Интервью с художником Александром Беридзе
Художник Александр Беридзе уже 25 лет живет и работает во Франции, а под конец 2024 года привез в Москву работы для персональной выставки «Абстрактное мышление» в галерее ГУМ-RED-Line. Автор рассказал «Снобу» о том, как его искусство связано с нейропсихологией и почему абстракция для ученых оказалась фигуративом.
Хотя вас знают именно по абстрактным произведениям, вы начали работать с абстракцией в 2005–2008 годах. Что вас сподвигло на это и почему остались в направлении?
Мне просто стало тесно в фигуративном искусстве. Я нарисовал все закаты и восходы, все пейзажи, которые мне нравились… Думаю, что фигуратив эмоционально и чувственно очень ограничен. Мы ведь очень часто говорим о чувственном и эмоциональном интеллекте. И мне кажется, что через абстракцию он получает более интересный выход. Дело в том, что у цвета есть свой спектр, а спектр показывает частоту колебания, которое мы воспринимаем глазом. Вот такой спектральный анализ. Ученые говорили мне, что наши нейроимпульсы — это электромагнитные вспышки, которые можно разложить по цветовому спектру и увидеть, в каком-то смысле, настоящие цвета эмоций.
Тем не менее бэкграунд у вас рекламный — почему вы тогда не пришли к коллажу или к плакатному искусству, графике?
Я все это, конечно, проходил. И, кстати, сотрудничал в свое время со «Снобом» по части моды — тогда я работал с российскими журналами как официальный представитель в Париже. А с мировыми брендами — как графический дизайнер, и до сих пор беру частные заказы по созданию графического айдентити. В 2019-м, например, выступил арт-директором «Формулы-1» в Монако. Этот год совпал с 70-летним юбилеем с первого чемпионата мира по автогонкам в этом классе. Вся визуальная работа, начиная с пригласительных и заканчивая конвертами на торжественной церемонии вручения наград, была на мне. Но хочу подчеркнуть, что я принимаю только те заказы, где могу делать все, что хочу. Конечно, в молодости я работал и в группе, и в команде. Но я все-таки считаю, что творчество — это единоличный процесс.
А картины на заказ пишете? Насколько я знаю, ваши картины есть в коллекциях известных личностей, но случается ли, что вас просят создать что-то в конкретное собрание?
Да, вы правильно отметили, мои картины есть в коллекции у бывшей жены Трампа — Иваны, а из наших соотечественников-коллекционеров я бы назвал Алишера Усманова и Германа Грефа. Я, разумеется, знаком с заказной системой: мой дедушка был художником в СССР, и тогда художники не продавали картины, а писали на заказ того же Политбюро, и все такое. Но это были портреты, пейзажи, натюрморты… В наше время, я как знаю, уже не так много практики заказного искусства. Сам я никогда не пишу картины на заказ. Во-первых, писать абстракцию на заказ в принципе сложно. А во-вторых, я не очень хорошо отношусь к заказному искусству — для меня это уже не искусство, а конформизм, конъюнктурщина.
Давайте вернемся к ученым-нейроспециалистам. Расскажите, как вы вообще встретились с ними? Это была ваша инициатива?
Это вообще потрясающая история. Они узнали обо мне через соцсети и приехали на открытие моей выставки в Ницце. Она состоялась в 2017 году при поддержке мэрии Ниццы и называлась как раз «Ментальный фигуратив». Там они водили меня за рукав, как маленького мальчика, объясняя мне, что я нарисовал. И дали моей абстракции название — «ментальный фигуратив», потому что для них это как раз он. Мои работы абстрактны только для меня и для вас, а для ученых они понятны. По их словам, течение нашей мысли буквально выглядит так, как изображено в моих работах. Исследуя устройство человеческой психики, ученые обнаружили, что мыслительный процесс никогда не протекает в «словесной форме».
Сама по себе мысль «течет» сквозь голову потоком, «плывет в сознании». Это бесформенная, наподобие качающихся в воде водорослей, флуктуация неких настороженностей, надежд, сожалений, смесь из обрывков фраз, лиц, воспоминаний и ситуаций, — и ухватить ее за хвостик никак невозможно: слишком много хвостиков.
Будучи подвижным коллажем, мыслительный процесс скорее относится к сфере визуального — к изобразительному искусству. Мои знакомые ученые сказали мне, что больше 25 лет работают над визуализацией этого процесса, с нашим сознанием и подсознанием и так или иначе вынуждены были представлять, как происходит мыслительный процесс, когда увидели мои картины, то все сошлось. Вот, как говорится «бинго», но это не только французские ученые, потом были и другие: и американские, и канадские, и российские, и многие.
Ваш коллега, художник Тарас Желтышев, тоже связывает свое искусство с медициной. Но у него медицинское образование, из которого он и пришел в искусство. А вы, выходит, наоборот, благодаря искусству стали интересоваться медициной?
Можно и так сказать. Но я не просто что-то изучаю из медицины, сейчас я заканчиваю магистратуру Московского городского университета по специальности «Арт-психология и терапия искусствами в образовании и консультативной практике». Должен был закончить летом, но не смог прилететь на защиту. У меня уже все готово для поступления в Сорбонну на доктора — буду писать о связи живописи и аутистического расстройства. Угол дискурса таков, что до сих пор у докторов нет никакой «связи» с аутистами — они не понимают, как у них в головах происходят те или иные процессы. Однако, по словам специалистов, мои картины могут стать своеобразным мостиком между учеными и аутистами. Любопытно, что на ту выставку в Ницце пришло несколько людей с РАС, затем они привели еще нескольких — оказалось, что им не просто понравились мои картины, но они их поняли.
И, конечно же, я читаю много книг по психологии, про когнитивные связи и различные расстройства. Меня интересует вообще все, что касается нашего сознания и подсознания. Я работаю с серьезными учеными, и у меня есть как международные, так и ваковские публикации о связи науки и искусства. Важной вехой для меня стала книга «Открытие нашей ментальной жизни», которую в 2018 году мы выпустили совместно с известным французским менталистом Жаном Луи Трипоном. Она написана на базе 61 моей картины — к каждой из них прописана научная интерпретация. И я именно соавтор, а не только иллюстратор. Пока что эта книга есть лишь на французском, но я надеюсь, что и на русском она однажды будет опубликована.
Жаль, что только на французском. Хотя это неудивительно, вы ведь с нулевых живете в Париже. Говорят, сейчас там наплыв российских художников и вообще творцов из России.
Знаете, Франция — большая страна, очень сложно проследить, что происходит, есть ли на самом деле этот наплыв российских художников. Я этого не заметил, потому что вижу, что происходит в выставочном пространстве, и там не сказать чтобы много российских авторов. Может, конечно, выставки у них и случаются, но, видимо, маленькие, галерейные.
И потом, во Франции, как говорится, своих художников хватает. Даже я, несмотря на то что уже 25 лет живу во Франции, все равно считаюсь российским художником. И очень горжусь этим. Но у этого есть как положительные стороны, точно так же — и отрицательные. И конечно же, стало сложнее жить. На сегодняшний день у меня была аннуляция пяти выставок. А в карьере художника пропустить пять выставок — это немало.
Зато сейчас вы приехали в Москву показать искусство здесь, и в ГУМ-RED-Line проходит ваша выставка «Абстрактное мышление». Тяжело было собрать ее и привезти в Россию? Все-таки везти более 30 работ из Европы, в текущих условиях...
Вообще, она случилась благодаря куратору Марине Федоровской, и большое ей за это спасибо. Мы с Мариной знакомы уже пять лет, и она пообещала, что, когда приедет во Францию, зайдет ко мне в мастерскую посмотреть работы. Осенью она прилетела, мы встретились, и она решила, что покажет их руководству галереи. Им произведения очень понравились, и вот в результате получилась выставка, которая будет идти в ГУМ-RED-Line три месяца — до 23 февраля 2025 года. То есть от идеи до реализации прошло совсем немного времени.
Я не даю названия картинам, зато даю названия сериям, потому что пишу большими сериями. В ГУМ-RED-Line, в частности, представлена серия Réflexion 2020–2021 годов, от французского глагола réfléchir — «размышлять». Я начал ее во Франции, а продолжил в Москве, это чистая абстракция. Каждый всполох, изображенный здесь, — это мысль, она начинается нигде и заканчивается нигде. Или, например, показываю серию 2023–2024 года Transpsychologie (с французского «транспсихология». — «Сноб») — это уже смесь абстракции и фигуратива. Работы из этой серии мы буквально чудом привезли из Франции, сейчас с логистикой все очень непросто.
Путешествие мысли — довольно хаотичный процесс. Мастерская соответствует?
Я бы сказал, что атмосфера в моей мастерской очень рабочая, потому что я люблю порядок. У меня везде порядок. И, как мне кажется, в беспорядке и хаосе вообще невозможно работать. Когда я захожу в мастерские некоторых художников, то просто не понимаю, как они умудряются заниматься творчеством в таких условиях. Хотя, конечно, у каждого свой стиль художественного процесса. Определения настройки на работу у меня тоже нет. Мне просто всегда хочется рисовать. А рисую я под музыку, как правило классическую.
А как вы понимаете, что «путешествие мысли» на холсте закончено?
Хороший вопрос. Это одно из самых сложных в абстракции — почувствовать, когда работа закончена. Но мой 35-летний опыт мне немного в этом помогает. Я никогда не вижу готовой картинки в голове, как это обычно бывает с фигуративной живописью, и плана работы у меня нет. Я продвигаюсь, как говорится, вслепую, руководствуясь некой путеводной нитью, трансом… Хотя я и не очень люблю это слово. Признаюсь честно, я не думаю, что начинаю рисовать в момент, когда беру в руку кисть, — это происходит гораздо, гораздо раньше.
Люблю объяснять это состояние стихотворением Анны Ахматовой «Тайны ремесла». Там есть такие строки: «Но вот уже послышались слова, / И легких рифм сигнальные звоночки, — / Тогда я начинаю понимать, / И просто продиктованные строчки / Ложатся в белоснежную тетрадь». Я начинаю понимать, беру кисти в руки, цвет продиктован, и мазки ложатся на холст… Анна Ахматова, правда, очень хорошо сказала. Не уверен, что я смог бы сказать о творчестве лучше.
Беседовала Катерина Алабина