаполиса, по большей части просто сносят, на его месте вырастает жильё и всё, точка, стёрто, ничего не осталось, как если бы никогда и не было. В этом есть такая парадоксальная российская любовь к полной зачистке территории от примет прошлого. Клянёмся в любви к истории, пара условных окопчиков и дощатых дверей, обнаруженных при раскопках Ниеншанца, не даёт покоя любителям святого прошлого, а при этом целые районы лишаются всех примет того, что в них было совсем недавно. И при этом было там не день, не два, а полтора-два столетия. Прогуляйтесь по Сампсониевскому проспекту: ещё недавно, совсем-совсем недавно он был вереницей заводов. Буквально за года всё зачистили — другого слова не найдёшь. Оставили где-то трубу, где-то какую-нибудь мастерскую, а всё остальное — под снос и ураганную застройку жилыми домами. Все рассуждения о трансформации серого пояса — коту под хвост, всё под ноль. Так ведь проще. Ну, или на Выборгскую набережную выйдите, или по мелким прилегающим улицам прогуляйтесь. Скоро вам и не поверят, что это был рабочий район, что там был пролетариат. Ясно, что классовое общество отошло, и пролетариат — вместе с ним. Но и следов ведь не осталось, вчистую. Скоро рассказы о промышленном прошлом Петербурга будут напоминать экскурсию по нынешней Трое: вы ждёте Приама, Париса и Елену, а перед вами — невнятные раскопы. Лет двадцать назад казалось, что вот-вот город придумает планы освоения этих территорий, они включат в себя и сохранённые, преобразованные постройки, и новое, там будут придуманы скверики, гаванцы и прочее, аромат времени обогатит новую жизнь. Всё оказалось сильно проще. Можно скупать одно за другим, зачищать и строить новый, неизмеримо более плотный город. Потому так трогательно ходить по тем местам, где это прошлое ещё живо. На Обводном и вокруг него это ощущение ещё есть. Есть даже романтика той самой индустриально-пролетарской эпохи. В ней ведь и чудо механического изобретения, и сноровка внедрения, и классовая солидарность. Всё это — из прошлого. Но там хотя бы колорит жив. Пока жив. Ушли и запахи. Когда-то и табачные фабрики давали о себе знать — на Техноложке и у "Василеостровской" было сразу ясно, откуда ветер. И "Красный пекарь" накрывал район Красноармейских ароматом корицы и кардамона. Улица Марата томилась пряностью какао-бобов и косметики. Скажете — неправда, а ведь ещё лет пятнадцать назад было. И аромат ушёл, и мануфактура туда же. А каковы знаки новой эпохи? Забавно, но их сыскать сложно. Ну да, от старого живы верфи, но и их готовы пустить под жильё, как и порт. Что же тогда — сугубо офисно-жилой город? Вариант возможен, но одновременно уходит и прошлое, та самая живая история, которую вроде бы так любят. А у новых районов индустриальной активности лица не так легко заводятся. У них только лейблы, и вроде бы больше ничего. Всё то, что на Московском шоссе, нам знакомо только по именам — если вы успеете в них всмотреться по дороге в аэропорт. Ни бутылки тебе с главным напитком современности, ни офиса в виде авто там не углядеть. Вообще-то фабрики и сегодня бывают интересными. Не часто, но случается. BMW Захи Хадид в Лейпциге стал одним их самых гулких символов города. Навскидку помнятся фабрики Жана Нувеля и раcтворения цехов Доминика Перро. Но пока не у нас. Старое выбросили, новым не обзавелись, лица на свалку. Уни, но не sexy.
