Пандемия отменила готовые проекты, иные планы отложила на неопределенное будущее, а заодно ограничила представления о будущем пределом ближайших дней-недель-месяца. В этом смысле пять художественных проектов в статусе "отложены" из архива современного искусства "Гаража" - способ размышления о нашей жизни здесь и сейчас, о "новой нормальности" зависания между волнами пандемии.
С другой стороны, сюжет архивации несбывшегося - вполне себе вечный. Он источник вдохновения и для поэтов-романтиков, и для политиков-прагматиков. Поскрести по сусекам, чтобы рачительно использовать хорошо забытое старое как свежие идеи в изменившемся контексте, - обычное дело для сердцеедов и ветеранов идеологического фронта. Нереализованные проекты замечательны тем, что они равно отмечены травмой утраты и шансом на будущую жизнь. Если утрата отсылает к эстетике руин, то "большие надежды" - к поэзии расчета и чертежа.
Как раз поэзией прорыва в неведомое пленяла одна из самых известных выставок, представлявших невоплощенные проекты, - "Русская утопия: депозитарий". Сделанная Юрием Аввакумовым, она представляла итог его многолетних исследований архитектурных проектов, оставшихся на бумаге, от XVIII века до бумажной архитектуры. Архив оказывался хранилищем будущего.
Наследником по прямой утопии авангарда выглядит проект Франциско Инфанте-Араны "Кинетическое освещение архитектурных сооружений Московского Кремля и мавзолея на Красной площади" (1968). Он представлен точным макетом Спасской башни и Красной площади, фотографиями автора с ним, схемой изменения цветового освещения и рассказом художника о том, почему проект не пригодился. Если ученики Шагала и Малевича расписывали дома, трамваи, заборы старого Витебска, превращая его в революционный город, то Франциско Инфанте-Арана готов был превратить Москву 1968 года в столицу кинетического искусства. Меняющееся по минутам освещение Кремля должно было стать переложением на язык света и цвета фуги Баха. Предполагалось, что этой волшебной мистерией света и цвета должен был управлять компьютер, которого художник в 1968 году в глаза не видел.
Проект Петра Белого, который предложил в 2016 году превратить парк Дворца культуры и техники завода "Красный Путиловец" им. И.И. Газа в Петербурге в "Парк Меланхолия", опирается на традицию эстетики руины, утраты. Но выбирает в качестве опоры не рисунки римских развалин Пиранези, а "Меланхолию" Дюрера. Гравюра Дюрера становится картой, на которую нанесен маршрут движения по парку. Этот же маршрут - в основе архитектуры экспозиции. В нишах, похожих на гробницы-склепы, покоятся обломки парковых статуй и монументов, гипсовая копия посмертной маски Ленина и мраморная голова с неразличимым, незавершенным "лицом". Эта невозможность взглянуть в лицо прошлому, "узнать" его, оказывается ключевой метафорой. Дело даже не в том, что Парк ДК им. И.И. Газа - род палимпсеста, среди слоев которого - эпоха конструктивизма, время неофициальной художественной жизни Ленинграда в 1970-х, остатки советской "монументальной пропаганды", поглощаемые природой, автостоянка на газоне вокруг торгового центра в эпоху торжества консьюмеризма. Парк вошел в пространство личной памяти. Там руины еще не стали руинами, но даже сложенная заново картинка прошлого встречает знакомым абсурдом и закрывает вход в рай ностальгии.
Помимо чертежа и руины, образом "несбывшегося" выступает желание. Желание всегда на пороге реальности, но не переступает его. Реализуясь, оно перестает быть желанием. Неудивительно, что статус вечного "несовершенного вида" обрел "Музей желаний" (1994-1995), придуманный Наталией Каменецкой, Олесей Туркиной и Виктором Мазиным. Он появился из проекта музея женского искусства. На исходе 1980-х проект был возвращением к проблематике, которая активно обсуждалась в России с середины XIX века до начала 1930-х, когда "женский вопрос" был объявлен решенным. Возвращение к нему в 1990-х при смене экономической формации было более чем актуально. Музей не был создан, но замысел трансформировался в архив проектов художниц, в том числе Веры Хлебниковой, Наталии Турновой, Татьяны Либерман, Марии Овчинниковой, Наталии Каменецкой... Представление женского взгляда - горячая новость и 30 лет спустя, а в 1990-х он выстраивался как диалог с "отцами", будь то Казимир Малевич или Николай Федоров. Тема русского космизма звучит, впрочем, приглушенно. Елена Губанова придумала инсталляцию для большого радиотелескопа Пулковской обсерватории. На карте звездного неба очерчена фигура Стрельца. А в Пулково около радиотелескопа - аскетичная комната, где лишь лампочка и абажур, и наушники. Надев их, можно услышать: "Ваня, иди домой". Пронзительнее этой не случившейся инсталляции только гениальный фильм Бронзита "Он не может жить без космоса".
