Абсолютно наоборот. Я плыву по течению обстоятельств. А идущие против течения люди — очень неуспешные. Занозы в теле общества, которые ему мешают. А я — всеобщий любимец. Стучу по дереву! Успешен, обеспечен. Идущие против течения обычно никому не нужны. Они бывают востребованы только после смерти.
Я никогда не строил иллюзий касательно моих дарований, никогда не считал себя великим талантом, не выпячивался. Наоборот, в каких-то вещах я оппортунист. И это прекрасно. Часто ищу случая заработать, открыть новые сферы деятельности, подпитать свой успех.
Александр Васильев в юности. Фото: spletnik.ru
Конечно, в любом обществе есть масса банальных, неинтересных людей. Они ютятся в малогабаритках и грезят лишь о том, чтобы поскорее выйти на пенсию и спокойно жить на своем плодово-ягодном участке. Если сравнивать меня с ними, то тогда я бунтарь! Потому что ни о чем таком не мечтаю. Но вообще-то я стараюсь быть в мейнстриме, всегда думаю о том, что нужно обществу, что востребовано сейчас. И, если вижу, что в какой-то стране то, что я делаю, по какой-то причине не интересно, просто переезжаю в другую.
Папа — известный в Москве театральный художник, мама — актриса. Я не смог бы быть среднестатистическим человеком: инженером или младшим научным сотрудником. Конечно, бывает, что дети известных людей «падают в объятия» алкоголя или наркотиков. Случается, что кого-то обуревает звездная мания. Порой дети звездных родителей выбирают очень скромную карьеру, но есть и очень много противоположных примеров: Лайза Минелли — дочка Джуди Гарленд, режиссер Ренуар — сын художника Ренуара, художник Александр Бенуа — сын архитектора Николая Бенуа.
Конечно, я родился в советской стране, но она отложила на меня минимальный отпечаток. Я всегда жил в своем мире, среди творческих людей. Ничто советское меня не интересовало, я никогда не верил в торжество коммунистических идей. Знал, что это бред. И то, что он закончился, меня как раз не удивило.
В пионеры меня приняли со скрипом, позднее всех в классе. Потому что в школе считали, что я очень буржуазен. А в комсомол меня вообще не брали. И мне пришлось пойти работать бутафором в Театр «Современник», где актеры Константин Райкин и Стасик Садальский, который был тогда главой комсомольской организации, лично поручились за то, что я — рабочий класс. Настя Вертинская дала мне рекомендацию. Меня приняли в комсомол по блату, это было необходимо. Потому что тех, кто не состоял в рядах ВЛКСМ, в институт не принимали.
Но я не плыл против течения. Иначе бы сказал: «Не пойду в ваш комсомол!» Однако я действовал совершенно как хамелеон. Перекрашивался, плясал под их дудку. Даже отвечал на вопросы женщины, полной идиотки с халой на голове, которая принимала меня в ВЛКСМ. Она спросила меня, сколько орденов на знамени этой организации. Для меня все было новостью. И то, что существует такое знамя. И то, что на нем, оказывается, есть какие-то ордена. Думаю: «Как это, должно быть, тяжело: на тряпке — побрякушки! Ведь знамя создано для того, чтобы развеваться». А большевицкие стяги всегда были из пыльного плюша. Они не созданы для того, чтобы реять и парить. Висели, как старые шторы. И на них были еще какие-то ордена?!
Этой даме я сказал наугад, что шесть. Она поправила меня: «Неправильно, восемь!» После чего сказала: «Я вижу, вы неплохо подготовились! И как представитель рабочего класса, вы достойны!» Потом эта женщина повела меня в другую комнату, где под портретом косоглазого Ильича сидели три дебильных мужика с пивными животами. Они спросили у меня: «Скажите, Александр Александрович, сколько орденов на знамени комсомола?» Я ответил, что восемь. Мужики воскликнули: «Блестяще!» После чего один из них долго тряс мне руку: «Наконец-то вы в рядах членов ВЛКСМ!» Он выдал мне билет, в котором год вступления значился тот же, что и год моего рождения. Видимо, я примкнул к комсомолу еще в утробе матери. Так что стаж членства в этой организации у меня был. Я никогда не ходил ни на одно собрание. Но исправно платил взносы: две копейки в месяц. И никогда не протестовал, просто относился к комсомольским деятелям с большой насмешкой.
Секретарем ЦК ВЛКСМ был тогда товарищ Тяжельников. А товарища Тяжельникова балерина Надя ***, народная артистка СССР, лауреат государственной премии, застала в своей постели со своим же мужем **** , тоже народным артистом и лауреатом. Все они были отличными комсомольцами. А Тяжельников — вообще вождем организации. Поэтому против течения шли они, а не я. И эта дурочка Надя вместо того, чтобы сказать: «Что-то без очков я ничего не вижу!» и тихо выйти из комнаты в дверь, устроила скандал в комсомольской организации Большого театра. После чего ее дуэт с **** больше вместе не танцевал. А Тяжельникова сместили с поста на должность атташе по культуре в Румынии, что было великим падением. Конечно, они с ******, наверное, утверждали, что занимались в кровати массажем ног. Но я хочу сказать, что, когда приглашаешь любовников в квартиру, закрывай дверь на засов. Чтобы жена с ключом не пришла.
Иными словами, комсомол я ни в грош не ставил. Считаю, что, как и все советское, он был простым способом одурачивания молодых людей, которые думали, что на комсомольской стройке будет весело, а их труд стране необходим. БАМ, как вы знаете, не построили до сих пор. А какие скабрезные стишки тогда ходили?
Приезжай ко мне на БАМ с чемоданом кожаным.
А уедешь ты оттуда с (чем-то) отмороженным.
В 1960-е годы в стране были популярны так называемые диссиденты. Часть из них уехала в Израиль, другая — в Америку, третья — в Европу и т.д. В частности, во Франции обосновались художники-нонконформисты. Но когда я туда приехал жить, они со мной не знались. В 1980 мне было всего 22 года. Я был для них очень юн и не представлял никакого интереса.
Когда я жил с родителями, в наш дом такие люди вхожи не были. Мои родители очень опасались. Папа был секретарем союза художников, возглавлял театральную секцию. Никакие скандальные поэты или художники к нам не ходили. Может быть, мама была более смелой в этом смысле. Она дружила с поэтом Наумом Коржавиным, который потом эмигрировал в США. Мама была актрисой Центрального Детского театра. И какие-то партийные работники сделали ей однажды замечание, что она водится с поэтами антисоветской направленности. На что она ответила: «Зато они мои друзья!» Отстали ли от нее, мне не известно. Я тогда еще не родился, не могу знать всех деталей. Но, видимо, дружба с диссидентом послужила поводом для того, чтобы моей маме впоследствии не давали больших ролей.
Однако родители ничего такого мне не рассказывали. Чем же подпитывалась моя нелюбовь к советской власти? Роль сыграли маленькие услышанные фразы, случаи из жизни. Например, папа Брежнева иначе не называл, как «болван с мохнатыми бровями». За такую реплику могли посадить в тюрьму. Это уж после того, как он умер, над ним стали смеяться. Хотя анекдоты про Брежнева ходили еще при его жизни.
У меня никогда не было желания протестовать. Я всегда хотел жить своей творческой жизнью. И с комфортом. Но никогда не тяготел к роскоши. Не хотел бы сидеть на золотом унитазе, не люблю слишком мягких перин. Мне не нравится отдых как таковой. Я считаю, что это пустая трата времени. Не люблю спиртного. Равнодушен к бриллиантам, к маркам одежды. Мне никогда не хотелось окружить себя несказанными богатствами или удивительными предметами туалета. Я не ношу дорогих часов. У меня небольшая старенькая машинка «Рено». Словом, мои представления о комфорте имеют лимиты.
Думаю, особенным можно назвать мой взгляд на вещи, на историю, на искусство, на красоту, но никак не мое поведение. Я никогда не скандалю в ресторане, не бью посуду. Не ругаюсь с водителем такси. Никогда не буду метать бисер перед свиньями. Зачем? Заплати и выйди. И больше не обращайся в эту фирму. Но не хлопай дверью. Я стараюсь плыть по течению. Просто лодка, в которой я сижу, нестандартного размера.
Зато я понимаю, что сегодня требуется обществу: какие книги следует выпустить? Какие фильмы снять? В этом смысле я очень конъюнктурный человек. Ищу возможности попасть в точку. И у меня есть чутье на то, что войдет в моду. Слава Богу, мои проекты всегда успешны. Но то, что я предлагаю, сначала многих шокирует. Возьмем, к примеру, книгу «Красота в изгнании». Когда я пришел с ней к издателям, они сказали: «Кому интересно читать про русские дома моды за границей?» Теперь-то эти люди понимают, как были далеки от истины. Но трудно сразу признать свою ошибку. Поэтому сейчас они говорят, что в душе надеялись.
У меня есть дар предвидения, предчувствия. А против течения идут душевнобольные люди. Они постоянно всем не довольны. Не хотят ехать в этом троллейбусе, потому что он зеленого цвета. Не желают получать свой паспорт, поскольку им не нравится фотография, которую туда вклеили. Отказываются стоять в очереди, считая, что им должны давать все просто так. Готовы отнимать у других время, ругаясь из-за всяких пустяков. Им все не так. А буржуазное общество нуждается в спокойных, рассудительных людях.
В 14 лет я любил одежду в стиле хиппи. Носил длинные волосы, брюки-клеш, цветные индийские рубашки, бусы, сумки-торбы с бахромой, деревянные сабо. И все это мне очень нравилось. Но я не шел против течения. Потому что существовали другие подобные люди. Я с ними общался. Они часто были представителями «золотой молодежи». Позже мы одевались в стиле диско. Носили джинсы и куртки с золотыми и серебряными строчками. Еще был популярен стиль милитари. У нас были куртки с надписями Рolice, Los-Angeles, блестящие кепки, обувь с острым носом, на каблуке. Мы одевались, как хотели. И именно из-за того, что были из творческой, актерской среды, нас никто никогда в этом смысле не притеснял.
Впрочем, помню один случай. Мы с приятельницей Леной Ульяновой, дочкой известного актера Михаила Ульянова, пришли на Рижский вокзал в Москве, чтобы купить билеты в Ригу. Она была очень эффектной девушкой. И сейчас осталась красивой женщиной. Стройная, на высоких каблуках, Леночка была на голову или две выше меня. На ней было замшевое расклешенное пальто с большим воротником из енота. В те годы это считалось очень шикарно и дорого. Нам было по 16 лет. Но я был мелким шпингалетом. А она выглядела много старше своих лет и казалась красивой молодой женщиной. С роскошными волосами, глазами, накрашенными в стиле диско. И нас как раз за наш внешний вид остановила милиция и сказала: «Пройдемте в отделение!» А у нас, поскольку мы покупали билеты, были с собой паспорта. И я знаю, что они были в порядке. Срок действия, прописка — все было на месте. Но нас все равно повели. И отделение, мне показалось, было расположено совсем не там, где должно было бы находиться. Нас долго вели по путям вглубь вокзала. В конце концов мы очутились в маленькой сторожке, в которой сидели два или три милиционера и курили. Они взяли наши документы, о чем-то пошептались за нашими спинами. Потом отдали мне мой паспорт и сказали: «Ну ты иди домой, мальчик! А девушкой мы пока разберемся». В свои 16 лет я понял, что дело тут нечисто. Им понравилась Леночка Ульянова. Сейчас они будут ее шантажировать, угрожать. И кончится все сексуальной оргией, милиционеры просто ее изнасилуют. А она никогда не сможет на них пожаловаться, хорошо, если еще останется жива. И у меня хватило смелости сказать: «Я никуда не пойду! Это моя сестра». — «Как сестра? У вас же фамилии и отчества разные!» Я и отвечаю: «Сводная. У нас разные отцы, а мама одна. А вы знаете, кто Леночкин папа? Народный артист СССР, лауреат государственной премии, член партии Михаил Ульянов. А догадываетесь, какие неприятности будут у вас, когда я позвоню ему и скажу, где она осталась и с кем?»
Как вам нравится это заявление противного мальчугана в 16 лет? А Леночка сидела, дрожала и умоляюще смотрела на меня. Милиционеры мне говорят: «Нет-нет, уходи! Сейчас мы с ней разберемся». — «Никаких разборок без моего участия! — сказал я. — Я обещал нашей маме, что вернусь с сестрой!» И я ушел вместе с Леной. И тогда у меня рухнула еще и вся надежда на советскую милицию. Я понял, насколько она была продажной и безнравственной. Тогда я еще подумал: «А сколько других девочек попадали в подобные истории?» Короче, советский строй был гнилым насквозь.
А вот еще одна история, которую время от времени я вспоминаю. В детстве она совершенно меня поразила. Как-то раз я шел по улице Кропоткинской, которая в прежние времена называлась Пречистенкой. И проходил мимо военной части. А в детстве я любил заглядывать в окна. И на первом этаже увидел следующую сцену: человек шесть солдат ногами, обутыми в сапоги, избивали мужчину. Я не могу сказать, что это был за человек и почему его били. Но в тот момент я подумал: «И армия у нас продажная!». Полагаю, что другие наверняка видели сцены и похуже. Но мне подобных маленьких впечатлений было достаточно.
Я очень многие вещи проверял на своих ощущениях. Меня трудно было обмануть. Мало ли, что в школе нам говорили, что коммунизм победит, что идеи Ленина всесильны? Я помню, что у нас в классе училась одна девочка из Средней Азии. Как-то раз она сказала: «А у нас на нашем языке (не могу теперь вспомнить — туркменский, узбекский?) фраза «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!» звучит так: «Ленин кыш, Ленин мыш, Ленин тактамыш!». И когда я услышал это, то лишился последней иллюзии.
Мои родители никогда не были членами партии. Наша семья коммунистической кляксой своей биографии не запятнала. Я здесь чист. У нас дома никогда не было ни единой книги Ленина, ни одного его портрета. Я помню, в институте у нас был преподаватель по истории КПСС. Как-то он вызвал меня. Я запнулся и не знал, что сказать. И он спросил меня: «Что же вы Васильев? У вас что, дома нет собрания сочинений Ленина?» И я ответил: «Тургенев есть, Чехов есть, Толстой тоже. А Ленина, простите, нет!» И я был очень этим горд. Потому что действительно не считаю его ни великим политическим деятелем, ни большим писателем. И зачем тогда мне было дурить свою голову всякой ерундой?
Но зато я на «пятерку» сдал научный коммунизм. На пятом курсе института у нас были госэкзамены. Я уже тогда был оппортунистом. Очень хотел уехать во Францию. У меня было много друзей из этой страны. И они привозили мне французские журналы. В том числе и тот, которого сейчас уже не существует, «Жур де Франс». Это было иллюстрированное издание типа «Огонька», но на очень хорошей бумаге. В нем рассказывалось о моде, об интерьерах, о машинах, печатались интервью со звездами — Аленом Делоном, Анни Жирардо, Мирей Дарк. Это был журнал про красивую жизнь и я хотел попасть в эту жизнь. И понимал, что желаю этого не только я, но и вся наша экзаменационная комиссия по научному коммунизму. Поэтому, придя туда, я выдал каждому из них по два журнальчика. И сказал: «Посмотрите, пока вы принимаете!» И вместо того, чтобы слушать студентов, экзаменаторы стали судорожно листать запрещенные к продаже журналы и облизываться. Мне выпал билет «Работа Энгельса «Принципы коммунизма». Естественно, я не читал ее. Даже и сейчас не могу вам сказать, толстая ли эта книга или тонкая брошюрка. Я только знал, что написал ее Энгельс и называется она «Принципы коммунизма». Но я получил на экзамене «пять». Пришел и сказал следующую фразу: «Выдающееся произведение марксистско-ленинской идейной эстетики книга „Принципы коммунизма“ была написана выдающимся идеологом марксистско-ленинского учения Фридрихом Энгельсом». Мне сказали: «Правильно!» — «В этой уникальной книге один из основателей марксизма-ленинизма Фридрих Энгельс изложил принципы коммунизма». Мне опять поддакнули: «Правильно! А какие принципы он изложил?» Я говорю: «В своей уникальной книге Фридрих Энгельс, которую он очень мудро назвал „Принципы коммунизма“, он изложил ВСЕ принципы коммунизма». Тогда меня спросили: «А какие КОНКРЕТНО принципы коммунизма изложил Фридрих Энгельс?» Тогда я начал сначала: «В своей уникальной, основополагающей книге марксистско-ленинской эстетики Фридриха Энгельса „Принципы коммунизма“ автор верно изложил все принципы коммунизма от первого до самого последнего». Мне сказали: «Идите, пять!». Придраться было нельзя.
Тогда все держалось на демагогии. И не удивительно, что все преподаватели научного атеизма после перестройки стали читать историю религии. Значит, они не верили в то, что говорили. Человек, который идет против течения, должен был бы сказать: «Я все равно верю в торжество марксистско-ленинских идей и атеизм!» Но вместо этого все большевики пошли в церковь креститься. Помню, как Ельцин не знал, как нужно креститься — справа налево или наоборот. Большевики никогда этого не знали. Все их поступки были политической профанацией. В том числе и их религиозность, которая сейчас дошла до исступления. Они все вдруг стали верующими христианами! Только у каждого из них есть по молодой любовнице (не прелюбодействуй!), по счету в швейцарском банке (не стяжай!) и т.д. Короче, все коммунистические идеи были придуманы для обдуривания масс.
Хочу прожить свою жизнь так, чтобы не навредить другим, сделать приятное себе и окружающим и оставить свой след. Если бы я увлекался всеми этими идиотскими учениями, то не стал бы тем, кто я есть. Не изучил бы историю моды, не путешествовал бы по стольким странам, не собрал бы своей коллекции костюмов и т.д.
Конформизм — моя идеология. Скорее, даже мимикрия — желание скрыться. Я думал: «Пускай они не обращают на меня внимания. Так буду целее!» Меня родители все время учили: «Не выступай!» Я старался так и делать. Никогда не хотел привлечь к себе взгляды. Но смог? Моя популярность пришла благодаря другим вещам: в частности, моему творческому дару...
Записала Наталья Южина
Из: журнал «Лилит»
via: livejournal
http://izbrannoe.com/news/lyudi/aleksandr-vasilev-prosto-lod...
