В Чувашском академическом драматическом театре почтили память Геннадия Терентьева
Актер с сердцем гармониста, диктор с душой драматурга
Вспоминая корифеев национальной сцены, мы часто говорим о том, что огромную роль в их становлении сыграла учеба в Москве и Ленинграде. А вот творческая судьба заслуженного артиста России, народного артиста Чувашии Геннадия Терентьева, которому в нынешнем году исполнилось бы 95 лет, сложилась совсем иначе.
Азы актерского мастерства он получил в студии при театре, поскольку в силу возраста сдавать экзамены в ГИТИС было уже поздно (до прихода в профессию Гена успел отслужить в армии и поступить на дирижерско-хоровое отделение Чебоксарского музыкального училища, поработать почтальоном, прицепщиком на тракторе и худруком Янтиковского районного дома культуры). Однако это ничуть не помешало ему занять достойное место в истории театрального искусства, причем не только в республиканском, но и в общероссийском масштабе.
Труппа, в которую попал голосистый, музыкально одаренный и невероятно артистичный парень из деревни Старое Буяново, была дружная, сильная, сплоченная. Ольга Ырзем, Алексей Ургалкин, Борис Алексеев, Игнатий Молодов, Леонид Семенов… В творчестве каждого из них можно было что-то да почерпнуть. Но своим главным наставников Геннадий Терентьев считал Константина Иванова. Нет, не поэта, чье имя носит театр, а режиссера, который поверил в него, взял в театральную студию и приложил немало усилий, чтобы тот остался на подмостках на правах полноценного актера.
Одной из наиболее знаковых работ Геннадия Терентьевича стала роль Ивана Яковлева в драмах И. Максимова-Кошкинского «Тӑвӑл хыҫҫӑн тӑвӑл» (Буря за бурей) и Н. Терентьева «Ҫиҫӗм хыҫҫӑн аслати» (После молнии — гром). Несмотря на то, что несколько десятков лет отделяли исполнителя от тех времен, когда жил и творил чувашский просветитель, его образ был прочувствован невероятно точно и трепетно, будто события пьес происходили здесь и сейчас. С самой первой мизансцены Геннадий Терентьев пытался проникнуть в глубину души персонажа и понять его внутреннюю суть. Дескать, о деяниях Ивана Яковлевича мы можем прочесть и в книгах, а вот что за человек он был, чем «болел» и дышал? Этот вопрос интересовал актера больше всего.
«Он вошел как весеннее утро, — рассказывала народная артистка СССР Вера Кузьмина. — Молодой, стройный, очень артистичный. Блондин к тому же. Басни читает, на гармошке играет, поет и пляшет. Мы сидим за столом и поверить не можем — такая находка!..»
Проводя линию развития персонажа на интимной, негромкой и очень пронзительной ноте, он стряхивал с его фигуры пыль времени и показывал Ивана Яковлева отзывчивой, тонкой, возвышенной личностью, чье сердце горит от переживаний не только за народ в целом, но и за каждого его представителя в частности. «Терентьев подчеркивает могучую энергию героя, огромный запас душевных сил. Каждую минуту он находится в бою и не дает усталости, унынию, малодушию одолеть себя, — писали в советском журнале «Огонек». — Актер создал образ крупный, глубоколичностный, такой, по каким уже давно скучает наша столичная сцена». Кстати, на этом его личная «яковлевиана» не закончилась, получив продолжение на экране в фильмах «Халал» (Завещание) и «Чăваш патриархĕ» (Чувашский патриарх).
Галерею исторических портретов пополнили художник Николай Бестужев, вождь революции Владимир Ленин и его отец, известный государственный деятель Илья Ульянов в пьесах В. Романова «Никита Бичурин», Ю. Чепурина «Юр, шурă юр» (Снега) и Н. Терентьева «Хумсем ҫырана ҫапаҫҫӗ» (Волны бьют о берег). Последняя работа, показанная в Москве, принесла актеру Государственную премию РСФСР имени К.С. Станиславского (1971). Но попадались и вымышленные персонажи, в числе которых Кузьма («Деньги для Марии» В. Распутина) и Платон («Дикий Ангел» А. Коломийца), Сетнер («Нарспи» К. Иванова) и Сардиван («Сарпиге» Е. Никитина), Володя («Разбитая любовь» Н. Терентьева) и еще около двух сотен героев.
Особенно полюбился публике Федор в комедии Н. Айзмана «Кай, кай Ивана» (Выйди, выйди за Ивана), которого Геннадий Терентьев сыграл в Ленинграде. Воплощая образ бравого деревенского комсомольца, влюбившего в себя главную героиню спектакля, актер опирался на национальный характер произведения, на его близость к фольклору, стремясь сохранить игровую природу традиционного народного творчества. Непринужденность и импровизационность исполнения сочетались с меткостью и выверенностью эмоциональных штрихов, бурное кипение мысли — с раскованностью и самоотдачей, до последней реплики, жеста и взгляда в зал.
Геннадий Терентьев переводил и писал пьесы, работал диктором и заведующим литературной частью театра, а в народе также получил известность как Ухтер Мучи (Дед Ухтер). Псевдоним был придуман для радиоспектакля «Ухтер мучи юррисем» (Песни деда Ухтера), где актер пел под гармошку, с которой не расставался с детства. Среди мелодий «Йăлăм енче кăвакартать» (Потемнело небо) и «Урамах та вăрăм» (Улица длинная), «Садра шăпчăк юрлать-çке» (Во саду соловей) и «Вуник кăшăллă пичкине» (Двенадцать колец), «Тапăртатса тăрать тур лаши» (Эх, мой конь) и «Сакки те сарă, сарлака» (Скамья жизни широка). Репертуар рос год от года, и вскоре появилась телевизионная версия постановки. Фото из архива Чувашского драмтеатра имени К.В. Иванова