Рабство в центре советской столицы. Как в СССР подпольные дельцы зарабатывали миллионы на душевнобольных
У инвалида есть одно огромное преимущество перед другими работниками, не страдающими какими-либо физическими отклонениями. Беспринципный делец Борис Ройфман быстро понял эту простую истину. Инвалид зависим от других, а потому его труд недорог, а то и вовсе бесплатен. А значит, это - золотая жила, способная принести ему баснословные доходы в период, когда страна едва возродившись после войны бегает за дефицитом и рада любой продукции, которую можно приобрести за деньги.
Еще с конца 40-х Борис Ройфман занимался организацией цехов при госпредприятиях и организациях, и, что называется, поднаторел в этом деле. В послевоенные годы "лечебно-трудовые отделы" существовали при различных обществах инвалидов. Эти отделы, во-первых, решали чисто "медицинские" задачи - небольшие производства, где неспособные к квалифицированному труду работники осуществляли часто простые и монотонные процессы, производя товары и внося посильный вклад в жизнь общества, чувствовали свою значимость, что положительно сказывалось на лечении. Во-вторых, как и многочисленные ремесленные артели, помогали решить вопрос с продукцией, пользующейся повышенным спросом у населения, удовлетворить который неповоротливая советская промышленность попросту не могла. В-третьих, позволяло обеспечить головное госучреждение дополнительными доходами, экономя бюджетные средства.
В сталинское время в СССР насчитывалось около 150 тысяч артелей и частников-кустарей, занятость составляла почти 2 млн человек. Но с приходом Никиты Сергеевича Хрущева ситуация начала меняться: власти посчитали, что подобная система несет прямую угрозу государственным промышленным предприятиям, т.к. быстрее реагирует на спрос и производит более конкурентные товары. Угнаться за частниками государственная махина не могла, потому их решили попросту запретить.
Они и раньше-то вели полуподпольное существование. Подразумевалось, что в качестве сырья для производства артели должны были использовать отходы сырья госпредприятий, но в реальности всё выглядело иначе. Используя связи и давая взятки, кооперативы получали доступ и к сырью нужного качества, и к сбытовой сети со множеством магазинов. Так что идея была не нова.
Поняв, куда дует ветер, уже в 1957 году Борис Ройфман создал в Калинине (ныне - город Тверь) на базе общества глухонемых пошивочный цех, в котором начал производить неучтенную продукцию. Предприятие это было вполне легальным, приносило доход, потому на "мелкие шалости" начальство внимание не обращало, а может и не догадывалось вовсе. А использование труда инвалидов позволило изрядно снизить себестоимость и увеличить свои доходы.
Однако Ройфман быстро осознал, что провинциальный Калинин не соответствует его амбициям. Ему требовался размах, который могла дать только столица. Потому вскоре за взятку чиновникам Минздрава он смог перебраться в Москву, получив должность заведующего мастерскими Краснопресненского психоневрологического диспансера, располагавшегося на Малой Грузинской улице. Взяв в долю главврача, матерый делец открыл в диспансере собственное "эльдорадо", используя труд душевнобольных.
При этом платить работникам он вовсе не собирался, фактически используя рабский труд. Зачем? Больные находятся в диспансере на излечении, на полном гособеспечении, а если и жаловаться начнут, так кто ж им поверит?
Но в Москве Борис Ройфман оказался человеком новым, а будучи от рождения крайне осторожным, смекнул, что негоже везде светить свою фамилию, потому привлек к бизнесу своего давнего знакомого Шаю Шакермана. Человек лихой и со связями в определенных кругах - Шакерман в 1953 году был приговорен за хищения к 10 годам лагерей, но уже через год вышел по амнистии - брался решить вопросы со сбытом готовой продукции.
И дело бойко пошло в гору. Шакерман стал настоящей находкой для бизнеса. Он не только наладил реализацию трикотажа через палатки на рынках и на вокзалах, но и смог приобрести дополнительное оборудование на ленинградском заводе "Станкоинструмент", которое установили в подвале соседнего с диспансером дома. Работники трудились в три смены, отшивая дефицитные дамские кофточки, платки, джемпера и нижнее белье. Сырье поставлялось из Узбекистана и Загорской трикотажной фабрики. Позже следствие установит, что за годы функционирования подпольного бизнеса было переработано около 460 тонн шерсти. Колоссальный размах для цеховиков, конвертированный в звонкую монету.
Вскоре бизнес достиг всесоюзного масштаба, превратив Ройфмана и Шакермана в подпольных миллионеров. В него оказались втянута масса предприятий по всему Советскому Союзу. В цепкие объятия трикотажной мафии попали даже высокопоставленные сотрудники Госплана и Министерства торговли РСФСР, офицеры МВД, получавшие от Шакермана ежемесячную прибавку к жалованию в пухлых конвертах.
В 1961 году грянула денежная реформа. И здесь Шая Шакерман оказался бесценным кадром, сумевшим, используя свои связи в сберкассах, чтобы обменять накопленные капиталы на новенькие советские рубли.
Казалось бы, беспринципным предприимчивым дельцам во всем сопутствует удача. Они не кичились богатством, в отличие от своих коллег из киргизского Фрунзе Зигфрида Газенфранца и Исаака Зингера. Бизнес вели основательно и с особой осторожностью. Но в дело, как водится, вмешался случай и женщина...
Шакерману исполнилось всего 43, когда у него скоропостижна скончалась жена. Мужчина в самом расцвете сил, к тому же прекрасно обеспеченный, он не собирался примерять на себя роль скорбящего вдовца, а закрутил интрижку с близкой родственницей усопшей супруги, пока муж той уехал в командировку.
Любовница уже перевезла к нему свои вещи, собираясь подать на развод, но что-то у них не заладилось. Расстроенная женщина вынуждена была вернуться к супругу, которому в качестве примирения рассказала о потаенных богатствах в квартире подпольного миллионера. Вместе они разработали план, как на этом можно хорошо заработать.
Расчетливый рогоносец Яков Брик оценил нанесенный семье моральный ущерб в 5 тысяч рублей и предложил Шакерману расплатиться, иначе обещал рассказать компетентным органам о его подпольном бизнесе. Но тот категорически отказался идти на поводу у шантажистов.
Верил ли он, что Брик воплотит угрозу в жизнь? Или надеялся уладить дело другим путем?
Так или иначе, любовное приключение Шаи Шакермана стало началом конца для трикотажных рабовладельцев.
В начале 1962 года Яков Брик обратился в КГБ, утверждая, что как настоящий советский гражданин считает своим долгом сообщить о противоправной деятельности, которую ведет его знакомый, существуя на нетрудовые доходы. К заявлению прилагалось подробное описание квартиры с указанием тайников, в которых хранилось "нажитое непосильным трудом".
Со стороны всё выглядело как обычная бытовая ссора, но у Шакермана уже была судимость, поэтому чекисты организовали тщательную проверку. Запросили характеристики с места работы, из профкома, из Минздрава - все отзывались о Шакермане только с положительной стороны. Документы, связанные с профессиональной деятельностью - счета, накладные, наряды и ведомости - тоже оказались в полном порядке. В конце концов оперативники нагрянули с обыском к нему домой, но и здесь всё было чисто: чувствуя, что запахло жаренным, трикотажный король Москвы вывез все сбережения в потайное место.
Единственное, что бросилось в глаза оперативникам, что живет скромный мастер рабочего цеха психдиспансера явно не по средствам: дорогая обстановка в московской квартире и большая двухэтажная дача в престижном районе Подмосковья, в Кратово, купленная у одной из областных фабрик. Случай, для среднестатистического советского гражданина небывалый.
За Шакерманом установили наружное наблюдения, выявляя связи и контакты, а чуть позже, когда подозрения в криминальной деятельности подтвердились, чекисты наведались на загородную дачу с обыском. Перерыв сад и огород обнаружили деньги и золото.
Шакермана арестовали, обвинили в том, что он занимается выпуском "левой" продукции. Но его это едва ли могло напугать. Ему было отлично известно, что, согласно 35-й статье УК РСФСР, за "частнопредпринимательскую деятельность с использованием государственных, кооперативных или иных общественных форм" максимум, что могло ожидать организаторов преступной схемы - это лишение свободы сроком до 5 лет с конфискацией имущества. По сравнению с его предыдущим (правда, не отбытым) сроком - сущая безделица.
Однако масштабы подпольного бизнеса поразили даже видавших виды следователей. Чем дольше шло следствие, чем больше людей попадало в круг заинтересованных лиц, чем активнее подозреваемые начинали давать показания, тем яснее становилась картина всесоюзной трикотажной корпорации, созданной цеховиками.
Оказавшийся в следственном изоляторе Борис Ройфман отпираться не стал, впал в уныние и рассказал, как работало теневое производство, свалив всю вину на своего партнера. В качестве жеста доброй воли выдал следствию 15 тысяч рублей.
В ответ Шакерман потребовал очную ставку, на которой заставил вчерашнего друга рассказать о своих тайниках. Стараясь выслужиться перед компетентными органами, обвинив во всем компаньона, они наперебой начали рассказывать о деталях, еще не понимая, что подписывают себе тем самым смертный приговор.
В ходе общения со следователем, Шая Шакерман, человек очень начитанный, любил философствовать, объясняя, что стал лишь жертвой обстоятельств, часто приводя в пример старую притчу о ловле обезьян:
...Вам трудно это понять. Это вопрос чисто психологический. Чем больше имеешь, тем больше хочется иметь. Тем более что деньги так легко плывут в руки. Наше положение можно было бы, пожалуй, сравнить с поведением обезьян. В странах Индокитая обезьян ловят следующим образом. В дереве делают дупло, в которое кладут орехи. Обезьяна, найдя эти орехи, запускает лапу в дупло и захватывает большую горсть, но лапа с орехами обратно не пролезает. Разжать же лапу обезьяна не может. В таком положении ловцы обезьян находят ее висящей на дереве, с засунутой в дупло лапой. Так получается и с нами. Нас засосала болотная трясина, и выбраться из нее мы не могли. Чем больше воруешь, тем одержимее становишься...
Однако пространные объяснения трикотажникам-рабовладельцам не помогли.
Всего по делу Ройфмана-Шакермана осудили 25 человек, включая сотрудников правоохранительных органов и высокопоставленных чиновников. Следствие выяснило, что на момент задержания организаторов трикотажная мафия контролировала более 60 предприятий по всей стране. Машины, перевозящие неучтенный товар, во избежание неприятностей сопровождали действующие сотрудники милиции.
К несчастью для основных фигурантов, в начале 1960-х подход к экономическим преступлениям у властей поменялся: деятельность цеховиков стала квалифицироваться не как "частнопредпринимательская" (на что рассчитывал Шая Шакерман), а как "хищение социалистической собственности", что повлекло ужесточение санкций.
Хищения в особо крупных размерах и незаконные золотовалютные операции – этого хватило, чтобы приговорить организаторов трикотажной мафии к высшей мере наказания.
Подпольных миллионеров Ройфмана и Шакермана расстреляли вскоре после вынесения приговора. Ходили слухи, что вместе с ними казнили и высокопоставленного офицера МВД, будто бы именно из-за этого судебные заседания проходили за закрытыми дверями.
Но так или иначе власть показала уверенный курс на непримиримую борьбу с преступниками, подрывающими устои советского государства на пути строительства коммунизма...