«Черепихинский путь ведет к непонятному пункту назначения». Интервью с Сергием Черепихо — подпольным музыкантом, черепашьим писателем и неприкаянным книгопечатником

О том, чем хорош Сергий Черепихо, в двух словах не расскажешь. Лидер «Злого Попа» — культовой нойз-рок-банды 1990-х? Инди-шансонье, поющий о диванах с пылесосами так, что хочется плакать? Исследователь русского футуризма? Всё это он, кругом разный, но всегда с душой и в ушанке. И если когда-нибудь снимут фильм про Человечка-Снеговичка, его тоже непременно сыграет Черепихо. По просьбе «Ножа» Кирилл Бондарев встретился с Сергием, чтобы поговорить о сугробах с сосульками, группе «Король и Шут» и других вечных ценностях.

— Здравия, батюшка! Какие погоды нынче в Петербурге?

— Погода сегодня — мороз и солнце, день чудесный.

— Зимовье на Неве — известное испытание даже для коренных петербуржцев. Однако судя по твоим песням, падать в сугроб совсем не страшно. Ты правда так думаешь?

— Я люблю снег, снеговиков и сугробы. Испытание для петербуржцев — пресловутые сосули и то, что дороги плохо убирают. А вообще зима — это прекрасно!

— Питерцы известны своей любовью к братьям меньшим: у Гриши Аврорина фикс на жабах, фантастических и не очень, покойный Рэтд воспевал рыб. А за что ты любишь черепах?

— С жабами — это скорее к моему двоюродному брату Роману Александровичу Павлову. (экс-«Анкылым», лейбл «Ставропигиальныя пластинки»). Вернее, у него не только жабы, но лягушки прежде всего. Гриша у него их и позаимствовал, подозреваю, хотя могу и ошибаться. Мы росли и развивались с Ромиком вместе и с младых лет решили: я — по черепахам, он — по лягушкам. Черепаху мне дед купил в 1984 году, мне 5 лет было, и она живет у меня по сей день, Кешей Вильсон зовут. Не Кеша, а Кешей, имя такое. В ее честь, кстати, поначалу издательство наше называлось (Keshey Wilson Publishers), которое потом «Черепечатней» стало. Плюс с 7 лет я писал романы про черепах. Так что это о-очень старая история.

— Ах вот оно что… А я думал, ты как Бендер из «Футурамы» — беспомощен, когда на спину падаешь.

— «Футураму» не смотрел. Но один раз действительно был беспомощен: когда устанавливал дома большой кинескопный телек в стенку, он выпал оттуда и меня придавил, я лежал на спине, как черепаха, не в силах выбраться.

— В твоей музыке много «фирмы»: dEUS, Dinosaur Jr., Pixies, The Breeders, Lightning Bolt. А что насчет «героев в своем Отечестве»?

— Смешно про фирму. Все ведь дома записано, на самом дешевом оборудовании. Русский рок я как-то не очень, за малыми исключениями: «Кино» (слушал в детстве), «Аквариум», «АукцЫон» и Леня Федоров, Tequilajazzz, «Забавы простолюдина» — вот последнее больше всего и повлияло. А вообще, если нашу музыку брать, то я в основном и не рок слушал, а эстраду: Кикабидзе, Пугачеву, всякие там «Песни-86». Потом открыл для себя рок западный (альтернативу так называемую, с MTV) и погрузился целиком и полностью в него.

— Давай по стопам Deftones — back to school: каковым остался клуб «ТаМтАм» в твоей памяти?

— Как ни странно, в «ТаМтАме» не был ни разу. В те годы я не ходил на концерты. Я бывал в ВМЦ (Василеостровском молодежном центре), который уже после «ТаМа» появился.

— А что про «Рускомплект» скажешь?

— «Рускомплект» — отдельная история. Собственно, я и предложил идею его основания Жене Познякову, но буквально после третьего же гига был им оттуда выдворен за так называемый «хэй пипл». Осушив пару бутылок вина на концерте, я начал куролесить, крича «Хэй пипл!», откуда это выражение потом и пошло в народ. Особой ностальгии по месту не испытываю, но было забавно. Организовал там три первых гига, два нойзовых, а третий — вечер бардовской песни (где тот самый «хэй пипл» и случился).

— Вспомнишь ли ты первую свою песенку, после которой стало ясно, что Черепихо могет?

— Вопрос интересный: могет ли Черепихо. Кстати, это погоняло появилось как раз в «Рускомплекте». Я тогда чуть ли не ежедневно менял никнеймы вконтакте, и в день одного из мероприятий выбрал ник «Черепихо». Тут надо отметить, что в детстве у меня был псевдоним «Черепахо Верн»; черепихами же мы с Ромиком черепах звали. Вот и получилось, что именно так меня поименовал Леша Ставицкий (он же Боровик Ералаш) на очередной афише. Это был 2010 год. А песенки-то я года с 1996-го пишу, ну и самые крутые в первый период были написаны, еще до «Черепихо». На первом сольнике моем 50% вещей (это наследие 1990-х — начала 2000-х) — добрые песенки, которые по тем или иным причинам не попали на релизы «Злого Попа». Самые ранние, которые прям «вау» мне показались, — это «Не бросать якоря» и «Один из первых», которая так никуда и не вошла. «Небеса», «Хлам» и «Насекомое» — вот первые, самые крутые вещи, они были написаны в соавторстве с Романом.

— Когда ты сочиняешь, что первороднее: музыка или слово?

— А что важнее в бутерброде: хлеб или колбаса? Ну да, кто-то ответит, что важнее колбаса. Но тогда это будет именно что колбаса, а никакой не бутерброд. Сначала я сочиняю музыку. Беру гитарный рифф, потом обогащаю его прочими инструментами. Когда уже все готово, требуется на вокальную мелодию напеть какие-то слова. И уж какие придут в голову, те и остаются, обычно с первого-второго дубля. Хотя иногда случается наоборот, и я беру готовый стих. В общем, нет тут единой формулы.

— По сути, твоя серьезная музыкальная карьера началась со «Злого попа»…

— Карьера! Я чуть со стула не упал.

— Ок, видимо, познавательный рассказ о группе на этом и кончится. Ладно, расскажи хоть, как с Монополькой и Аврориным познакомились.

— У нас были совместные концерты с «Талонов нет», это их легендарная с Гришей нойз-группа, вот на концертах, наверное, и познакомились. А потом Монополька примкнул к нам с «ЗП» барабанщиком.

— А как басистка с прекрасным женским именем Заяц прописалась в коллективе?

— Аня была подружкой Полины, моей будущей жены. И девушка друга. Все вместе на журфаке учились, варились в одном соку. Это единственный человек в «Попе» со слухом и после «музыкалки», всем остальным медведь на ухо наступил.

— Кстати, если не ошибаюсь, Гриша говорил, что одним из вариантов названия был «Злой Ганди»…

— Впервые слышу. Возможно, Гриша пошутил. Одним из вариантов названия было «Нирванушки Интернешнл». А сейчас бы я назвал это дело «Ганди Ворхол».

— По мнению панка Шарапова, нойз интересен лишь в сочетании с дебильными комиксами и теориями заговора. Ну, а за что любишь его ты (нойз, а не Шарапова)?

— Нойз — он как мат. Его порой забавно использовать самому, но я всякий раз вздрагиваю, когда кто-то вдруг матюкнется неожиданно рядом. Еще хуже, когда говорят одним сплошным матом. Нойз прикольно играть, но чужой нойз может точно так же травмировать, как и обсценная речь. А Шарапову большой привет!

— Нойз-роковый дебют «ЗП» «Коровий шум» (1999) являл собой гитарную рефлексию на тему «Короля и Шута» (см. треки «Коровий Шут», «Князь на горшке»). Зачем вы так простебали соотечественников? Хорошая группа-то была.

— Так ребята из «КиШ» учились в моей школе. Они были чуть постарше и жили в моем доме, причем Горшок — прямо через парадную. А младший брат Балу играл со мной в духовом оркестре. Ну как нам было к ним относиться, к гопникам из соседнего подъезда?! Когда мы впервые услышали их на концерте, было ощущение — простите за выражение — полного кринжа. Первая демка на кассете понравилась (оттуда сэмпл для «Коровьего шума» и был взят — «семплировали» при помощи диктофона кассетного), а вот дебютный альбом и все последующие ничего кроме стыда почему-то не вызывали. Мы ненавидели поп-панк такой безыдейный (их же Пригожин продвигал?), любили что-то потяжелее, побрутальнее. Но с годами я полюбил «КиШ», и сериал с удовольствием посмотрел, даже плакал в финале. Пожалуй, это лучшее, что сняли на Руси за последние годы. Большое видится на расстоянии!

А что до «Коровьего шума» — он ведь гипертихий был, без ритм-секции, амбиент такой на коленке. Мы купили микшер «Лель» — и понеслась душа в рай.

— Мой любимый альбом «ЗП» — это миник «Зла не хватает». Как его не крути — идеальная запись, и по звуку, и по контенту, плюс обложка шикарнейшная. Как родилась эта нетленка?

— Там отвратительный звук! Кровь из ушей. Всё хочу пересвести его нормально. К тому же «Зла не хватает» — наиболее кризисный альбом, рождавшийся в конфликтах и муках. И вообще, это даже не альбом, а очередной сборник: у «ЗП» только такие и были.

— А голоса черепах в хидден-трэках подлинные? Или это вы с Ромиком постарались?

— Абсолютно подлинные, из интернета. В 2008 году уже были mp3!

— Твои сольники обыкновенно проходят камерно, для своих. У «ЗП» было так же?

— На «ЗП» народу ходило очень мало, меньше даже, чем на мои сольники. Был концерт, на который вообще никто не пришел, и мы играли для музыкантов «Талонов нет».

— Как панки реагировали на вашу музыку? Как думаешь, врубались ли они, что хит «Ельцин, мы по тебе скучаем» — не политическое заявление, но изящно обыгранная «рыба» (yes, sir — ельцин)?

— Ну да, это шутейка в целом, ради ломаного ритма и риффа делалась. Слова были бонусом скорее (к тому же их на концертах не слыхать обычно). Но как-то сама реальность проклюнулась через это баловство. А панки на нас ходили, да, иногда руку жали после гигов. Помнится, один у меня даже автограф взял в туалете ДК им. Карла Маркса. Да мы и сами были типа панки. Не по виду, но по духу. По духу противоречия.

— Последний релиз «ЗП» датирован 2017 годом. На сегодняшний день батюшка скорее жив или мертв? Или никто не застрахован от реюниона?

— Нет, никаких больше реюнионов! «Чюдовище Арое» — идеальное завершение этой истории.

— Расскажи о «Прокопихо-Пати» — историческом квартирнике дома у Феликса Сандалова.

— Это был единственный раз, когда я доехал до Москвы. Феликс организовал нам с Никитой Прокопьевым (Ваней Лужковым) концерт в «Чайна Тауне», ну а квартирник — просто спонтанное мероприятие за вечер до. Я там разошелся и орал очень громко, до сих пор вспоминать стыдно. Нормально так выпили вечером, утром было похмелье. Феликс водил нас в какую-то «совьет-стайл» чебуречную, а потом на Патриаршие пруды. Или на Чистые? Блин, не помню уже.

— После тусовки нас тогда вальнули пьяные гастарбайтеры в метро. Не сильно, но Подпольщик в окровавленной футбе Black Flag смотрелся стильно…

— Так ты тоже ходил на тот квартирник? О как! Там же было всего 4 человека!

— Ну да. Покойный Родик Титов, Подпольщик, я и Феликс.

— Как все закручено… Подпольщик это Динкевич? Он вернулся тогда к нам, и мы провели с ним ночь в одной кровати — просто дополнительных спальных мест на хате Феликса больше не было.

— Да, были времена… Ладно, давай к делу. По большому счету, широкая публика узнала о тебе в связи с «Новыми тихими». Как ты оцениваешь свою принадлежность к этому явлению сегодня? Существовало ли оно взаправду, или, подобно софт-кору, было фантазией Сандалова?

— Довольно условный термин. Я никогда не был особо тихим, у меня тихие песни всегда перемежались громкими, это хорошо выученный урок группы «Нирвана». А «тихость» моих сольных альбомов часто обусловлена только тем, что в хрущевке особо не поорешь и гитару на полную мощность не врубишь. В идеале все эти песни должны петься-играться куда громче. Что мы и делали потом на концертах. А что за софт-кор? У Сандалова же был «козявочный че-то там», и «найс-кор». В любом случае я не относил себя ни к тому, ни к другому.

— Интересно, что при умении подать себя шумно ты никогда «крикливость» не педалировал…

— Я не люблю форсирование. Типа: «АААА, Я ВЕСЬ ТАКОЙ ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ». Возьми Криса Корнелла: он поет дофига эмоционально, но сдержанно. Или в «Металлике», когда Хетфилд орет, все звучит нордично-сдержанно, без расхристанности. Вот чего я всегда хотел достичь. А рвать рубаху на груди, рыдать на сцене — это театральщина дешевая.

— На первом сольном альбоме «4и100» ты наглядно продемонстрировал, как сделать шлягер из одного слова. Однако на поздних альбомах поэзии прибавилось. Ты стал более уверенным как лирик? Или просто «так захотелось», цитируя группу I.H.N.A.B.T.B?

— С точностью до наоборот! Чем уверенней лирик, тем короче его строки. Ранние стихи были довольно длинные (как, скажем, текст «Тишины» — он же написан за 13 лет до публикации песни на упомянутом альбоме). С другой стороны, «шлягер из одного слова» «Чисто» — родился примерно тогда же. Там текст, правда, был вдвое-втрое длиннее. Я еще пел «лай-лай-лай-лай типа-типа», и вроде даже «лай-лай-лай-лай жабы-жабы». «Молодцы» сочинились в процессе записи этого альбома. Забавно, что «Чисто» потом завирусилось в тиктоке, а «Молодцов» часто вконтакте люди прикрепляют к своим постам (не врубаясь, что посыл песни — саркастический). Так что нельзя сказать, будто есть какая-то тенденция. Последние годы пишу одно- и двустишия, ну максимум четверостишия. Стишки были и до музыкального периода, и после. Сейчас, кстати, мелодии с риффами вообще не пишутся, гитары пылятся, зато стихопроизводство не останавливается.

— Это да, я заметил. Сколько на сегодняшний день у тебя поэтических сборников вышло? Народ рублем за них голосует, или со словом как с музыкой — только для своих?

— Не считал, потому что их огромное множество. Официально — ни одного, я сам все выпускал. Обычно все раздаривается.

— А что за сказка про котика Гошку, поведаешь?

— Лучшее, что я сочинил. Очень хорошо получилось. Никакие мои песни и близко не стояли. Когда писал, плакал. И кто читает — тоже плачет. Книжка в чем-то предвосхитила историю кота Твикса. Правда, у нас еще трагичнее, но и светлее.

— Ты — счастливый человек: в 1990-х тебе довелось пообщаться с Сергеем Курехиным. Как тебе Капитан?

— Самый скромный в мире человек, вот такое впечатление от него! Грустный, эмпатичный, вдумчивый, пунктуальный (помнится, когда мы договорились встретиться в метро на выходе, он пришел четко, а я опоздал). И да, я счастлив, что довелось. Причем было-то мне 17 лет всего, первый курс журфака. Прикинь, какое потрясение в самом начале жизни! И первый мной посещенный концерт, кстати, — это «Поп-Механика» № 418, последняя.

— Завидую. Зато я на Летова успел сходить в «Точку», даже был ментован с панками у клуба. Как тебе его наследие, к слову? В последнее время из него очередное «наше все» сделали…

— У «Егора и О***********» все песни хороши! Остальные альбомы слушал, конечно, но ничего не зацепило. С огромным уважением к Летову, только без особой любви.

— Кстати, твое стихотворение — гениальное, на мой взгляд — «И.О. Летова» — это стеб такой?

— Вот тут я готов долго отвечать! Про стеб — это вообще мимо. Я ищу некие ячейки Периодической Таблицы Языка. Их не так много, и найти их — дорогого стоит. Это не стеб, это формулы, константы языка, порожденные им. Через эту призму надо трактовать и прочие мои тексты. А юмор — побочный эффект от радости нахождения очередной такой ячейки.

— Еще на тему слов: когда я знакомил тебя с «Пылью» В. Малыгина, ты сразу отметил, что у вас нет ничего общего, кроме любви к Беккету. Чем для тебя важен этот писатель?

— Недавно у нас с другом в переписке родилась строчка: «Говорить, как Беккет. Как Беккет — не говорить». Жду не дождусь, когда в прокат выйдет байопик про него (Dance First называется). Была даже идея перевести и озвучить это кино.

— Расскажи о типографии «Черепечатня»: как появилась, когда, с какими целями?

— Это карманное наше издательство, с 1992 года оно существует. Снимаем мастерскую в ДК им. Газа, печатаем на ризографе книжки: Крученых, Хлебникова… Что тут рассказывать? Это даже не типография, а так, кустарное производство.

— Одна из важнейших твоих работ, выпущенная «Черепечатней» — книга о «Забавах простолюдина». Почему ты решил выбрать группу, которая ни одного альбома за свою историю не записала?

— Если кратко — это была попытка наступить на собственное эго и начать культивировать чье-то чужое творчество. Творчество моей самой любимой русской группы (из Пскова они родом). И если бы я не написал этой книги — вряд ли бы кто-то другой ее написал.

— Своей музыкой ты «очистил» бардовщину от страшных ассоциаций с фестивалем «Груша»: на записях все фирмово, аранжировки детализированы тонко и со вкусом. Живьем, однако, твои песенки звучат более аскетично. Работает ли такой формат, на твой слух? Или того же «Ельцина» можно хоть а-капелла — и все равно будет хорошо?

— Спасибо, очень приятно! Живьем всякий раз исполнялось по-разному. Много было концертов и с группой. А когда в жало — ну да, всегда недостает музыки, согласен. Немного в сторону Эдуарда Сурового все уходило, то есть в пародию на бардовщину.

— Кто такие «Черепиксис», с которыми был записан твой крайний сольник «Без начала и конца»? И вообще, тебе проще писать в одиночку или в компании?

— Это стихийно сформировавшаяся банда, которая просуществовала какое-то время и так же стихийно растворилась в небытии. Конечно, в компании проще в разы, но эффект лебедя, рака и щуки никто не отменял. Все по отдельности — офигенные музыканты, но у каждого свое вИдение, как аранжировать и сводить, а я упертый индивидуалист, гну свою линию. Но я очень благодарен ребятам за этот эксперимент. Хотелось бы повторить.

— «Без начала…» вообще релиз интересный — более взрослый, что ли (если это слово может быть применимо к Черепихо). Можно про него поподробней?

— Этакий опус магнум, много лет делался. И впервые группой. В кои-то веки не дома, а на студиях. Тыща демок, сотня музыкантов, десяток студий. В целом, я доволен результатом. Лучше и не получится. Хотя мечтается сделать лучше.

Кстати, когда я послал альбом Сергеичу из «Аффинажа» (мы сто лет с ним общаемся, я помогал немного, когда ребята только начинали) — так он сказал, дескать, материал хорош, но записано и спродюсировано криво. Типа демо такое. При том песню «Чисто» Эм называл шедевром, а на «Корректора» они даже кавер делали.

Конечно, в плане профессионализма мне до них — как до луны. Вокал Эма невероятно техничен, и музыканты они от бога.

— А кого из ныне здесь поющих прям посоветуешь?

— Ну, топчик — это Никита Прокопьев. Потом «Монти Механик» на постоянном репите у нас. Плюс какое-то время назад я открыл Сироткина — его вообще миллион раз послушали. Но это не андеграунд, конечно. За андер у нас Ваня Смех и Повалишин сейчас отдуваются, которых тоже очень люблю.

— Черепихо заполнил нишу доброты, пустовавшую после смерти Черного Лукича (Федю Маливанова, увы, мало пока кто знает). Но, по твоим словам, была на ранних кассетах и сторона зла…

— Спасибо! Про Федю и я не в курсе, а Лукича слышал совсем чуть-чуть. Песни всегда писались разные — и добрые, и злые. Не вижу тут противоречия. Куда страннее, когда у автора все песни однотипного настроения, как под копирку.

— Бранимир вначале грешил подобным. Кстати, как тебе его музыка? Он в последнее время явно хочет избавиться от своего злого наследия…

— Я его пытался слушать — не мое. Опять-таки русский рок это по жанру, а я, как говорил уже выше, такое не очень. Эх, больше бы вопросов про Генри Роллинза, Sonic Youth, Therapy?, Pink Floyd, VU, Soundgarden, TAD…

— Фиг вам, батюшка, рокенролл мертв! Давай о цветах жизни лучше. Помнится, ты говорил, что твой сын — в серьезном бизнесе, то есть по античерепихинскому пути движется. Интересно, что он думает о твоем творчестве ? Пробовали записать что-то вместе?

— Ну вот станет большим воротилой, будет батьку кормить, хорошо же! На его стих «Зародилось порося и пошел играть в лося» я песню сделал. А, еще была вещица «Кислый лимон лежит тихо», это тоже его слова. А что такое черепихинский путь?

— Перечитаешь наше вью после публикации и увидишь. Про молодых, кстати, интересно: ты ведь иногда проводишь всякие лекции — про самиздат, например — и наверняка публика не из одних олдарей типа нас с тобой собирается. Как по твоему, догоняют ли они, что почем?

— Меня большинство и знает как исследователя футуризма. Молодежь сейчас прекрасная и куда более прошаренная, чем мое поколение и тем более старперы постарше. А черепихинский путь ведет к непонятному пункту назначения. Медленно, но верно.

— При всей ее интровертности, сегодня твоя музыка особо актуальна: в ней остались солнечные нулевые, утерянная эпоха без ковида и СВО, которых ну очень не хватает. Согласен?

— Какие «солнечные нулевые», о чем ты?! По мне, так в 2000-м наступил апокалипсис, и мы живем уже на том свете. Заметь, никаких жанров в музыке не появилось. Никаких больших писателей и поэтов. Все закончилось с окончанием XX века. Понимаю, звучит как старческое брюзжание, но, по-моему, это констатация факта. Я горжусь двумя придуманными фразами: «Уже не время для панк-рока» и «Еще не время для панк-рока». На вторую была записана песня, которая стала для меня последней. А на первую фразу я решил вообще ничего не записывать. Чем не оптимальное завершение музыкальной — мать его — карьеры?