Банковский клерк Александр, вернувшийся в Москву после событий «Осьминога», ведёт обычную спокойную жизнь. Но однажды он получает письмо с вырезками статей из японских газет. В них говорится о телах четырёх девушек, которые были обнаружены в реке Сякудзии в Токио. Информация, содержащаяся в этих статьях, пробуждает в Александре желание вернуться в Японию и разгадать тайну убийств. И особенно ему не даёт покоя упоминание о некоем бармене, который постоянно меняет не только работу, но и свои имена. Вероятно, это его давний знакомый... «Смерть знает твое имя» — мистический триллер с нуарной атмосферой, в котором на ночных и шумных улицах Токио орудует беспощадный убийца, а главному герою предстоить справиться со всеми ожидающими его испытаниями. АНАИТ ГРИГОРЯН #FOTOGALLERY_28541# СУМЕРЕЧНАЯ ЦИКАДА ヒグラシ «Мэйко Маэда, студентка кафедры механоинформатики факультета инженерно-технических наук нашего университета, удостоена стипендии Google PhD. Основываясь на когда-то произведших фурор в научном мире работах профессора механоинформатики Хирокуми Миуры1, студентка последнего года обучения бакалавриата собрала действующую модель певчей цикады хигураси. Хитиновые пластины и крылья изготовлены из тончайших кремниевых листков. Крошечное насекомое может ползать по земле и забираться по стволам деревьев, а также летать благодаря энергии, вырабатываемой химическим двигателем — „искусственной мышцей“, расположенной в основании крыльев, где происходит экзотермическая реакция. Также цикада, изготовленная Маэдой-сан, способна издавать мелодичное стрекотание и пение, неотличимое от пения настоящего самца цикады, что было показано в изящном эксперименте, в котором самки цикад предпочли искусственного самца настоящим. Мы от всего сердца поздравляем Маэду-сан с этим достижением и получением престижной стипендии и желаем ей дальнейших успехов». (Газета Токийского университета «Тодай Симбун», ноябрь 2017 г.) 1. В конце 1990-х гг. профессор Хирокуми Миура из Токийского университета создал искусственного комара, чьи крылья, изготовленные из кремнийорганического полимера, были покрыты намагниченным никелем и управлялись переменным электромагнитным полем. Хигураси в том году запели поздно — в самом конце августа. Наверное, из-за жары, продержавшейся все лето. Стоило Мэйко сделать шаг в вечерний лес, уже наполнившийся прохладой после изнурительного дня, как на нее буквально обрушился хор невидимых в листве насекомых. «Ки-ки-ки! — надрывались самцы, призывавшие молчаливых подруг. — Ки-ки-ки!» Она обернулась: между стволами деревьев виднелась чья-то серебристая Toyota Mirai, оставленная на обочине дороги. Поблескивая в последних лучах заходящего солнца, она и сама напоминала огромную цикаду. Отсюда казалось, будто бы машина принадлежала другому миру. Стрекот усилился, нахлынув на нее со всех сторон — казалось, этот равномерно нарастающий и так же плавно затихающий, подобно накатывающейся на берег волне звук заполнял все пространство от земли до самых звезд. Время от времени в общем хоре выделялся один голос — более сильный, чем другие, и вслед за ним тотчас вступали новые, пытаясь перекричать солиста, пока он наконец, обессилев и выдав последнюю трель, не умолкал с последним разочарованным: «ки-ки-ки...» Мэйко отвернулась от привычного городского мира с его автострадами и механизмами, и направилась по тропинке вглубь пахнущего мхом и хвоей леса. Земля приятно пружинила под ногами: остановившись, девушка сняла туфли, стянула плотные хлопчатобумажные гольфы, которые, стесняясь формы своих ног, носила даже в жаркую погоду, и, прикрыв глаза, зашагала босиком. Она знала эту дорогу с детства и не боялась случайно оступиться. Осыпавшиеся веточки криптомерий покалывали ее подошвы, но это было даже приятно. Она и сама не сразу поняла, что улыбается — это было непривычное для нее чувство. Лес вокруг самозабвенно пел — о жажде любви и о ее мимолетности. Ей представилось, что, стоит раскинуть руки и подпрыгнуть повыше, как мелодия подхватит ее и поднимет к самым кронам деревьев — в темнеющее над ними вечернее небо. «I’m here and waiting for you Where are you, I can’t find you...»2 — грустно пела одна из цикад, чей голос никак не могли заглушить остальные. «Я здесь и жду тебя, Где же ты, я не могу тебя найти...» — перевела про себя Мэйко и едва не вскрикнула от изумления — где это видано, чтобы цикада пела человеческим голосом, да еще и по-английски? 2. Строки из песни японского композитора Акиры Ямаоки «Waiting for you». В лицо ей пахнул теплый ветер, и появилось ощущение открытого пространства — значит, она уже вышла к храму Ицухасира-дзиндзя возле большой криптомерии с несколькими стволами. Мэйко в нерешительности остановилась. Цикады как по команде смолкли, и вокруг воцарилась обманчивая тишина: певцы собирались с силами, готовясь к новому отделению вечернего концерта. — Простите, пожалуйста, это мой телефон, — раздался приятный мужской голос. — Я вас побеспокоил? Она открыла глаза, чувствуя, как ее охватывает мучительный стыд. Должно быть, она выглядела сейчас просто нелепо: растрепанные жесткие волосы, и с укладкой-то не лежавшие как надо, раскрасневшаяся после быстрой ходьбы, да еще и с парой туфель в одной руке и свисающими с них белыми гольфами, которые были на ней с самого утра. Хоть бы это оказался какой-нибудь деревенский парень из Хинохара, которому пришло в голову помолиться на ночь глядя. — Вы из Акируно? — продолжил мужчина. — Странно было бы добираться сюда из центра Токио. Цикады вновь оглушительно застрекотали, но Мэйко расслышала короткий смешок, не вязавшийся с его вежливыми словами и извиняющимся тоном. — В это время года случается, что они прыгают даже на людей, прогуливающихся на природе. — На людей?.. Но зачем? — Они тоскуют о любви и знают, что их время уходит. Можно сказать, их ослепляет это чувство. Пока я шел сюда, одна крупная цикада ударилась мне прямо в шею, — он поднял руку и слегка оттянул пальцем ворот светлой рубашки-поло. — Вот как... — Думаю, останется синяк. У них крепкие хитиновые панцири, и они собирают все оставшиеся силы, чтобы выполнить свое предназначение. Он точно не был деревенским парнем из Хинохара и, к тому же, был лет на десять старше нее. Выше среднего роста и довольно крепкий — наверное, занимался спортом, — Мэйко отчего-то сразу подумалось, что кэндо или чем-нибудь в таком роде. В выражении его красивого лица с мягкими чертами было что-то тревожащее — так сразу и не скажешь, что именно. Скорее всего, виной тому был свет двух фонарей возле святилища и отбрасываемые ими искаженные тени. Или, быть может, просто взгляд у него был слишком внимательный — так на людей не смотрят, особенно на тех, кого видят впервые. На его расчесанных на пробор волнистых волосах поблескивали красноватые отсветы. Офисный работник, который решил после утомительного дня в конторе и общения с клиентами развеяться на природе? Так значит, это его Toyota стояла у обочины. Мэйко почему-то захотелось отступить назад, в неподвижную темноту леса, казавшуюся спасительной, и броситься бежать что было сил. Некоторое время назад в газетах сообщали, что в Токио пропало несколько девушек, которых до сих пор не нашли, и рекомендовали не гулять в одиночестве в безлюдных местах. Она нахмурилась, отгоняя непрошеные мысли. — Меня зовут Норито Такамура, — представился незнакомец, слегка поклонившись. — Фамилия пишется как «бамбуковая роща», а имя — как «добродетельный человек»3. К сожалению, я не захватил с собой визитные карточки — не ожидал встретить здесь очаровательную девушку... в такой час. — Он вновь коротко усмехнулся, и непонятно было, то ли он потешается над Мэйко, то ли над своей забывчивостью. — Я... — начала было Мэйко, но осеклась. Стоило ли называть ему свое имя? Норито Такамура терпеливо ждал, стоя подле маленького, покрытого выцветшей от времени краской святилища сэцумацуся4 и чуть склонив набок голову. Дверцы святилища были приоткрыты, внутри клубилась кромешная темнота — как будто кто-то положил туда сверток совершенно черной материи. — Мэйко... Мэйко Маэда. У меня совсем обычное имя. — У человека с обычным именем тоже может быть необычная судьба. Мэйко смутилась, не понимая, как правильно реагировать на его слова, произнесенные так, как будто были комплиментом, но вместе с тем сквозило в них что-то такое, что вызывало в глубине ее души настороженность, словно он насмехался над ней или даже угрожал. 3. 篁 徳人 — фамилия молодого человека записывается редким иероглифом «бамбуковая роща», а имя буквально означает «добродетельный / нравственный / благодарный человек». 4. Сэцумацуся или сэсся — миниатюрное святилище или алтарь, похожий на крохотный домик с дверцами, на территории более крупного храма. Сосредоточенно нахмурившись, Мэйко с помощью пинцета пыталась вставить тончайшее крылышко из кремниевой фольги в предназначенный для него паз. За окном лаборатории уже давно сгустились сумерки. В очередной раз промахнувшись мимо паза, Мэйко вздохнула и аккуратно отложила крылышко на предметный столик. При этом она задела кончиком пинцета одну из двух искусственных струн, протянутых к упругим мембранам — цимбалам голосового аппарата, и механическое насекомое, распростертое под увеличительным стеклом, конвульсивно дернувшись, издало короткий стрекочущий звук. Французский естествоиспытатель Рене Антуан Реомюр5, подробно описавший голосовой аппарат цикады, признавался в своих записях, что никогда не слышал ее пения. Наверное, все дело было в том, что он работал с заспиртованными образцами, которые уже невозможно заставить петь — это все равно, что попытаться сыграть под водой на музыкальном инструменте. Норито, увидев препарированных мертвых цикад со снятыми хитиновыми крышечками голосового аппарата, первым делом потянул пинцетом за мускульные тяжи, идущие к цимбалам — правда, заставить их петь у него получилось не сразу. Сначала он дернул слишком сильно, так что мускульный тяж оторвался от мембраны, но со временем наловчился извлекать из трупиков насекомых тихие отголоски песен их несбывшейся любви. Вот бы Реомюр удивился. 5. Рене Антуан Реомюр (René-Antoine Ferchault de Réaumur; 28 февраля 1683 — 17 октября 1757) — французский естествоиспытатель и натуралист, энтомолог, физик и математик. Мэйко не позволяла себе думать, что интерес Норито к ней был связан с чем-либо, кроме ее исследований. Когда они вместе шли по улице, ей казалось, что люди смотрят на них и никак не могут взять в толк, что этот красавец нашел в такой дурнушке. В их первое же свидание он взял ее за руку. Мэйко попыталась высвободиться, но Норито в ответ, даже не взглянув на нее, сжал ее пальцы — не слишком сильно, но уверенно — было ясно, что он не привык, чтобы ему отказывали. Она с грустью подумала, что у него, должно быть, до нее было много девушек, но едва ли кто-то из них увлекался механоинформатикой. Трудно представить себе симпатичную девушку, днями напролет просиживающую в лаборатории. У них на факультете инженерно-технических наук учились в основном юноши — нельзя сказать, чтобы они совсем не обращали внимания на Мэйко, но уж точно не видели в ней объект для страсти. Если кто вообще и замечал, что она женского пола, то разве что ее научный руководитель профессор Ёсида, который время от времени говорил Мэйко витиеватые старомодные комплименты и однажды отпустил замечание, что, будь он лет на пятьдесят моложе, его жизнь сложилась бы более счастливо. Мэйко хотелось верить, что в силу возраста профессору любая молоденькая девушка казалась красавицей, но в глубине души она понимала, что годы — это всего лишь та вершина, с которой он видел, как сильно она страдает. Стоило бы отложить работу на завтра, но ей хотелось поскорее собрать прототип. Интересно будет принести его в лес подле храма Ицухасира и посмотреть, как отреагируют на его пение настоящие насекомые. Откликнется ли хоть одна самка на его призыв? Приближался октябрь, но погода была все еще теплой, и цикады продолжали стрекотать как ни в чем не бывало. Ее телефон тихонько зажужжал, после чего заиграла мелодия: «I’m here and waiting for you Where are you, I can’t find you...» Мэйко подождала несколько секунд, когда окончится припев, потом дотронулась пальцем до значка сброса вызова. Если бы она призналась Норито, что поставила на его номер ту самую песню, которую пели цикады в вечер их первой встречи, он бы наверняка лишь снисходительно усмехнулся, а она в тот же миг сгорела бы со стыда. Мэйко выглянула в окно и сразу увидела его: он стоял в свете фонаря, сунув руки в карманы легкой куртки и запрокинув голову. Даже отсюда было видно, какое красивое у него лицо. Окна четвертого корпуса — самого отдаленного от главного здания университета — были высокими и узкими, и чем-то напоминали бойницы. Мэйко закусила губу и ощутила во рту неприятный металлический привкус крови. Хорошо бы он не мог оттуда ее рассмотреть. Как и в тот первый раз, ей захотелось отступить назад и спрятаться в привычной тишине лаборатории. «...I’m here and waiting for you I’ll wait forever for you». — Ты долго собиралась, — Норито наклонился и небрежно поцеловал ее в щеку. Мэйко немного отстранилась. — Что такое? Здесь никого нет, тебе некого стесняться, — засмеялся Норито. — На проходной дежурит охранник, — глупо возразила Мэйко. Где-то в зарослях пели цикады — не так оглушительно, как за городом, но здесь их трели, смешивавшиеся с отдаленным гулом города, казались печальнее — быть может оттого, что насекомые, несмотря на обманчивое тепло сумерек, чувствовали скорое приближение холодов, которые им не суждено было пережить. Норито, взяв ее за плечи, привлек к себе, и она инстинктивно сжалась, но вместо того, чтобы снова поцеловать ее, он заговорщицки прошептал ей в самое ухо: — Пойдем, покажу тебе кое-что любопытное. Он поманил ее пальцем, как ребенка, и зашагал вдоль живой изгороди из стриженой туи в направлении шестого корпуса факультета. Мэйко поспешила за ним, одновременно сожалея и испытывая облегчение от того, что момент их близости прервался, но, стоило ей запнуться о выступавшую над асфальтом решетку водостока, как Норито тотчас обернулся и взял ее за руку. — Осторожнее, не то подвернешь ногу, и мне придется нести тебя на руках. Услышав его смешок, Мэйко с досадой почувствовала, что заливается краской. Они дошли до небольшого сквера и свернули на посыпанную мелким гравием дорожку. Пение цикад стало громче. Послышались голоса людей: мужчина сказал что-то женщине, и та рассмеялась в ответ. — Осталось совсем немного, — подбодрил ее Норито. Через несколько метров он свернул на газон. Мэйко замешкалась: — Разве можно?.. — Пойдем, — Норито мягко потянул ее за руку, — идем же... Она помотала головой. — Охранник с проходной заметит нас и выпишет штраф, — передразнил он ее. — Я-то думал, ты хочешь стать настоящим ученым, а ты даже по траве пройти боишься. Пристыженная, она сделала шаг на газон. У нее было плохое предчувствие, которое она не могла себе объяснить. Ей следовало быть благодарной судьбе за то, что она встретила Норито — не важно, привлекали ли его сложные механизмы, над которыми она трудилась в лаборатории, или же он просто пожалел ее, как профессор Ёсида. Теперь каждый вечер, оставаясь наедине с собой, она отмахивалась от мыслей о крошечном химическом двигателе, который должен был располагаться в основании крылышек ее цикады и выполнять роль искусственной мышцы, чтобы насекомое могло если не летать, то хотя бы приподнимать крылья и трепетать ими, словно бы готовясь к полету. Вместо этого она пыталась призвать себя к смирению, укоряя в гордыне и неуместном упрямстве. Это упрямство вместе с широкой нижней челюстью и жесткими непослушными волосами передалось ей от отца, который из-за своего неуживчивого характера в конце концов лишился работы и был вынужден уйти из семьи, — Мэйко тогда училась в начальной школе. Когда она попросила маму позволить ей с ним повидаться, та, вытиравшая помытые после ужина тарелки, не сказала ни слова и изо всей силы наотмашь хлестнула ее полотенцем по лицу. Вспомнив об этом, Мэйко снова закусила губу и вздрогнула от внезапной боли. Ей представилась личинка цикады, мощными передними лапами разгребающая землю, чтобы уйти в нее на долгие годы, которые она проведет практически в полной неподвижности, отрешившись от мирской суеты и питаясь соками корней растений. — Ну, вот мы и пришли, — жизнерадостно сообщил Норито. Он включил фонарик на телефоне и посветил им на ствол молодого персикового дерева, от которого исходило громкое, почти оглушительное стрекотание. Приглядевшись, Мэйко увидела пару цикад, которые сидели на гладкой коре головами вверх на некотором расстоянии друг от друга. Обе были характерного красно-бурого цвета, с салатово-зелеными пятнами на голове, груди и лапках, и тончайшими зелеными прожилками на больших прозрачных крыльях, радужно поблескивавших под светом фонарика, как будто сделанных из слюды. Припав к дереву и погрузив хоботки в кору, они пили древесный сок, не переставая самозабвенно петь. Одна цикада была значительно крупнее другой. Это была пара, самец и самка. — Хигураси, сумеречные цикады, — прошептала Мэйко, внимательно рассматривая насекомых, которых уже видела бесчисленное множество раз. — Можешь говорить как обычно, им нет до нас никакого дела. Но, если ты подойдешь ближе — они сразу же умолкнут и улетят, — отозвался Норито, — ну-ка, посвети мне. Стоило Мэйко взять в руку телефон, как в голове ее сама собой заиграла мелодия, и послышались слова, которые самец цикады повторял своей подруге: «...я здесь и жду тебя, я буду ждать тебя вечно». Она прикрыла глаза, повторяя про себя нехитрый припев, как вдруг Норито, выдержав долгую паузу, резко хлопнул в ладоши. — А?! — Удивленно вскрикнула Мэйко. — В чем дело? Ничего не ответив, Норито еще несколько раз хлопнул, сложив ладони лодочкой, так что звук получился более низким и громким, чем при обычных аплодисментах. Что-то было не так. Вернее, все было по-прежнему: вокруг стоял все тот же неумолкающий стрекот, вдруг показавшийся Мэйко лишенным всякого смысла и раздражающим. — Ты права! — Рассмеялся Норито, хотя она ничего не говорила. — Похоже, цикады так же глухи, как те деревья, на которых они сидят! Эй! — Крикнул он. — Э-эй, разве ты не слышишь, как он для тебя старается? Будь он человеком, выиграл бы конкурс музыкантов в Сендае6! Откликнись, похвали хотя бы дрожанием усиков его исполнение! Э-эй! А ты что же? Стоит ли кричать в самое ухо подруге, которая тебя даже не слышит? «И вправду, — подумала Мэйко, — самки цикад всю свою жизнь сидят рядом с самцами на ветвях, но могут ли они оценить их старания, если не слышат даже простого хлопка в ладоши? Что, если...» Норито метнулся вперед — столь стремительно, что Мэйко не успела испугаться, и накрыл цикад ладонью. Затем, удерживая в кулаке сопротивлявшуюся самку, он бережно взял неистово жужжащего и щелкающего самца двумя пальцами, стараясь не повредить его крылышки, и вернулся к Мэйко. Она направила на пойманное насекомое луч фонарика. По правде сказать, в цикаде, воспетой поэтами прошлых эпох, не было ничего красивого — скорее, она была уродливой и неуклюжей на вид, и лучше бы ей было остаток своей жизни прятаться в листве и трещать оттуда на всю округу, не показываясь никому на глаза. Быть может, цикады вовсе не глухи, просто они знают: сколько ни изощряйся в пении, с такой внешностью тебя едва ли кто-нибудь полюбит. Мэйко рассеянно коснулась подбородка кончиками пальцев. — Что ж, посмотрим... — сказал Норито, вытаскивая из ворота приколотую к нему портновскую булавку. — Что ты собираешься сделать? — Мэйко как завороженная следила за плавными и вместе с тем уверенными движениями его рук. — Посмотрим... — повторил он, не обратив внимания на ее вопрос. 6. Международный конкурс музыкантов в Сендае (仙台国際音楽コンクール, Sendai International Music Competition) — престижное соревнование пианистов и скрипачей, проходящее раз в три года в японском городе Сендай. Она подошла чуть ближе и приподняла фонарик, чтобы пятно света оказалось точно на пальцах Норито. Сразу за задними лапками плененного самца цикады виднелись две светлые полукруглые пластины — крышечки звукового аппарата, под которыми с каждым движением брюшка то приоткрывались, то вновь смыкались узкие щели, ведущие в резонаторные полости. Мальчишки, которые ловят цикад для забавы, думают, что именно трением этих пластин друг о друга насекомое извлекает свои причудливые трели, и, смеясь, тычут в них пальцами, пытаясь заставить цикаду сыграть какую-нибудь новую мелодию. Однако Норито за время их встреч, похоже, хорошо разобрался в устройстве маленького органчика, который представляет из себя тело этого насекомого. Слегка повернув его, он приподнял булавкой чешуйку, прикрывающую окруженное роговыми стенками отверстие, и ввел в него сверкнувшее в электрическом свете острие. Жужжание цикады стало тише. — Ты проткнул цимбалу, — мгновенно сообразила Мэйко. Норито еще раз перевернул цикаду и проделал ту же нехитрую операцию с другого бока. Песня смолкла. Онемевший музыкант лишь беспомощно размахивал в воздухе лапками и втягивал брюшко, и казалось, что в его огромных круглых буро-зеленых глазах отражается недоумение. Вокруг на все лады пели и стрекотали другие, мир плыл в то нарастающем, то затихающем хоре голосов — зовущих, тоскующих, торжествующих и разочарованных, покачивался на мягких волнах вечно изменяющейся, куда-то стремящейся жизни, и этой жизни не было дела до какого-то насекомого, не умеющего объясниться в любви. На глаза Мэйко навернулись слезы. Она поспешно смахнула их рукой, чтобы Норито не заметил. Он же тем временем воткнул булавку обратно в ворот куртки и медленно усадил на ствол персикового дерева сначала самца, слегка прижав его пальцем, чтобы не улетел, а затем и самку, которая, по-видимому, уже смирившись со своей участью, вела себя спокойно. — Ну, вот... — он отступил от дерева на шаг, не спуская глаз с пары цикад. Обе проползли по стволу чуть выше, подыскали себе удобное место и запустили хоботки в кору. Спустя несколько мгновений все выглядело так, будто бы ничего особенного не случилось, разве что сидели они теперь в абсолютном молчании. — Вот видишь... — медленно проговорил Норито, словно обращаясь к самому себе. — Она глухая. Ее совершенно не интересует его песня. Все, что ее занимает — это сладкий сок персика. «Я здесь и жду тебя, Где же ты, я не могу тебя найти...» Действительно, какой смысл ждать и искать того, кто и так преспокойно сидит с тобой рядом? Норито вдруг оказался очень близко, и Мэйко почувствовала на своем плече его ладонь. Подняв взгляд, она встретилась с ним глазами: он смотрел внимательно, как будто пытаясь проникнуть в ее мысли, и его зрачки казались гладкими черными камешками, влажно поблескивавшими в сумерках. Мэйко не находила в себе сил отвернуться. Норито наклонился ниже, и в теплом воздухе послышался горьковатый аромат дорогого мужского парфюма. — Не надо... — пискнула Мэйко. Вместо ответа он обнял ее и с силой притянул к себе. Стрекотание цикад доносилось откуда-то издалека, словно, сойдя с дорожки и ступив на траву вслед за Норито, Мэйко оказалась вычеркнутой из целого мира, наполненного словами и мелодиями — если бы она попыталась заговорить, у нее не получилось бы ничего, кроме беспомощного лепета, который никто не услышит, и сама она едва могла расслышать голоса вокруг — все они отныне были обращены не к ней. Ей вспомнились приоткрытые дверцы маленького святилища с клубившейся внутри чернотой — эта чернота беззвучно звала ее, тянула подойти ближе и раствориться в ней навсегда. — Не надо, Норито-сан... — В чем дело? Я тебе не нравлюсь? «Да, ты мне не нравишься, — хотела ответить Мэйко, — я и сама не знаю, в чем причина. Любая девушка на моем месте была бы счастлива, но я совсем не чувствую себя счастливой. Пожалуйста, прости меня за это. Но разве ты не видишь, что мы не пара? Тебе подошла бы какая-нибудь актриса или певица, Норито-сан, а не уродина вроде меня...» Вместо всего этого она только слабо покачала головой. Норито усмехнулся. — Ты особенная, Мэйко. Не такая, как другие девушки. — Ты... ты правда так считаешь? Губы у Норито были сухие и горячие, как будто его мучила лихорадка. Мэйко покорно ответила на его поцелуй, заставив себя отбросить неблагодарные мысли. Ее отец был неблагодарным человеком — он был непочтителен к начальству и отказывался должным образом выполнять порученную ему работу, считая, по-видимому, что он слишком хорош для нее. Он был груб с мамой, не слушал ее уговоров и не ценил ее усилий, уверенный в том, что она не была способна его понять. Кончилось все тем, что он уволился, а потом оставил маму с маленькой Мэйко одних. Вот к чему привела его гордыня. Он не нашел в жизни счастья, и заслужил лишь презрение. Мэйко обняла Норито и уткнулась лицом в его плечо. Дом был огромным и, судя по всему, довольно старым, построенным в традиционном японском стиле — с покатой крышей, выложенной темно-синей черепицей, водостоками с цепочками из маленьких чашечек кусари-дои и перегородками фусума вместо внутренних дверей. Он находился неподалеку от станции Синдзюку в частном секторе, куда почти не доносился шум оживленных деловых кварталов. Норито принадлежал к по-настоящему богатой семье, если мог позволить себе жить в таком месте. Проснувшись, Мэйко некоторое время неподвижно лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к царившей вокруг тишине. Спальня была наполнена мягким утренним светом, лившимся из окружавшего дом сада. Сад был большим и, вероятно, очень красивым, но в темноте, когда она впервые его увидела, он показался Мэйко настоящим лесом, простирающимся до самых отдаленных окраин Токио. Накануне вечером цикады в нем звенели и трещали на все лады и угомонились, должно быть, только к рассвету. Норито предупредил ее, что рано утром ему нужно будет уйти по делам, но она может дождаться его, если захочет, или вернуться к себе: дверь и ворота в сад закроются за ней автоматически, так что не стоит беспокоиться. Он, конечно, будет рад, если она его дождется. На рассвете он ушел так беззвучно, что даже не потревожил ее. До ее слуха донеслось тихое постукивание: это была бамбуковая трубка каменного цукубаи7 в саду. На круглом камне были изображены четыре иероглифа: 「吾唯足知」 — «варэ тада тару кото о сиру» — «Я довольствуюсь тем, что имею». Следовало ли это понимать таким образом, что человек должен быть счастлив, обладая немногим и отказываясь от излишеств — или же, напротив, это было предостережением всем гордецам, недовольным благосклонностью судьбы? Мэйко ощутила укол совести. Наверное, именно по этой причине она так любила точные науки — в них, по крайней мере, все было однозначно, и формулы не меняли своего смысла в зависимости от того, с какой точки зрения на них смотрели. Она поднялась с кровати и медленно прошла в гостиную, стараясь не наступить на подол слишком длинной мужской юкаты. Было приятно ступать босыми ногами по рифленой поверхности татами — почти так же, как по земле, усыпанной колючими веточками криптомерий. 7. Цукубаи — небольшой традиционный японский колодец, в основном ритуального назначения. Обычно изготавливается из цельного камня, изначально носил культовый характер и являлся атрибутом буддийских храмов, впоследствии превратился в один из декоративных элементов японского сада. Вода поступает через бамбуковую трубку какэи, иногда снабженную механизмом, благодаря которому трубка издает о край колодца ритмичное постукивание. Гостиная в доме Норито также была оформлена в японском стиле: просторное, практически лишенное мебели помещение со светлыми стенами, большими раздвижными окнами сёдзи и застланным татами полом. В центре стоял низкий стол, за которым с легкостью могла бы разместиться компания из десяти человек, однако подле него лежала всего одна подушечка дзабутон. В дальней стене, рядом со встроенным шкафом, располагалась стенная ниша — токонома8, в которой висел свиток с изображением большой цикады, сидящей на стволе плакучей ивы. Мэйко подошла ближе и села на пол, скрестив ноги. Искривленный ствол дерева, покрытый шершавой корой, и раскачивающиеся от легкого дуновения ветра плети ветвей с узкими полупрозрачными листьями выглядели реалистично, однако огромная цикада, безмятежно сложившая крылья, больше напоминала механическую игрушку, нежели живое насекомое. Может быть, все дело было в слишком тщательно прорисованных четких линиях, которыми были обозначены жилки на крыльях, или в причудливых завитках, покрывавших спинку, из-за чего хитиновый покров походил на искусственно изготовленные металлические пластины. Мэйко слегка наклонилась вперед, разглядывая свиток, и, не отдавая себе в этом отчета, протянула руку к цикаде, едва не касаясь бумаги кончиками пальцев, как вдруг боковым зрением она заметила необычный предмет, лежавший в нише. Ее рука сама собой опустилась, так и не коснувшись картины. Это был короткий кинжал танто с клинком около двадцати сантиметров, на вид старинный, но его тускло светившееся лезвие казалось очень острым. Покрытые лаком черные ножны лежали тут же. Мэйко услышала собственный подавленный вздох. На лезвии виднелись едва различимые бурые пятна. Кинжал как будто специально был положен на самое видное место, чтобы она его нашла. В гостиной было тихо, с улицы сюда не доносилось ни звука. Мэйко, как загипнотизированная, не отрываясь смотрела на лезвие. Оно напоминало энтомологическую булавку, с помощью которой можно было проколоть огромное насекомое. Лоб у Мэйко покрылся испариной, она осторожно стерла ее рукавом юкаты. Норито не сказал, когда именно он вернется — возможно, только к вечеру, или, может быть, совсем скоро. Что-то сковывало ее, не давая подняться на ноги. Скорчившись возле ниши со свитком и обхватив руками колени, Мэйко крепко зажмурилась. 8. Токонома — небольшая ниша в стене помещения, в которой располагается какэмоно — свиток с живописью или каллиграфически написанным изречением, девизом или стихотворением. Кроме того, обычным атрибутом токонома является икэбана, иногда — курильница для благовоний. В нише также могут храниться ценные или памятные для хозяина предметы. >>> Ворота закрылись за ней с едва слышным щелчком. Она стояла на узкой улочке, с двух сторон зажатой между заборами частных домов. За ними виднелись садовые деревья, среди которых выделялись своей красной листвой клены момидзи. Не оборачиваясь, она зашагала по уже успевшей нагреться под солнцем брусчатке. До станции Синдзюку было идти минут десять: накануне Норито привез ее на машине, но она надеялась, что выбрала правильное направление. Выходя из частного сектора на оживленную улицу Яматэ-дори, Мэйко почувствовала, как в сумочке знакомой мелодией тихонько зажужжал телефон. От автора: Идея этого небольшого рассказа, написанного в июле 2022 года, впоследствии развилась в сюжет романа «Смерть знает твое имя». Поскольку рассказ был написан раньше романа, некоторые детали этих двух историй не совпадают, а фигура серийного убийцы Норито Такамуры в рассказе еще не приобрела своей окончательной завершенности. В частности, он еще не отточил свою вкрадчиво-издевательскую манеру общения и не выбрал любимый парфюм, а также продолжает пользоваться сотовым телефоном. Тем не менее, читателю, как мне кажется, этот небольшой текст может быть интересен, поскольку он позволяет больше узнать о взаимоотношениях убийцы и его жертвы и глубже разобраться в происходящем в романе. То, что его главной героиней из всех девушек стала именно Мэйко Маэда, не случайно. Имя «Мэйко» может быть записано при помощи кандзи (иероглифов) несколькими разными способами, но в данном случае имя девушки записывается как 「命子」, где первый кандзи, который читается как «иноти», означает «жизнь, судьбу, рок», а второй, «ко» — «дитя, ребенка». Таким образом, в самом имени героини заключена одна из центральных тем исследования «японской дилогии», включающей романы «Осьминог» и «Смерть знает твое имя» — взаимоотношения человека и его судьбы. #FOTOGALLERY_28540#
