Крупные проекты между Туркменистаном и Афганистаном вышли на стадию реализации. О чём надо подумать нам?
Не далее как неделю назад на границе Туркменистана и Афганистана, на пограничном пункте «Ислим-Чешме» неподалёку от г. Серхетабад (бывший г. Кушка) произошло срезу несколько знаковых мероприятий.
Открывали программу Председатель Народного совета Туркменистана Г. Бердумухамедов и и. о. главы кабинета Министров Афганистана М. Ахунд.
Под это событие пограничный пункт даже перестроили в своего рода конференц-зал, и надо сказать, что повод для такого размаха действительно был. Чтобы это оценить, посмотрим на перечень связанных проектов.
Во-первых, это открытие железнодорожного моста через р. Кушка, который соединяет участок железной дороги от афганского г. Тургунди с туркменским Серхетабадом. В самом г. Тургунди дан старт строительству логистического комплекса и следующего участка железной дороги — на г. Герат.
Во-вторых, было объявлено о готовности к вводу в эксплуатацию электроподстанции, которая должна будет принимать электроэнергию из Туркменистана. Это часть проекта энергосистемы ТАП-500 («Туркмения-Афганистан-Пакистан»). Он предусматривает продолжение строительства ЛЭП в афганские провинции Герат, Фарьяб и далее на юг.
ТАП-500 является вторым проектом по поставке электроэнергии в Афганистан из Центральной Азии, первый — это CASA-1000 из Киргизии и Таджикистана. Сейчас Афганистан помимо данных маршрутов получает электричество ещё из Ирана и Узбекистана, причём по выручке Туркменистан находится только на четвёртом месте.
Развитие ТАП-500 даст Ашхабаду как минимум двойной прирост в доходах — до 95-100 млн долл. в год, транзит в Пакистан может поднять это значение ещё в 1,5 раза. Для Ашхабада это существенные суммы по экспорту.
В-третьих, одновременно с ЛЭП и подстанциями начинается прокладка линий оптико-волоконной связи из Туркмении в тот же г. Герат, но помимо связи Афганистан тут получает возможность выйти на потенциальную электрификацию железнодорожного сообщения на Пакистан, вытягивая маршрут по западному маршруту в обход неудобных и дорогостоящих в прокладке через них средне-афганских нагорий и Паропамиза.
Ну и в-четвёртых, а может, и в главном, был дан старт строительству ГКС «Шатлык-1» и началу строительства газовой ветки «Серхетабад-Герат». Это тот самый газовый проект ТАПИ, который обсуждался уже пятнадцать лет и всё никак не мог подойти к этапу реализации — обстановка в Афганистане никак не позволяла привлекать в него инвестиционные средства.
Получается, что в нынешнем сентябре на афганском направлении был дан старт к практической реализации крупным проектам, которые долго не могли сдвинутся с этапа экспертиз и расчётов. Начало же такому уже практическому взаимодействию сторон было положено ещё во второй половине прошлого года и закреплено весной года нынешнего.
Следует отметить, что это касается не только энергетики, связанной с Туркменистаном и Афганистаном. На ВО было уже немало материалов, посвящённых логистике и сырьевым проектам Китая (Ваханский маршрут), инвестиционным соглашениям Афганистана и Ирана.
Всё это связано с процессами консолидации разных структур Талибана (запрещено в РФ), распределением между ними полномочий и зон ответственности, формированием более-менее рабочей горизонтали по сферам доходов и провинциям и вертикали власти.
Данные процессы были сопряжены (и это продолжается до сих пор) с активизацией как антиталибской оппозиции (особенно в последние месяцы), и мы можем видеть, с чем это связано, а также военными акциями уже третьей силы в Афганистане — ячеек и структур, связанных с ИГИЛ (запрещено в РФ).
Первым надо выбить свой кусок от афганского пирога, а он по понятным причинам для них становится всё меньше и меньше (да и с 2021 г. перспективы были, мягко говоря, скромными). Вторые же действуют и против талибов, и против оппозиции им, мешая в Афганистане вообще любому развитию, это просто хаос ради хаоса.
Собственно, для этого хаоса запрещённый ИГИЛ там и существует. Антиталибская оппозиция пытается действовать как через военные операции, так и через международные переговоры, причём на международном треке у них получается лучше, чем внутри Афганистана.
В этом плане запуск обозначенных проектов весьма важен для Талибана не столько в плане конкретного экономического эффекта — он проявится только через несколько лет, сколько в рамках вопроса признания себя как этап перехода от признания де-факто к признанию де-юре.
В рамках резолюций ООН Талибан пока ещё имеет характеристики террористической организации, но от этого уже отказываются на страновом уровне. Причём сделали это и Узбекистан, и Казахстан, и Киргизия, и Туркмения, Китай и Иран.
Правительству Пакистана талибы уже практически прямым текстом дают «зелёный свет» на давление на собственно пакистанский Талибан, хотя полностью отказаться от взаимодействия с его структурами не могут и не смогут (да это и невозможно в принципе).
В противовес Талибану по также понятным причинам работает Таджикистан (хотя проект CASA-1000 как работал, так и будет работать), неопределённость и откровенная неконкретность есть в позициях Москвы.
США против официального признания Талибана, хотя в Афганистане целенаправленно сами не работают ни на одну сторону, несколько отстранившись от Пакистана и Афганистана. У Евросоюза чёткой позиции нет, да её и не будет, пока её нет у США.
С другой стороны, поскольку Европа вынуждена вступить в конкуренцию с Китаем за Центральную Азию, то и противодействовать связям Афганистана и Центральной Азии Брюсселю не с руки, а в проектах типа CASA-1000 или ТАПИ задействованы средства из наднациональных фондов.
В этом плане ЕС скорее занимает по Афганистану нейтральную позицию и будет её занимать и дальше, пока с ней не определится «старший партнёр».
Надо отметить, что практически афганские проекты, не описанные в данном материале, это разработки прошлых десяти-двенадцати лет. Некоторые из них, как тот же CASA-1000, частично реализовывались и ранее, проблема была в том, что, как сегодня принято говорить, «не было системы».
Правительства Х. Карзая и А. Гани скорее занимались планами и расчётами, обсуждениями, под международную финансовую помощь, но с точки зрения реализации обычно ссылались на «угрозы». Позже, последние полтора-два года проамериканского управления, угрозы уже были и в самом деле значительны.
Талибы просто взяли большинство разработок и доводят их до реализации, используя тактику воды, которая точит камень — с каждым новым этапом инфраструктурных проектов растёт их фактическая легитимность. Растёт она и с каждым новым международным форумом, на которых они стараются присутствовать. Как мы видим, результаты это приносит.
Следует отметить, что параллельно с подобной «проектной легитимизацией» Талибана и другие игроки начинают получать дивиденды (пока ещё небольшие, но тем не менее) от своего рода «заначек», которые были ранее оставлены в плане работы на будущий рынок Афганистана. Помимо Ирана и Китая здесь надо отметить роль Турции.
В частности, турецкие компании участвуют в добыче туркменского газа, который предназначен для Афганистана и позже пойдёт в рамках ТАПИ, турецкие компании занимаются оптиковолокном и проектом ТАП-500.
Казалось бы, не газовая держава, у самих турок с энергетикой и электроэнергией не всё замечательно, однако есть (как обычно) нюанс. Часть движения Талибан — это представители политического крыла, решавшего долгие годы вопросы в катарской Дохе, а Катар для Анкары — это если не брат, то политический и экономический большой друг. Аналогичные политические и экономические заготовки используют и другие игроки.
Для России запуск проектов Туркмениии и Афганистана — это значимое событие, поскольку, как ни крути, а мы не только по инерции «европоцентричны», но ещё, по одному меткому выражению, «газоцентричны». При всём реальном нейтралитете Туркмении и её политике «деятельного неприсоединения», по запасам природного газа это государство — один из лидеров.
В этом плане проект ТАПИ скорее будет работать в плюс российской инерционной сырьевой политике, чем в минус. Расчётный объём ТАПИ — это 33 млрд куб. м природного газа в год, и на эти объёмы и на эту выручку Ашхабад нацелен уже не первый год. Логика там вполне прозрачная, ведь четвёртая нитка в Китай — это 15 млрд куб. м, «своп-контракты» в Иран и далее в ЕС через Турцию политически очень громко звучат, но реальный потенциал там пока ±10 млрд куб. м в год, и это всё ещё должно пройти проверку практикой, поскольку слишком уж много участников в этом процессе.
ТАПИ очень важен для Ашхабада и одновременно позволит Туркмении взять более высокую планку на торгах по другим направлениям. Здесь ТАПИ скорее конкурент газопроводу «Иран-Пакистан», который иранская сторона давно доделала, а пакистанская тянет и тянет с реализацией. Дело уж дошло до того, что Тегеран заявил о том, что даёт Исламабаду некоторое время «на подумать», а после будет подавать в международный арбитраж. Не пристроятся объёмы в Пакистан, Иран будет их предлагать в Ирак и Турцию, но в таком случае будет закупать меньше у Туркмении. Там не всё столь прямолинейно, конечно, но общий принцип именно такой — всё взаимосвязано.
Так что туркменские газовые проекты на этом направлении для нас довольно нейтральны. Проблема для России тут стоит несколько иного свойства. Поскольку ЕС и Китай сейчас входят в стадию практической конкуренции за Центральную Азию (визит О. Шольца тут знаковый, но это предмет отдельного материала), то эта конкуренция пойдёт даже не по линии кредитов как таковых, а по линии создания технологических производств.
Таким образом, рано или поздно сырьевые проблемы Афганистана закроют соседи, но и соседи же оседлают этот новый рынок, хотя в России слова Афганистан и рынок сбыта обычно между собой в экспертизе мало стыкуются.
Пока мы поставляем туда из значимых объёмов топливо. Ещё реанимируется программа ОДКБ по укреплению границы Таджикистана и Афганистана. Бессмысленной тратой денег это точно назвать нельзя, это правильное направление работы, просто в масштабе общих процессов, которые происходят вокруг Афганистана, это только некоторая небольшая часть, только опосредованно связанная с будущим экономическим развитием региона.
Несомненно, что Афганистану мы пока сильно нужны для подстраховки. Никто пока не знает, что будет в дальнейшем представлять стратегическая пауза у США по этому региону. Пока это так, но ведь и американская политика международная после будущего января будет пересобираться из разных элементов и разных периодов в нечто общее и цельное.
Какой она будет, не пытаются гадать даже в самих США. Соответственно, и в Афганистане будут стремиться поддерживать с нами в плане политики довольно плотные связи. Однако политика политикой, а что нам будет предложить на этот рынок через некоторое время? Афганистан и Пакистан — это крупный потребитель, упускать его нежелательно, но вот работать чем?
Здесь России надо как-то определиться, пока есть такой политический задел и синергия интересов. На этом мы можем сработать так, как сделала Турция, к примеру, а можем и не сработать. Надо понять, хотим мы там иметь долю рынка или не хотим.
Хотя бы это, а то потом будем размышлять, почему Туркмения там зарабатывает на электричестве, это электричество и газ используют китайцы, чтобы качать нефть и собирать литий, Узбекистан продаёт туда условные телевизоры, иранцы везут товары через порты, где есть афганские причалы и т. д. Просто чтобы через некоторое время в ответ на вопрос «а где здесь наша доля?» мы не увидели, что наша доля — это «границу укреплять» и «политически помогать».
Открывали программу Председатель Народного совета Туркменистана Г. Бердумухамедов и и. о. главы кабинета Министров Афганистана М. Ахунд.
Под это событие пограничный пункт даже перестроили в своего рода конференц-зал, и надо сказать, что повод для такого размаха действительно был. Чтобы это оценить, посмотрим на перечень связанных проектов.
Во-первых, это открытие железнодорожного моста через р. Кушка, который соединяет участок железной дороги от афганского г. Тургунди с туркменским Серхетабадом. В самом г. Тургунди дан старт строительству логистического комплекса и следующего участка железной дороги — на г. Герат.
Во-вторых, было объявлено о готовности к вводу в эксплуатацию электроподстанции, которая должна будет принимать электроэнергию из Туркменистана. Это часть проекта энергосистемы ТАП-500 («Туркмения-Афганистан-Пакистан»). Он предусматривает продолжение строительства ЛЭП в афганские провинции Герат, Фарьяб и далее на юг.
ТАП-500 является вторым проектом по поставке электроэнергии в Афганистан из Центральной Азии, первый — это CASA-1000 из Киргизии и Таджикистана. Сейчас Афганистан помимо данных маршрутов получает электричество ещё из Ирана и Узбекистана, причём по выручке Туркменистан находится только на четвёртом месте.
Развитие ТАП-500 даст Ашхабаду как минимум двойной прирост в доходах — до 95-100 млн долл. в год, транзит в Пакистан может поднять это значение ещё в 1,5 раза. Для Ашхабада это существенные суммы по экспорту.
В-третьих, одновременно с ЛЭП и подстанциями начинается прокладка линий оптико-волоконной связи из Туркмении в тот же г. Герат, но помимо связи Афганистан тут получает возможность выйти на потенциальную электрификацию железнодорожного сообщения на Пакистан, вытягивая маршрут по западному маршруту в обход неудобных и дорогостоящих в прокладке через них средне-афганских нагорий и Паропамиза.
Ну и в-четвёртых, а может, и в главном, был дан старт строительству ГКС «Шатлык-1» и началу строительства газовой ветки «Серхетабад-Герат». Это тот самый газовый проект ТАПИ, который обсуждался уже пятнадцать лет и всё никак не мог подойти к этапу реализации — обстановка в Афганистане никак не позволяла привлекать в него инвестиционные средства.
Получается, что в нынешнем сентябре на афганском направлении был дан старт к практической реализации крупным проектам, которые долго не могли сдвинутся с этапа экспертиз и расчётов. Начало же такому уже практическому взаимодействию сторон было положено ещё во второй половине прошлого года и закреплено весной года нынешнего.
Следует отметить, что это касается не только энергетики, связанной с Туркменистаном и Афганистаном. На ВО было уже немало материалов, посвящённых логистике и сырьевым проектам Китая (Ваханский маршрут), инвестиционным соглашениям Афганистана и Ирана.
Всё это связано с процессами консолидации разных структур Талибана (запрещено в РФ), распределением между ними полномочий и зон ответственности, формированием более-менее рабочей горизонтали по сферам доходов и провинциям и вертикали власти.
Данные процессы были сопряжены (и это продолжается до сих пор) с активизацией как антиталибской оппозиции (особенно в последние месяцы), и мы можем видеть, с чем это связано, а также военными акциями уже третьей силы в Афганистане — ячеек и структур, связанных с ИГИЛ (запрещено в РФ).
Первым надо выбить свой кусок от афганского пирога, а он по понятным причинам для них становится всё меньше и меньше (да и с 2021 г. перспективы были, мягко говоря, скромными). Вторые же действуют и против талибов, и против оппозиции им, мешая в Афганистане вообще любому развитию, это просто хаос ради хаоса.
Собственно, для этого хаоса запрещённый ИГИЛ там и существует. Антиталибская оппозиция пытается действовать как через военные операции, так и через международные переговоры, причём на международном треке у них получается лучше, чем внутри Афганистана.
В этом плане запуск обозначенных проектов весьма важен для Талибана не столько в плане конкретного экономического эффекта — он проявится только через несколько лет, сколько в рамках вопроса признания себя как этап перехода от признания де-факто к признанию де-юре.
В рамках резолюций ООН Талибан пока ещё имеет характеристики террористической организации, но от этого уже отказываются на страновом уровне. Причём сделали это и Узбекистан, и Казахстан, и Киргизия, и Туркмения, Китай и Иран.
Правительству Пакистана талибы уже практически прямым текстом дают «зелёный свет» на давление на собственно пакистанский Талибан, хотя полностью отказаться от взаимодействия с его структурами не могут и не смогут (да это и невозможно в принципе).
В противовес Талибану по также понятным причинам работает Таджикистан (хотя проект CASA-1000 как работал, так и будет работать), неопределённость и откровенная неконкретность есть в позициях Москвы.
США против официального признания Талибана, хотя в Афганистане целенаправленно сами не работают ни на одну сторону, несколько отстранившись от Пакистана и Афганистана. У Евросоюза чёткой позиции нет, да её и не будет, пока её нет у США.
С другой стороны, поскольку Европа вынуждена вступить в конкуренцию с Китаем за Центральную Азию, то и противодействовать связям Афганистана и Центральной Азии Брюсселю не с руки, а в проектах типа CASA-1000 или ТАПИ задействованы средства из наднациональных фондов.
В этом плане ЕС скорее занимает по Афганистану нейтральную позицию и будет её занимать и дальше, пока с ней не определится «старший партнёр».
Надо отметить, что практически афганские проекты, не описанные в данном материале, это разработки прошлых десяти-двенадцати лет. Некоторые из них, как тот же CASA-1000, частично реализовывались и ранее, проблема была в том, что, как сегодня принято говорить, «не было системы».
Правительства Х. Карзая и А. Гани скорее занимались планами и расчётами, обсуждениями, под международную финансовую помощь, но с точки зрения реализации обычно ссылались на «угрозы». Позже, последние полтора-два года проамериканского управления, угрозы уже были и в самом деле значительны.
Талибы просто взяли большинство разработок и доводят их до реализации, используя тактику воды, которая точит камень — с каждым новым этапом инфраструктурных проектов растёт их фактическая легитимность. Растёт она и с каждым новым международным форумом, на которых они стараются присутствовать. Как мы видим, результаты это приносит.
Следует отметить, что параллельно с подобной «проектной легитимизацией» Талибана и другие игроки начинают получать дивиденды (пока ещё небольшие, но тем не менее) от своего рода «заначек», которые были ранее оставлены в плане работы на будущий рынок Афганистана. Помимо Ирана и Китая здесь надо отметить роль Турции.
В частности, турецкие компании участвуют в добыче туркменского газа, который предназначен для Афганистана и позже пойдёт в рамках ТАПИ, турецкие компании занимаются оптиковолокном и проектом ТАП-500.
Казалось бы, не газовая держава, у самих турок с энергетикой и электроэнергией не всё замечательно, однако есть (как обычно) нюанс. Часть движения Талибан — это представители политического крыла, решавшего долгие годы вопросы в катарской Дохе, а Катар для Анкары — это если не брат, то политический и экономический большой друг. Аналогичные политические и экономические заготовки используют и другие игроки.
Для России запуск проектов Туркмениии и Афганистана — это значимое событие, поскольку, как ни крути, а мы не только по инерции «европоцентричны», но ещё, по одному меткому выражению, «газоцентричны». При всём реальном нейтралитете Туркмении и её политике «деятельного неприсоединения», по запасам природного газа это государство — один из лидеров.
В этом плане проект ТАПИ скорее будет работать в плюс российской инерционной сырьевой политике, чем в минус. Расчётный объём ТАПИ — это 33 млрд куб. м природного газа в год, и на эти объёмы и на эту выручку Ашхабад нацелен уже не первый год. Логика там вполне прозрачная, ведь четвёртая нитка в Китай — это 15 млрд куб. м, «своп-контракты» в Иран и далее в ЕС через Турцию политически очень громко звучат, но реальный потенциал там пока ±10 млрд куб. м в год, и это всё ещё должно пройти проверку практикой, поскольку слишком уж много участников в этом процессе.
ТАПИ очень важен для Ашхабада и одновременно позволит Туркмении взять более высокую планку на торгах по другим направлениям. Здесь ТАПИ скорее конкурент газопроводу «Иран-Пакистан», который иранская сторона давно доделала, а пакистанская тянет и тянет с реализацией. Дело уж дошло до того, что Тегеран заявил о том, что даёт Исламабаду некоторое время «на подумать», а после будет подавать в международный арбитраж. Не пристроятся объёмы в Пакистан, Иран будет их предлагать в Ирак и Турцию, но в таком случае будет закупать меньше у Туркмении. Там не всё столь прямолинейно, конечно, но общий принцип именно такой — всё взаимосвязано.
Так что туркменские газовые проекты на этом направлении для нас довольно нейтральны. Проблема для России тут стоит несколько иного свойства. Поскольку ЕС и Китай сейчас входят в стадию практической конкуренции за Центральную Азию (визит О. Шольца тут знаковый, но это предмет отдельного материала), то эта конкуренция пойдёт даже не по линии кредитов как таковых, а по линии создания технологических производств.
Таким образом, рано или поздно сырьевые проблемы Афганистана закроют соседи, но и соседи же оседлают этот новый рынок, хотя в России слова Афганистан и рынок сбыта обычно между собой в экспертизе мало стыкуются.
Пока мы поставляем туда из значимых объёмов топливо. Ещё реанимируется программа ОДКБ по укреплению границы Таджикистана и Афганистана. Бессмысленной тратой денег это точно назвать нельзя, это правильное направление работы, просто в масштабе общих процессов, которые происходят вокруг Афганистана, это только некоторая небольшая часть, только опосредованно связанная с будущим экономическим развитием региона.
Несомненно, что Афганистану мы пока сильно нужны для подстраховки. Никто пока не знает, что будет в дальнейшем представлять стратегическая пауза у США по этому региону. Пока это так, но ведь и американская политика международная после будущего января будет пересобираться из разных элементов и разных периодов в нечто общее и цельное.
Какой она будет, не пытаются гадать даже в самих США. Соответственно, и в Афганистане будут стремиться поддерживать с нами в плане политики довольно плотные связи. Однако политика политикой, а что нам будет предложить на этот рынок через некоторое время? Афганистан и Пакистан — это крупный потребитель, упускать его нежелательно, но вот работать чем?
Здесь России надо как-то определиться, пока есть такой политический задел и синергия интересов. На этом мы можем сработать так, как сделала Турция, к примеру, а можем и не сработать. Надо понять, хотим мы там иметь долю рынка или не хотим.
Хотя бы это, а то потом будем размышлять, почему Туркмения там зарабатывает на электричестве, это электричество и газ используют китайцы, чтобы качать нефть и собирать литий, Узбекистан продаёт туда условные телевизоры, иранцы везут товары через порты, где есть афганские причалы и т. д. Просто чтобы через некоторое время в ответ на вопрос «а где здесь наша доля?» мы не увидели, что наша доля — это «границу укреплять» и «политически помогать».