"Приди ко мне", режиссер — Малгожата Шумовска Российский пресс–релиз фильма выбирает подчеркнуто уважительный тон для описания сюжета: "Юная Села с рождения живет в лесу. Ее мир состоит только из женщин и единственного мужчины — загадочного и деспотичного Пастыря (Рэффи Кэссиди). Он стал для женщин отцом, учителем, любовником и единственным другом". А также максимально чарующее, как в рекламе кофе или чая, название для фильма; оригинальное, конечно, не имеет ничего общего с ним — The Other Lamb. "Мое возлюбленное стадо!" — так "пастырь" обращается к подопечным. Когда он произносит "в путь!", женщины подхватывают его и несут на руках. Когда он выбирает, которая из них сегодня должна провести с ним ночь, это называется у них "благом". Правда, как всегда, за фасадом идиллии скрываются и неудачи социального эксперимента — в сторожке неподалеку живет на воде и объедках "изгнанная жена", не оправдавшая доверия, вместе с ней столуется в таких же условиях другая, "нечистая". Причем "пастырь" этот — он как бы даже не патологическое "зло", просто законченный эгоист. Такое вот бесконтрольно возросшее и утвердившееся при отсутствии альтернативы эго, которое ловко играет на общей неуверенности в завтрашнем дне и поиске "надежного плеча". Впрочем, мы понимаем, что существование такой секты возможно только при взаимном и добровольном согласии остальных ее членов — именно они позволяют этому "быть". После фильма возникает странное чувство, что нам рассказывают историю какой–то в реальности существовавшей секты, но — нет. Интересно, как Малгожате Шумовской ("Лицо", "Откровения"; это первый ее фильм в жанре триллера) удалось создать это ощущение абсолютной узнаваемости, реалистичности происходящего. С одной стороны — вроде бы экзотика (все–таки дело происходит в Америке примерно 1980–х годов), с другой — вечный сюжет. Власть и страсть, женское и мужское. В сущности, это притча о любом тоталитарном режиме и о любом клерикализме. О том, как жестокость и бесчувствие притворяются любовью или необходимостью. Утверждая каждый раз собственный набор правил или истин, которые всегда на редкость банальны, люди почему–то опять и опять готовы принять их в качестве откровения. Мы понимаем, что и способы манипуляции "стадом" всегда похожи, и даже неинтересно узнавать подробности — каким формальным символам они там поклоняются. Но стоит лишь разорвать эту пелену всеобщего обожания — как очень быстро все знаки поменяются с плюса на минус. И природа бунта в секте всегда одна и та же, и зарождается он поначалу в чьей–то одной, слишком одинокой душе. Никакой это не "мистический триллер", конечно. Обыкновенная история человечества. В момент развязки этой притчи, кстати, как считал Фрейд, доисторическая эпоха и сменилась, собственно, историей.
