На прошлой неделе кинокритик и главный редактор журнала «Искусство кино» Антон Долин побывал в Самаре. Перед творческой встречей со зрителями в «Художественном» он поговорил с журналистами о городе и впечатлениях от него, кинематографе и его проблемах в России, фестивалях и читателях журнала. — Вы впервые в Самаре? — Можно сказать, да. Я был здесь проездом в очень давние времена, ничего не помню, кроме Волги. — А сегодня успели что-то посмотреть? — Пробежался по конструктивизму, было здорово, красиво, интересно, но, к сожалению, коротко. На машине меня провезли по центральным улицам, показали замерзшую Волгу. Город насыщен всем, стар и интересен, но кроме этого ничего сказать не могу. — Антон, вы по профессии посещаете много кинофестивалей. У нас в Самаре есть региональный кинофестиваль «Соль земли». Как вы думаете, нужны ли такие мероприятия в регионах? — На мой взгляд, фестивали нужны любые. Это возможность показать людям нестандартное кино. Даже в городе-миллионнике репертуар кинотеатров априори очень ограничен, во всяком случае в России. Во Франции или Италии в маленьком городке можно найти фильмы-победители Канн или Венеции, независимое американское кино. В России везде в основном русские и голливудские блокбастеры. А фестиваль — это возможность посмотреть что-то такое, чего вы в других местах не видели. Я человек, верящий в осмысленность просмотра кино на большом экране. Видеть вместе с другими зрителями какой-то неординарный фильм — это великолепная возможность, которой нельзя пренебрегать. Я за фестивали, и чем больше, тем лучше. Другое дело, что их нужно разделять друг от друга. На Земле существует сотни, если не тысячи фестивалей. Они делятся на два неравных подвида: те, которые развивают кинематограф — Канны, Венеция, Берлин, Роттердам, Санденс, и все остальные, существующие только для локальной публики. О фестивале, который проводится в Самаре, ничего не знаю, но в любом случае это ресурс для местной аудитории. И она заслуживает смотреть не только прокатное шаблонное кино. — Вы наверное читали расследование Олеси Герасименко «У нас запрет на реальность». Вы замечаете описанный ею кризис в российской киноиндустрии? — Расследование совершенно душераздирающее, все эти факты знаю давным давно. Я просто не журналист-расследователь, мне всегда об этом рассказывали со словами «только не думай об этом нигде написать или рассказать, нам будет еще хуже». Могу подтвердить все, что там написано, и угадываю всех персонажей, присутствующих в тексте анонимно. Мне кажется, что из-за низкого уровня гражданской солидарности гласность в этих вопросах ничего принципиально не решает. Я много лет говорю, что у нас в кино запрет на реальность. Реальность и самые интересные ее части нельзя делать сюжетами фильмов. А сюжетов, которые были бы дико интересны для всех, — бесконечное количество. Представьте фильм-детектив про дело Юрия Дмитриева или фильм в стиле «Суда над чикагской семеркой» о процессе Pussy Riot, сериал о процессе Ходорковского или о «Театральном деле» Кирилла Серебренникова. Несуществующий в России жанр судебной драмы мог бы стать главным, флагманским. У нас запрет даже на мат в кино, и это самый абсурдный из всех запретов. Русский язык без мата вообще не существует, это жемчужина и драгоценность языка, то, что отличает его от остальных языков на планете. — Согласны ли вы, что в том числе из-за «запрета на реальность» российский кинематограф сильно отстает от мирового? — Нет, потому что неизвестно, в каких категориях можно измерять отставание. Если мы говорим о галочках вроде фестивальных наград, заработанных в прокате денег, то тут у нас показатели нормальные. В искусстве нет критериев для опережения или отставания. Разве то, что французский кинематограф в том году дважды победил на мировых фестивалях, говорит о том, что он более передовой, чем американский? Мне кажется, нет, скорее всего, это просто совпадение. — Но французы любят поговорить о кризисе кинематографа. — Еще Жорж Садуль в 30-х годах писал про кризис кинематографа. Этот кризис существует столько же, сколько существует сам кинематограф. Я могу только сказать сверхбанальность: кризис — это плодотворное состояние для любого творчества. Чем больше кризисов, тем лучше темы. — Сейчас документальное кино — явный тренд, если судить по Netflix: они выпустили TinderSwindler и Inventing Anna. Как вы думаете, почему у режиссеров такой интерес к документальному кино и почему люди хотят это смотреть? — Ответ суперпростой: русское кино боится реальности, а зрителей во всем мире сегодня она интересует больше всего. В мировом кино стало гораздо меньше табу, чем раньше. Вот на этой неделе выходит шведский фильм «Удовольствие» про порноиндустрию. Тема интересная, болезненная и любопытная, и люди это смотрят. Кино в разной своей форме все время оборачивается к реальности. Мы привыкли считать, что Голливуд — это фабрика грез. Но почти каждый год на «Оскаре» минимум половина лент в номинации «Лучший фильм» основана на реальных событиях. Посмотрите на пятерку фильмов в любой русской премии — вы такого не обнаружите. Если не считать «Союз спасения», хотя он слишком далек от реальных событий. Не забывайте и еще о двух вещах, которые полностью изменили кинематограф: ютуб и смартфоны. Теперь почти у каждого человека в кармане есть камера и кинотеатр. 15 лет назад никто бы не поверил, что такое возможно. Кстати говоря, это Люмьеровская система — их камера была проектором и одновременно снимала. Реальность стала к нам ближе, теперь мы все документалисты. Те же ролики про котиков — документальное кино, которое все смотрят. — У нас в Самаре есть музей Эльдара Рязанова. Там недавно появилась возможность купить «Искусство кино», правда, предыдущие выпуски. Планирует ли ваша редакция массовое появление в регионах, чтобы ИК можно было покупать не только по подписке? — Мы очень хотим, но, к сожалению, для этого необходимы операторы на местах — музеи, магазины, культурные центры, кинотеатры. Например, наш журнал продается в кинотеатре «Победа» в Новосибирске. Это наши друзья, прекрасный мультиплекс, показывающий авторское кино. Их аудитория покупает ИК. Или есть Музей кино в Великом Новгороде: они частники, закупают ИК и продают его, что очень радует. Но у редакции нет ни человеческих, ни денежных ресурсов для того, чтобы самим заниматься распространением. — А вообще насколько коррелирует интерес региональных читателей ИК и столичных? — Столичных больше, но причина простая — в столице мы много чего делаем кроме журнала. Устраиваем показы, презентации, зрители заполняют зал и смотрят фильм Бунюэля. А у нас как раз номер выходит к его юбилею, люди покупают. В Питер я приезжаю с презентацией каждого номера, то есть шесть раз в год, в книжный магазин «Подписные издания». Там набивается 100 человек, и многие из них выйдут оттуда с номером ИК. Дистрибуция получается более эффективная. Возможно, если бы я приезжал с каждым номером в Самару, было бы тоже самое. Но для этого нужно, чтобы у меня были время и силы, а у местного кинотеатра или книжного магазина деньги и возможности, и вуаля. Отличается ли провинциальный читатель от московского или питерского? Я таких отличий не вижу. Все читатели ИК — умные, тонкие, глубокие люди, способные читать большие небанальные тексты и любящие это делать. Такие читатели есть по всей России и по всему миру, точно также, как и авторы. Я очень горжусь, что в нашем новом антивоенном номере есть текст украинского коллеги, написанный на русском языке. Так и должно быть: журнал про кино должен развиваться, не соблюдая местечковые границы.
