Суворов против Пугачёва: почему полководец так и не смог поймать главного русского бунтаря

Летом 1774 года пламя крестьянского восстания под руководством Емельяна Пугачёва разгорелось на полную силу — под ударом оказались центральные губернии Российской империи. В Москве и Петербурге среди аристократии началась паника. Боялись, что бунтовщики пойдут на Москву. Екатерина II решила отрядить графа Петра Панина исправить ситуацию в народе.

Назначение Суворова

Екатерина II боялась, что мятежом может воспользоваться её сын Павел, незаконно оттёртый ею от наследования престола, а в Панине она видела наиболее опасного человека, который может действовать в пользу Павла. Но кандидатуру Петра Панина поддержал сам всесильный фаворит императрицы Григорий Потёмкин. Однако императрица хотела обезопасить себя. Она вспомнила об Александре Суворове, в то время воевавшем с турками, решила вызвать его с театра войны и назначить командующим одним из крупных соединений, действующих против мятежников.

Сам Суворов до последнего момента не помышлял о том, что его призовут на подавление смуты. 10 июня 1774 года он одержал блестящую победу в битве у селения Козлуджа (ныне в Болгарии). Екатерина прислала главнокомандующему графу Петру Румянцеву (который получил в той войне почётное наименование Задунайский) распоряжение скорее покончить с турками миром. 10 июля в местечке Кучюк-Кайнарджи был подписан мирный договор, а Суворов выехал к семье.

29 июля Екатерина назначила Панина главнокомандующим с чрезвычайными полномочиями в Оренбургской, Казанской и Нижегородской губерниях для подавления мятежа. Одновременно она послала курьера в Киев, где Суворов в это время находился с женой. Как отмечает историк Вячеслав Лопатин, назначение как Панина, так и Суворова, лоббировал Потёмкин. Курьер вручил Суворову повеление императрицы явиться в Москву. В Москве Суворову передали приказ Военной коллегии, в которой главенствовал Потёмкин. Суворов назначался командиром 6-й Московской дивизии и должен был немедленно прибыть в Поволжье, принять войска.

Между тем 31 июля Пугачёв издал в Пензе от имени «императора Петра III» «манифест» об уничтожении крепостного права. Крестьяне к юго-востоку от Москвы, прослышав об этом, повсеместно восставали, жгли помещичьи усадьбы, создавали шайки, уходили в леса. Суворов поехал через край, охваченный мятежом. Как он сам впоследствии признавался, ему несколько раз пришлось назваться Пугачёвым, чтобы избежать расправы местных жителей.

Наконец, 25 августа Суворов прибыл к Панину в Ухолово под Рязанью и в тот же день, получив от Панина соответствующие предписания, поскакал дальше. К этому времени в его статусе произошли перемены. Сначала императрица хотела создать в лице Суворова противовес опасному Панину и подчинить его непосредственно Военной коллегии в Петербурге. Но Панин резонно доказал, что единство командования необходимо для усмирения мятежа. Потёмкин снова поддержал Панина, и Екатерина подчинила Суворова Панину.

Шустрый Михельсон

В это же время подполковник Иван Михельсон, всё лето гонявшийся за Пугачёвым и наносивший ему страшные удары, в очередной раз настиг его у Чёрного Яра под Царицыном. Там 25 августа 1774 года Пугачёву было нанесено окончательное поражение. Солдаты Михельсона в самом начале боя захватили пушки, которые мятежники, ничего не смыслившие в тактике, выставили на уязвимую позицию. Эти пушки были обращены против Пугачёва, и его «армия» была полностью рассеяна артиллерийским огнём. Кавалерия преследовала и добивала восставших, а пехоте Михельсона так и не пришлось вступить в бой. Больше 2000 мятежников погибло, свыше 6000 было взято в плен (большинство потом казнено).

Итак, в день этого решающего сражения Суворов был ещё за тысячу вёрст от места событий. Только 15 сентября он достиг Яицкого городка, куда в тот же день доставили Пугачёва. Неделею раньше его сообщники, в надежде на монаршее помилование, схватили его и 11 сентября передали царским властям. Таким образом, Суворову оставалось лишь принять участие в конвоировании предводителя мятежников. Вся слава его разгрома и его поимки досталась Михельсону, который был произведён за это лишь в очередной чин полковника.

Суворов, ранее хорошо знавший Михельсона по службе, признавал и высоко оценивал его заслуги. Он писал: «Большая часть начальников наших отдыхала на красносплетённых реляциях; и если бы хоть одна десятая из них била [мятежников] также, как г-н Михельсон, давно бы всё разлетелось [т.е. мятежное войско рассыпалось], как метеор».

Вряд ли Суворова можно упрекнуть в нерадивости и неторопливости при движении на театр внутренней войны. Он довольно поздно получил соответствующий приказ. При всём желании он вряд ли мог успеть быстрее. Граф Панин отмечал, что Суворов прискакал к нему «в одном только кафтане, на открытой почтовой телеге» и тут же отбыл на место назначения. Панин не преминул отметить в донесении Екатерине II «таковую неутомлённость и усерднейшее рвение в службе Вашего императорского величества». Таким образом, «виновником» опоздания Суворова следует целиком считать деятельного и быстрого Михельсона, покончившего с мятежом задолго до прибытия Суворова.

Некоторую роль наверняка сыграло и то, что Суворову пришлось ехать осторожно. Как сказано выше, его жизни угрожала прямая опасность от мятежных отрядов, напрямую не связанных с Пугачёвым, но действовавших именем последнего. Кроме того, приказ достиг Суворова довольно поздно, а сам он не рвался принять новое назначение в малопочётной войне с мятежниками, предпочитая проводить время с женой после долгой разлуки.

Можно сказать, что памяти о Суворове сильно повезло благодаря его опозданию. Ведь для советских историков Пугачёв был героем. А если бы Суворов успел принять участие в подавлении бунта, то непонятно, сделали бы они героем также и его, за победы над внешним неприятелем, или нет.

А.С. Пушкин писал в «Капитанской дочке», что Суворов беседовал с Пугачёвым, когда конвоировал его в Симбирск, расспрашивая о военных сражениях и планах. Однако это мы можем отнести на счёт литературной фантазии. Никаких достоверных свидетельств о содержании допросов Суворовым Пугачёва ни от кого не осталось.