Виктор Новичков: «Челябинску важно выйти из состояния постоянной самообороны»
— Как вы стали коллекционером искусства вообще и челябинского искусства в частности?
— В конце 1980-х я впервые оказался в Лондоне, в гостях у сестры. Все дома ее друзей, которые мы посещали, были завешаны красивой старой и современной живописью, заставлены скульптурой, другими артефактами. Мне это очень понравилось. Лондонские галереи и антикварные рынки производили гипнотическое впечатление. Тогда же сестра подарила мне два эскиза тканей знаменитой Натальи Гончаровой. В Россию вернулся «больным» этой темой. Тогда в городе как раз началась перестроечная художественная «движуха»: новые выставки, новые художники, гости из Уфы, Свердловска. Одновременно появились какие-то свободные деньги. Все эти три вектора слились в один — я стал делать первые покупки.
— Именно местных художников?
— Да, в основном челябинцев и уфимцев — Пахомова, Назарова, Лебедева из Уфы, наших Виктора Чернилевского и Александра Данилова. Покупал спонтанно. Будучи дилетантом и в понимании искусства, и в коллекционировании, очень часто ошибался. Однако часть тех покупок до сих пор является гордостью моей коллекции. В 1990 году я уехал в Израиль, но в Челябинске бывал регулярно и что-то постоянно приобретал, тоже стихийно. К этому времени я собирал в основном российский «второй авангард» и все, что связано со знаменитой книгой «Алиса в стране Чудес». За последние двадцать лет моя «Алисина» коллекция стала лучшей в стране и, думаю, в континентальной Европе тоже.
Валентин Качалов Афанасьевское. 1967.
Холст, масло. 90 х 54,5.
— Не было задачи собирать именно работы южноуральцев?
— Не было. Каждый раз не мог и не хотел упустить приобретение действительно сильной работы, а местного она или столичного художника — дело сто десятое. К тому же было понятно, что искусство советского модернизма уходит с горизонта. Картины просто физически исчезали, время было сложное, а для художников особенно: они не знали, что делать с работами, уничтожали, записывали, выбрасывали собственные картины, продавали за гроши совершенно случайным людям, меняли стили, отказывались от привычных направлений и так далее. Пару лет назад я стал анализировать «челябинскую кладовую» (а это более двухсот работ) и понял: есть несколько десятков вещей экстра-класса, по сути, готовая экспозиция истории челябинского искусства ХХ века.
— Вы понимали, что это искусство локальное и не всем может быть интересно?
— Хорошо понимал. Более того, многие мои московские друзья из профессиональной среды — коллекционеры, галерейщики, арт-критики — скептически смотрели на эту идею и отговаривали. Но когда вышел каталог, все дружно сказали «Это круто! Это современно и живо, ты попал в точку!» Уже сейчас работы, многие работы, которые будут на выставке, просят в другие проекты — и региональные, и столичные.
— Почему вы придавали такое значение каталогу?
— Серьезный каталог — это осмысление и объяснение концепции, исторический и научный документ. Помимо самих работ в каталоге опубликован диалог о том, зачем все-таки надо собирать региональное искусство, который мы ведем с замечательным писателем и арт-критиком, челябинцем Дмитрием Бавильским. Но главное не это, а архивно-мемуарный раздел, куда я собрал воспоминания ключевых героев местной арт-сцены 1950-1980-х годов, — художников, их родственников, искусствоведов. На выходе вышел беспрецедентный историко-культурный срез жизни города: то, как жили художники, о чем писали картины, в каких отношениях были с государством и между собой, насколько были вовлечены в мировой художественный процесс... В книге масса эксклюзивных архивных документов и фотографий.
Василий Дьяков Мужской портрет. 1964.
Бумага, карандаш. 28,8 х 20,3.
— Большая часть челябинцев о существовании этих самых арт-героев и не подозревают.
— Челябинск был и остается тяжелым городом для визуального искусства. Этот диагноз поставлен давно и объяснения я слышал разные. Часть из версий приведена в каталоге.
Что делать и как относиться к этой ситуации? Выбора нет — надо не отчаиваться, а работать. Один проект, второй... книги, выставки. Надо работать. Челябинску важно выйти из состояния постоянной самообороны. Общаясь с разными людьми, складывается впечатление, что мы с одной стороны считаем себя непризнанными или мало признанными гениями, но с другой — опасаемся всего прочего мира. Как будто кто-то придет и вывезет все наши шедевры, отберет право первородства на исследования, на кураторство, на выставки. На самом деле, все это обычные провинциальные комплексы. Мы должны выйти и заявить: «Приходите сюда, ребята! Мы крутые! У нас были и есть замечательные художники — Константин Фокин, Павел Ходаев, Александр Данилов, другие!». Но, разумеется, одних заявлений мало, параллельно нужна серьезная культурная и институциональная работа...
— Вы думаете, нас станут воспринимать всерьез?
— Важно, чтобы мы сами к себе относились всерьез, а не как к «баньке с пауками». Нужно действовать системно, умно и смело, а, главное, сообща. В Челябинске достаточно денег. Я общаюсь со многими местными бизнесменами, они интересуются искусством, понимают ценность культуры. Обладая зрелым самосознанием, этот капитал способен финансировать серьезную художественную активность. Его нужно привлекать. Чтобы не в Монако ездить музеи смотреть, а создавать события здесь, у себя на родине. Это работа, требующая терпения, продуманности проектов, настойчивости, харизмы.
Иван Кучма Старая паяльная лампа. 1975.
Холст, масло. 72,5 х 69,5.
— Как поменялся арт-рынок за последние 10–15 лет?
— На мой взгляд, российский арт-рынок, сформировавшийся в 1990–2000 годах, это не очень здоровое явление. Когда в стране появилась масса людей с большими деньгами, не зная броду, все захотели «окунуться в искусство». Как говорил, по-моему, Карл Маркс: сначала капиталист удовлетворяет потребности в недвижимости — строит замок, потом — в сексе: меняет старую жену на двух новых, а затем он хочет, чтобы ему сделали красиво. Воды арт-бизнеса стали настолько мутными, что некоторые до сих пор захлебываются в фекальных сливах, не зная, как очиститься. Совершенно ненормальные цены, огромное количество дилетантов, целая индустрия подделок и заключений о подлинности работ. Правда, в кризис 2008 года у людей начали открываться глаза, вскрылось, сколько на российском арт-рынке плавает «мусора». Сегодня покупатели стали осторожными и разборчивыми. Товарищи и знакомые постоянно дергают меня просьбами о консультациях, прежде, чем что-то покупать. Никто уже не верит официальным документам или рассказам. Процесс оздоровления арт-рынка идет.
— Челябинск различим на арт-карте страны?
— С большим трудом... Это касается и советского периода, и десятилетия 90-х, и актуального искусства. При этом таланты есть, события происходили и происходят, но все это при неумелом позиционировании покрывается тиной и уходит в болото практически нерассказанным, неописанным, и, по сути, потерянным для истории. Казалось бы, нынешние возможности интернета неисчерпаемы, но и на этом поле всё у нас выглядит как-то уныло...
— Проблема в отсутствии пиара местных художников?
— Не в пиаре дело. В самоощущении и черновой работе по созданию контекста. Завтра мы можем прийти в Нью-Йоркский музей современного искусства и предложить им выставить любого из челябинских классиков. Допустим, что качество работ Дьякова или Русакова устроит американских кураторов. Но они нас спросят: «Покажите каталоги, статьи, отчеты? А на иностранном языке? Как ничего нет? То есть вы у себя ничего не сделали, а к нам пришли. Извините». Поставить планку на шесть метров, прыгнуть без шеста и лететь вниз в ожидании, что нас будут осыпать золотом — глупо, так не бывает. Готовиться надо. И работать.
Николай Русаков. Бант-Матарам. Да здравствует свободная Индия! 1926.
олст, масло. 150 х 104.