Новины и «ясные соколы». Как с помощью былин в СССР пытались прославлять Сталина

Сталинский СССР пытался создать свое собственное «коммунистическое» и прославляющее вождя «народное творчество». О том, как именно это происходило в случае былин и почему эксперимент закончился провалом, рассказывает Андрей Вдовенко.

Фольклор — это коллективный труд, искусство без автора. Устный, отшлифованный многочисленным пересказчиками и «цензурой коллектива» (выживали только те сюжеты, что нравились людям), он веками существовал в простом народе, был частью его жизни. Хотя фольклор постоянно меняется, он всё равно имеет определенный, узнаваемый стиль.

Фейклор этот стиль копирует. Имитирует, а не стилизует, занимается мифотворчеством, нередко — для того, чтобы ввести общество в заблуждение. Он не составляется народом на протяжении веков, а создается в настоящем и при этом представляется как истинная устная традиция. Понятие фейклора (наряду с термином «городская легенда») ввел выдающийся американский фольклорист Ричард Дорсон в 1950-х годах. В качестве примера он приводил истории «народных героев» ковбоя Пекоса Билла и лесоруба Пола Баньяна — на деле выдуманных в XX веке персонажей.

В России и СССР тоже был свой фейклор. Так, за уральский фольклор выдавал свои сказы Павел Бажов. Однако сталинский Советский Союз дал также уникальный пример, когда фейклор создавался не путем прямой фальсификации, а в результате взаимодействия государства и носителей устной традиции. Зачем советской власти были нужны истории о «ясных сталинских соколах» и совершенно не горестные плачи о вождях коммунистов, а также почему они так и не стали популярны в народе, — читайте в материале Андрея Вдовенко.

Изобрести традицию

Фольклор сразу привлек внимание советских властей. С подачи Горького, утверждавшего, что с помощью устной традиции простые люди хотят облегчить свой труд и повысить его продуктивность, фольклор фактически приравняли к соцреалистической литературе. В нем видели отражение реальных событий в народной памяти, игнорируя квазиисторичность сюжетов и аристократическое происхождение некоторых жанров. Изучение фольклора стало прерогативой литературоведения и лингвистики, в университетах по всей стране создали отделения по сбору и изучению народного творчества, а в Москве — Всесоюзный Дом фольклора.

Важнейшей задачей большевики считали создание новой, социалистической культуры. В ней на смену «доживавшему последние дни» крестьянскому фольклору должен был прийти актуальный, советский. Но большевистская Россия только появилась, ее собственный фольклор еще не успел сложиться сам собой (да и народ не проявлял в этом деле особенного энтузиазма), а значит, нужно было создать творчество советского народа искусственно.

Толчок этому дал знаток фольклора академик Юрий Соколов. В 1931 году он призвал «активно вмешаться в фольклорный процесс, заострить борьбу против всего враждебного социалистическому строительству, против кулацкого, блатного и мещанского фольклора, поддержать ростки здоровой, пролетарской и колхозной устной поэзии». Характерно, что инициатива эта прозвучала из уст представителя академической фольклористики, который сам собирал обруганный им материал, а не невежественных партийных чиновников. Но, конечно, всё это происходило с санкции и под руководством советских властей. Впрочем, нужно признать, что этот порыв искренне поддержали некоторые специалисты и носители устной традиции.

Так началось создание советского фольк-, а точнее фейклора. Сначала «художественной обработке, поднимающей на более значительную высоту», подверглись частушки. ЦК командировал композиторов и фольклористов в колхозы собирать юмористические куплеты, чтобы потом их отредактировать и разослать назад.

Затем большевики занялись «улучшением» других жанров. Среди них оказались и былины. В начале XX века они были еще весьма популярны, и выступления сказителей собирали полные залы. В народе эти эпические песни называли ста́ринами, то есть произведениями о далеком (как правило, героическом) прошлом. Они были частью народного самосознания, исторической памяти, и как слушатели, так и рассказчики воспринимали их с такой верой, будто говорилось о событиях вчерашнего дня.

Под влиянием советских властей на свет появились но́вины — произведения на темы советской действительности, имитировавшие былинные песни. Некоторые исследователи относят к новинам также произведения, сочиненные в форме сказов и причитаний (ритуальных плачей).

Название, как считается, придумала представительница сказительской династии из деревни Нижняя Зимняя Золотица на берегах Белого моря Марфа Крюкова (1876–1954), которой принадлежит авторство 14 новин.

Основу для создания новин заложили еще эксперименты, в которых дореволюционные фольклористы стремились определить степень мастерства импровизации знатоков фольклора. Для этого ученые провоцировали сказителей составить новое произведение на актуальную, но не знакомую традиции тему.

В создании советских новин роль фольклористов была еще выше: частично (а иногда и целиком) их можно считать авторами былин о СССР.

Начиная с 1920-х советские фольклористы совершали многочисленные экспедиции по всей стране. Их задачей был не только сбор и анализ народного творчества, но и контроль за распространением информации (ведь средства коммуникации тогда были развиты еще слабо), пульсом общественного мнения. Они также изучали, насколько возможно продолжение жизни фольклора, его дальнейшего продуктивного развития, считая, что эпос возрождается в формах сказительского новотворчества. Со второй половины 1930-х годов они стали этим новотворчеством управлять.

Методы работы с потенциальными авторами — сказителями-старинщиками — были тонко проработаны. Сначала фольклористы вели, что называется, разъяснительную и воспитательную работу: показывали былинщикам книги, вырезки из газет, советские пропагандистские фильмы. Затем предлагали сочинить былину по прочитанному или увиденному.

Дальше шла уже работа над самим произведением. Фольклорист мог одобрить или не одобрить первоначальный замысел новины, критиковать противоречия, несоответствия «исторической правде» в тексте, сверять его с документами района или литературными источниками. В конце концов, собиратель «советского фольклора» даже мог рецензировать окончательный вариант новины, удалять из нее всё «случайное, наносное, малоценное» и даже отвергать «неправильное» произведение, предлагая составить новое.

Еще одним способом побудить сказителей к созданию новин была организация олимпиад и конкурсов народного творчества, групп народных певцов. Для этого сказителей приглашали в Петрозаводск (самый близкий к «Исландии русского эпоса» — Русскому Северу — крупный город), Москву и Ленинград. Позднее, в конце 1930-х, также стали организовывать слеты, конференции и консультации для «повышения квалификации» носителей устного творчества. В программах таких мероприятий пункт о навязывании тем советской действительности соседствовал с задачами по сбору и публикации фольклора, а сказителей описывали как «начинающих, неопытных литераторов».

Лояльность старинщиков обеспечивало особое благорасположение к ним. Народных сказителей, знатоков фольклора приглашали выступать, в том числе на радио, записанные произведения сказителей печатали в сборниках, а им самим выписывали пенсии, давали государственные награды и активно принимали в Союз писателей СССР.

В итоге к созданию новин удалось привлечь многих, в том числе знаменитых, старинщиков. Например, представителя самой известной династии былинщиков Петра Рябинина-Андреева (1905–1953), уже упоминавшуюся Марфу Крюкову, Матвея Коргуева (1883–1943), Федора Конашкова (1860–1941), Егора Сороковникова-Магая (1868–1948), Анну Барышникову-Куприяниху (1868–1954), Маремьяну Голубкову (1893–1959), Екатерину Журавлеву (1888—?), Матвея Самылина (1879—?), Федора Свиньина (1878–1946), Фёклу Быкову (1879–1970), Анну Пашкову (1866–1948), Анисью Ватчиеву (1886–1984), Марию Ремшу (1862–1943), Настасью Богданову (1860–1937), Федора Господарёва (1865–1938), Никифора Кигачёва (1896—?), Ивана Фофанова (1873–1943), Матрену Павкову (1880–1958), Ивана Ковалева (1885–1965) и других.

У некоторых из них новины занимали приметное место в репертуаре.

«Ой ты гой еси, могучий богатырь, Иосиф да Виссарионович»

Если старины рассказывали о героях мифического прошлого, новины повествовали о героях почти столь же мифологизированного настоящего. Советский фейклор априори подавался как народное творчество, копировал традиционные речевые формулы, встраивая в них современную лексику.

При этом большинство сочинителей новин, в отличие от дореволюционных старинщиков, были грамотными. Они усваивали элементы советского новояза и нередко копировали газетные штампы, порождая довольно нелепые перлы. Вот так, например, заканчивалась былина Екатерины Журавлевой «В боях на озере Хасан»: «Нет таких трудностей, каких бы не преодолели сталинские соколы. / Нет таких крепостей, каких бы не разбили сильные советские богатыри».

Через схожесть старых и новых форм фольклора человек как бы должен был осознать легитимность новой власти, признать ее народной и преемственной, а также почувствовать себя частью единой советской общности. То есть новины должны были конструировать политический дискурс. Например, сопоставление правителя с небесами должно было способствовать легитимации власти через ее сакрализацию. Получался такой советский эпос, в котором СССР — это цветущий сад, в центре которого мифический и мистический вождь — настоящий демиург и фигура вселенского масштаба.

На место богатырей пришли советские вожди и герои, в первую очередь, конечно, Сталин и Ленин, а за ними остальные: Ворошилов, Буденный, Щорс, Чапаев, Папанин, Чкалов, Крупская, Жданов и даже финский коммунист, участник Гражданской войны Тойво Антикайнен.

Тьмы врагов, великанов и змеев же заменили царские чиновники, белогвардейцы, лютая природа, которую нужно буквально покорять, японские солдаты (в новинах, посвященных боям у озера Хасан), а позднее и гитлеровцы.

Особое место в новинах заняли главные герои советского пантеона той эпохи — авиаторы, которых новинщики называли «ясными» (совсем как в старинах) и «сталинскими соколами». Это орнитологическое сравнение отсылало к образу жениха, а также защитника, спасителя, то есть подчеркивало силу, отвагу, героизм и предельную маскулинность.

Первой новиной стала «Былина о Чапаеве», созданная Петром Рябининым-Андреевым в 1937 году. Как раз в это время изменилась политико-идеологическая стратегия власти: на раскулаченное коллективизированное крестьянство теперь стали смотреть уже не как на враждебный класс. Отношение к крестьянской культуре смягчилось, а деревенские традиции начали восприниматься скорее как общенародные.

Фактически сразу основной темой новин стало восхваление Сталина. Так, в 1937 году вышла новина Марфы Крюковой «Слава Сталину будет вечная». Двумя годами позже — ее же «На родине вождя», «Наша Родина» Маремьяны Голубковой и «Величальные песни поет наш народ» Анны Гладкобородовой (1893–1943). А в 1942-м — «Слава громкая и бессмертная полководцу мудрому Сталину» Ангелины Суховерховой (1897–1965).

В этих песнях Сталин изображается как богатырь, который «храбро бился за народ», вождь революции, сформировавшийся задолго до встречи с Лениным, ближайший друг и соратник Ильича, которого тот сам назначил своим преемником. Степень комплиментарности новин об «отце народов» можно оценить по их названиям. Например, «Самое дорогое» Федора Конашкова, где самым дорогим оказываются услышанные колхозниками слова товарища Сталина, или «Страна счастливых и честных людей» Матвея Коргуева о полных чудес городах, сотворенных «усатым человеком».

Прославление Сталина встречается и во многих других новинах, которые ему напрямую даже не посвящены. Например, в песнях-плачах по Ленину всегда наряду с умершим упоминался вождь нынешний. Забавно, что подобные причитания получались совсем не печальными: в них авторы не скорбели по Ильичу, а сожалели, что тот не дожил до текущего момента и не может увидеть, как хорошо зажил народ при Сталине.

Также одни из первых новин были посвящены исследователям Арктики. Например, «Поколен-борода (то есть Юрий Шмидт. — Прим. авт.) и ясные соколы» («Сказание про полюс») Марфы Крюковой и «Былина о челюскинцах» Матвея Самылина 1937 года. Они появились спустя три года после описываемых в них событий, зато почти одновременно с экспедицией «Северный полюс — 1», в рамках которой была создана полярная станция. Тогда же экипаж под руководством Валерия Чкалова совершил первый беспосадочный перелет над Арктикой.

Как видно, даже в былинах про полярников главным героем остался вождь. Здесь на него переносился образ былинного князя Владимира.

Помимо биографически-панегирических и героических в новинах фигурировали сюжеты об успехах социалистического строительства и колхозах, выборах, конституции, съездах партии и т. д. К концу 1930-х новины создавались по всей стране, появилось много новинщиков, но не все из их произведений попали в печать, и они уже такими известными не были.

Особую роль новины наряду со старинами сыграли в годы Великой Отечественной войны, мотивируя бойцов Красной армии сражаться с гитлеровцами.

Всего на сегодняшний день известно более 600 текстов новин. Кроме них сказители слагали, например, сказки на советские сюжеты.

Соколы не взлетели

Будучи довольно любопытным опытом, проект советского фольклора Соколова потерпел сокрушительную неудачу, не достигнув ни одной из поставленных целей, хотя на практике вроде и учел и использовал многие реальные свойства устной традиции.

Новины не были подлинно народным спонтанным творчеством, даже если сочинялись от души. Они воспроизводили традицию, например применяли излюбленный прием старин — гиперболу, но не отражали картины мира людей, а потому не могли быть востребованы своей потенциальной публикой.

Советский псевдофольклор сочинялся исключительно в интересах власти, в первую очередь для восхваления Сталина под видом невероятной любви масс к вождю. Сами массы же в целом легко отличали искусственные былины от естественных. Принудиловка шла вразрез с тщательным отбором фактов, присущим былинной традиции. Поэтому конъюнктурный советский фольклор не закреплялся в народе.

Не стоит забывать также, что хвалебные оды советской власти пытались навязать обществу, которое немало натерпелось от этой власти. Так, в народе распространялись полные критики красных порядков песни, частушки, анекдоты и другое народное творчество. Например, вот такие листовки с текстом плача, переделанного в политический памфлет:

Также еще в начале экспериментов с фольклорными новоделами выявилась их недолговечность. Например, когда ойратский сказитель Парчен по просьбе монголоведа Бориса Владимирцова сочинил песню в духе традиции, но на современный сюжет, уже через два-три месяца он признался, что не может ее вспомнить.

Всё это привело к тому, что эпические песни про Сталина, пилотов-соколов и героев-полярников редко исполнялись больше одного раза — во время надиктовки от сказителя к собирателю (фольклористу). После же они сразу печатались в периодике, переставая быть устными произведениями. Другие сказители эти сюжеты не перенимали.

Былинная традиция и сама по себе к тому времени уже угасала: после смерти Сталина она почти сошла на нет. Распространялась цивилизация, и на место старин в фольклоре приходило другое народное творчество.

Способствовало уходу былинной песни из народа и государство, пытавшееся пресекать появление любого нового фольклора, хотя бы немного отходящего от линии партии. Во многом поэтому и пришлось создавать «правильный» советский фольклор. Так, сначала под раздачу попали крамольные частушки, вроде «Я на бочке сижу, / Да бочка вертится. / Ах, я у Ленина служу, / Да Троцкий сердится». Потом, в 1926 году, стали осуждаться «бульварщина», «цыганщина» и «музыкальный самогон», началась борьба с блатными песнями. А с 1931-го началась кампания против «анекдотчиков».

В 1927 году ЦК выпустил постановление «о сатирическо-юмористических журналах», в котором говорится, что «наша сатира» еще не доросла до позитивной критики, направленной против «некоторых отрицательных сторон нашего строительства». Это значило, что любые насмешки над большевиками были запрещены. За исполнение «контрреволюционных рассказов, песен, стихов, частушек, анекдотов и т. п.» вскоре была введена внесудебная ответственность. С 1935 года количество дел по «дискредитирующему» фольклору стало расти, а приговоры стали суровее — вплоть до высшей меры (расстрела).

В конце концов, под преследование стали попадать даже лояльные народные творцы. Так, одного северного старика обвинили в клевете и посадили на десять лет за сказ, в котором Сталин фукал (то есть говорил «фу») в усы, а после этого появлялись Днепрогэс, Магнитка и т. д. Под раздачу попали и исследователи: в годы сталинского террора было репрессировано более 150 академических ученых-фольклористов.

После войны диалог власти и сказителей постепенно сошел на нет, так как государство утратило практический интерес к устным традициям и народной культуре в принципе. Фольклор был сдан «на музейное хранение». Уже в конце 1940-х развернулись дискуссии о том, можно ли считать новины действительно фольклорными произведениями. После смерти Сталина возобладала точка зрения, что они всё же скорее имитации, а не подлинное народное творчество.

Жизнь самих новинщиков складывалась порой непросто. Так, Петр Рябинин-Андреев, с юных лет обласканный вниманием, выступлениями и наградами, в конце жизни скептически смотрел на свои новоделы. Он безуспешно пытался издать сборник известных ему старин, не мог найти себе дела, стал кладбищенским сторожем, начал много пить и умер, не дожив до 50. Так закончилась знаменитая династия сказителей Рябининых.