Поезд милосердия. 24
( Продолжение. )
ЭТОТ ДЕНЬ ПОБЕДЫ...
...4 мая 45-го приняли раненых на станции Глейвиц в Германии, 9 мая стояли под Киевом на станции Дарница, на той самой, где два года назад чудом уцелели от налета вражеских самолетов. Проснулась значительно раньше подъема, наскоро умывшись и накинув на форму халат,
спешу вдоль состава в свои вагоны.
А утро расчудесное. Невысокое солнце уже щедро ласкает лучами, все благоухает в буйном цветении, птицы заливаются на разные голоса. Все это как бы предвещало симфонию души. Людей не видно, видимо, из-за ранней поры. Но вот с хвоста состава навстречу мне бегут два офицера в длинных шинелях. Полы распахнуты, и вся экипировка их такая несвежая - видать, прошли эти люди огонь, воду и медные трубы от Москвы до Берлина.
«Может, выпили, проспали или отстали от своих и мчатся к военному коменданту», - подумала я. Вижу: лица раскрасневшиеся, глаза блестят. Поравнявшись со мною, оба обняли меня и начали целовать в щеки.
- Да вы что, ошалели совсем! - возмущаюсь я.
-Ошалели! Сестренка, милая, не сердись! Мы и вправду ошалели, ведь сегодня Победа! Победа!
Один схватил меня на руки и закружил. Поставив на землю и не удостоив более взглядом, помчался вслед за товарищем, чтобы осчастливить столь радостной вестью других.
«Победа! Наконец-то Победа! Неужели?», - твержу я и не знаю, куда теперь бежать - в штабной или к раненым. Ноги понесли в штабной. Истошно кричу в коридоре: «Победа! Победа!», стучу кулаками по купейным дверям и стремглав несусь в свои вагоны.
-Дорогие мои, поздравляю с Победой! Сегодня объявлена Победа!
Кричу, чтоб услышали все шестьдесят бойцов. Вагон загудел громкими мужскими голосами, кто-то кричит «Ура!», кто-то счастливо смеется, кто-то дубасит под грудки соседа здоровым кулаком, кто-то утирает слезы...
Я уже в другом своем вагоне. Это долгожданное, выстраданное слово «Победа» вызвало такой ликующий шум и гам!
Эшелон наш застрял здесь до самого вечера. Раненых невозможно было удержать (на местах оставались лишь неходячие). В кальсонах и исподних рубашках, не стесняясь никого, они выскакивали из своего временного жилья. Кто садился на соседние рельсы, кто ковылял на станцию или к ближним хатам.
Целый день женщины и девчата, старики и дети приносили им угощения. Впервые за четыре года пришлось мириться с такой вакханалией. Хотя перед отправкой вечером оповестили всех заранее продолжительными гудками паровоза и зазывали в вагоны, при раздаче ужина обнаружили исчезновение раненого со второй полки 8-го вагона.
- Анечка, не докладывай начальнику, не порти ему настроение, отставший скоро догонит, а довольствие мы положим на его постель, - уговаривали меня санитарочки Руфа и Тая. Да и соседи его по купе твердили это же.
За всю войну ничего подобного в моих вагонах, да и в других тоже не встречалось, если не считать, что однажды ночью из соседнего 7-го вагона исчезли двое кавказцев, изрезав гофрированное суфле между вагонами, а перед этим послав дежурную санитарку за лекарствами.
Пока раздумывала - доложить, не доложить - слышу:
-Седункова! Тебя вызывает начальник!
Оказалось, отставшего подобрал следовавший за нами другой санпоезд, и вот теперь привели его к нашему начальнику. Невысокий парень на костылях искренне извиняется. По меркам военного времени это было «ЧП». Мы и не знали тогда о том, что если раненый самовольно отстанет, то начальник наш может получить арест, по меньшей мере выговор от вышестоящего руководства.
Виноватая, стояла я перед майором, вытянув руки по
швам, опустив глаза вниз, и слушала его гневный голос:
- Да как вы смогли не доложить мне! Ведь всю войну я считал вас совестью коллектива! А вы? Что вы натворили!!!
И далее долго в том же духе. В голове моей сверлила одна лишь мысль: «Гауптвахту мне, гауптвахту, дайте же поскорее гауптвахту...» Выпустив пар, майор совершенно неожиданно, сменив гнев на милость, сказал, как и прежде, дружелюбно:
- Ну, уж ладно, идите, отдыхайте.
( продолжение следует.)
Анна СЕДУНКОВА-ПОПОВА.
Поезд милосердия. Асбест, 2003 г.