XVIII в.: на пороге Петровских реформ

Эта статья продолжает рассказ об эволюции русского государства, начатый в предыдущих работах на эту тему на ВО. Речь пойдёт о предпосылках реформ Петра, связанных с развитием ментальностей.

Со школьной скамьи известно, что эпоха правления Петра I (1672–1725) – время преобразований или существенных изменений в истории России. Но вот оценки деятельности Петра часто серьёзно разнятся, меньше – в научной литературе, радикально – в околонаучной литературе, публицистике и журналистике. Но прежде чем приступить к рассмотрению событий, произошедших во время царя Петра, стоит вспомнить ещё раз, как развивалась наша страна глазами современной науки, или, как минимум, её части.

Русь – Русия – Россия к началу XVIII в. прошла длительный, но стандартный для европейских народов путь. Похожим путём прошли все европейские этносы, но были и важнейшие отличия или особенности. Восточные славяне появляются на исторической сцене в IX в., в то время как германские народы – на рубеже тысячелетия. Формирование предгосударственных структур у них идёт на окультивированных римлянами, в той или иной степени, территориях, в благоприятных географических условиях.

Восточные славяне осуществляли это на совершенно неосвоенной и дикой территории, в сложных климатических условиях, зоне рискованного земледелия, и значительно позднее, чем западные соседи: приблизительно на 5-6 веков.

Восточные славяне, находясь на разных стадиях родоплеменного строя, были подчинены князьями «рода Русского». Это объединение иногда называют суперсоюзом племён, когда управление племенами сводилось к изъятию дани и привлечению их к участию в многочисленных войнах за дани.

Процесс объединения восточнославянских племён в потестарные системы начался в конце IX в. Но «род Русский» подчинил все эти племена силой для получения с них даней. С современной точки зрения это объединение назвать государством можно только условно, это была потестарная система, построенная исключительно на основе военной силы. Многочисленность племён вынуждала князей «рода Русского» идти на некоторые уступки городам, родовым центрам славян, а вовлечение племён, скованных родовыми рамками, в дальние походы в страны с городской цивилизацией, получение даней с материально богатых стран, вызвали распад родового общества, построенного не на экономических, а на родовых (кровных) отношениях.

Распад происходил в период конца X – части XI в. Одновременно формируется территориальная община, построенная уже на экономических отношениях, в виде Земель-«княжений» или, используя современные термины, городов-государств. Они оформляются с конца XI по XIII в., когда князь терял значение представителя Киева или Русской земли, становился исполнительной властью в Земле, в то время как суверенитет и управление (княжение) над городом и землёй приобретала община.

Сокрушительный удар по русским землям монголов не изменил ключевого вектора развития Руси как европейского государства. Но разгром городов, политических центров Руси с одновременной гибелью городских ополчений, которые и приняли основной удар нашествия, одновременно с новой постоянной угрозой вторжений и набегов, новая, неизвестная до этого для русских земель постоянная выплата дани-контрибуции, приводит к изменению в управлении. Верховная власть переходит от потерявших военный потенциал городов к князьям. В ходе её концентрации они объединяют бывшие суверенные Земли. То есть, говоря современным языком, происходит смена системы управления обществом при сохранении формационной составляющей, которая на Руси являлась соседско-территориальной общиной.

В условиях постоянной военной угрозы формируется новая система управления общества, переходная, как мы теперь понимаем, система, военно-служилое государство, на абсолютно иной политической основе, чем та, что ранее существовала на Руси. И совершенно аналогичная европейским странам периода перехода от территориальной общины к феодализму. Это был период второй половины XIV в. – начала XVI в., он совпал с распадом территориальной общины и началом феодализации в самом конце периода.

Всё это ещё происходит в рамках соседско-территориальной общины. Её распад, вызванный производительным трудом сельского населения, и смертельная степная угроза привели к началу формирования раннего классового государства и двух единственных классов: феодалов и зависимых от них крестьян, объединяя в них разрозненные и разностатусные социальные группы. Как и в Европе, феодализм не состоялся бы без военной угрозы и Христианства, модели мироустройства иерархического общества. Формируется и единственно возможный при раннем феодализме институт управления – монархия. Процесс этот начался только при Иване Грозном, первом русском феодальном монархе. Он шёл через Смуту, первую гражданскую войну или «феодальную революцию» и увенчался Соборным уложением 1649 г., как первым законодательным сводом ранней феодальной монархии. И первым, собственно, в полном смысле этого слова, государственным законодательством. Таким образом, в XVII в. Россия стала раннефеодальной монархией. В то время как европейские страны выходили из «печального рыцарского образа», в них бурно развивались буржуазные отношения.

У страны, стоящей на более низкой стадии развития, было достаточно мало перспектив для самостоятельной жизни в таких исторических условиях, если бы не «модернизация» или тотальное заимствование технологий. Которую монархи Русии – России начали осуществлять методом проб и ошибок, что совершенно закономерно. Темп такой модернизации был недостаточен для обеспечения безопасности страны, которая была тесно переплетена с развитием.

Пётр I и феодальная ментальность

Всё то давление на общество, «пробуждение его ото сна», одевание в европейское платье, запреты на бороду, и казни тех, кто был не согласен с «реформами» царя, да и просто попавших под его тяжёлую длань, как казнённые любовники его жён, – всё это объясняется по большей мере исключительно мировоззрением аграрного феодального периода.

В европейском обществе аналогичного периода в XII–XIII вв. «гнев» в управлении государством был не столько реакцией на внешние побудители, сколько шаблонным политическим поведением в многочисленных войнах и прочих бурных событиях.

Любой психотип носит прежде всего отпечаток той ментальности, на стадии которой находится общество.

Здесь стоит сказать в двух словах о ментальности или ментальностях, предоставив слово одному из авторов-родоначальников этого теоретического направления, Жоржу Дюби:


В этой связи показательна ситуация с заимствованием европейской одежды в России: вначале полное отторжение «ляшской» моды, вплоть до убийства её поклонника, Лжедмитрия. Потом переход к польской и венгерской одежде, в том числе и для удобства использования у полков иноземного строя. Алексея Михайловича в детстве одевали в польский кафтанчик, для него были выкованы и рыцарские латы. По меткому выражению В. О. Ключевского:



Наконец, радикальное переодевание Петром I всего феодального сословия в западноевропейский костюм. Это была не блажь – подсознательная магическая связь здесь очевидна: «определённые» удобства этого костюма были вторичны; понятно, что русские дворяне воевали не в неудобном наряде, а в ферязи, кафтане и зипуне. Важнейшим была его семантическая связь с необходимыми технологиями: не примешь первого, не будет и второго. И Петру I, как человеку феодального мировоззрения, это было «очевидно». Отец не переодел в «европейское» платье, и у него реформы не «удались» – я буду настырнее, переодену в европейское платье, и всё удастся. Это и есть особенность средневекового мышления, сформированного господствующим в обществе аграрным типом производства, с его симпатическими магическими представлениями, предрассудками и суевериями, доверием самым фантастическим или умопомрачительным слухам. Например, о привозе из-за рубежа клейм со знаками антихриста, чтобы всех оклеймить.

Стрелецкие восстания конца XVII в. были порождены теми же ментальными представлениями. Это была реакция «коллективного бессознательного» на нововведения, реакция людей раннефеодального христианского общества. В ходе модернизации, по словам французского посла Невилля, некогда самые боеспособные воинские части пехоты стали «милицией».

Восстание 1689 г. в Москве продемонстрировало, что большинство, и не только стрельцов, смотрят на модернизацию как на угрозу. Потому что иноземные нововведения покушались на «бессмертную душу», открывали путь и к её продаже. В конце концов, так оно и произошло, продажа «душ», крепостных русских крестьян велась на протяжении двух веков. Если перевести на язык социально-политической истории, это будет звучать так: нововведения усиливали и делали необратимой власть дворян-феодалов. Поэтому раскольники даже в «тишайшем» Алексее Михайловиче, прежде всего, а уж тем более в его сыне Петре видели «антихриста», считая, что последнего «подменили» в Европе.


Естественная косность русского раннефеодального общества, показной формализм части высших управленцев-феодалов, «грубость нравов», позиция стрельцов, которые превратились, нецеленаправленно, в коллективных защитников старины, – всё это вынудило Петра резко начать процесс «модернизации», прибегая к радикальным действиям.

Критики этих действий всё время забывают, что в условиях опережающего развития военных технологий в Европе, «времени на раскачку не было». А неудачные походы В. В. Голицына в Крым в 1687 и 1689 гг., азовские походы Петра в 1695 и в 1696 гг. продемонстрировали, чего стоили огромные усилия по заимствованию технологий весь XVII век.

Рационализм и модернизация

Именно рациональному началу обязана Россия в своих успехах по модернизации. Рациональному подходу, который Пётр, «плотник зандамский», приобрёл, работая мастеровым и подмастерьем по большому количеству ремесленных специальностей, шагая в «правильном» строю под свой барабан, изучая навигацкое дело и артиллерийское мастерство.


Без рационального мышления и подхода, принадлежащих иной стадии исторического развития, модернизация была бы невозможна. Так же как и «консерватизм» в России, возникший как реакция на петровские изменения, был связан прежде всего с отсутствием рационального начала. Показателен в этом случае анекдот про шута царя. Балакирев решил отучить бояр от вздохов по старорусским порядкам, «возобновил старину», сделав свадьбу в старинных одеждах и с такой же едой, тем самым продемонстрировал и неудобство одежды, и низкие вкусовые качества грубой еды и напитков.

Впрочем, начало рационализма в феодальной Европе, как предполагает Жак Ле Гофф в своём фундаментальном труде «Чистилище», это XIII в., время начала развития городов.

Именно благодаря модернизации Петра появляется и такое явление политической рациональной жизни, как служение государству, совершенно не свойственное феодальному и предшествующим ему формам развития общества.

Оно станет неотъемлемой частью политического развития страны, будет способствовать зарождению гражданственности и патриотизма, противостоявшей личной службе конкретной персоне. При феодализме, построенном исключительно на личных взаимосвязях подчинения, где, как мы видели, система управления страной вышла из великокняжеского двора, двора господина, ни о каком отвлечённом понятии службы, кроме как главе этого двора, речи быть не могло. Государства-системы, как в древнем Риме, в европейском средневековье, а затем и на Руси, не существовало. В Европе оно стало оформляться с развитием буржуазных отношений. До этого периода «государство» концентрировалось в личности государя, и по-другому, в рамках христианского миропонимания, быть не могло: один Бог на небе, один государь на земле.

8 глава «Табеля о рангах» чётко подчёркивает этот феодальный принцип устами Петра, обращаясь к дворянству:


Все предки Петра Великого, начиная с деда Михаила, понимали необходимость «заимствований», принимали и требовали их, способствовали им и поощряли тех, кто в них участвовал, но не участвовали сами. Созерцали модернизацию, скованные условностями и традициями, а не организовывали её. Введение пехотных, рейтарских и драгунских полков, постройка фрегата «Орёл», создание «немецкой слободы» и привлечение «иностранных спецов» — всё это решило лишь текущие вопросы, но существенных изменений не принесло, как «точечная» модернизация не изменила Турцию, Персию и Египет в XVIII-ХIХ в.

Пётр со своим, как любой мастер-ремесленник, буквально понимаемым «регламентом» делал её собственными руками: полки стоят ровными рядами по линии, корабли выстроились в одну линию, Петербург строился по линиям, в противовес запутанным московским закоулкам, закоулкам родовых споров и склок. Но никакого «регулярного государства», а тем более абсолютизма при императоре Петре не возникло, да и не могло возникнуть. Это была лишь внешняя оболочка раннефеодальной страны.


Пётр, окружённый теми, кто исповедовал или изображал, что следовал рационализму, смог довести «модернизацию» до конца, то есть максимально, насколько это было возможно в феодальном обществе, приблизиться к европейским «технологиям».

Монарх-«менеджер» оказался в нужное время на своём месте – да, так бывает и в истории управления страной и предприятиями.

Планы царя Петра

Пётр, после длительного общения с европейцами, как в Москве, так и в Европе, где он увидел территорию-фабрику, кишащую деловыми и мастеровыми людьми, увидел страны, обладающие «удивительными» знаниями, в том числе в военном деле, решил начать в своей стране кардинальные преобразования. В то время в России было только пара десятков крупных мануфактур. Армия, даже при наличии большого количества полков «иноземного строя», представляла из себя феодальное ополчение. При полном отсутствии институтов развития и знаний (школ, университетов и пр.).

Во-первых, важно понимать, что, вопреки ненаучным теориям об извечных «имперских» устремлениях России, целью Петра прежде всего было участие на равноправной основе в международной торговле. В этих планах армия и флот были только инструментом:


Пётр, да и не он один в истории нашего государства, абсолютизировал внешнюю торговлю, что было конгруэнтно пониманию политэкономических связей в конце XVII в., но не соответствовало реальной картине развития страны, к чему мы ещё вернёмся.

Во-вторых, если целью русских государей, начиная с Ивана IV, и был выход к морю, то он нужен был не для расширения вывоза сырья – с этим в конце XVII в. вполне справлялся и Архангельск. Не для вывоза, а как раз для ввоза, ввоза «технологий» из Европы, минуя препоны по «широкому морскому тракту».

В-третьих, на первоначальном этапе Петром, повторимся, двигали не некие абстрактные имперские амбиции, как бы присущие всем российским царям: не до жиру, быть бы живу. А наивное желание Петра сделать из России Голландию: если маленькая Голландия, благодаря флоту и торговли, стала богатой страной, то что говорить в таком случае про Россию.

Из этих целей стали формироваться планы.


Исследователи отмечают тщательную подготовку в ходе проведения таких реформ, как создание флота, постройка монетных дворов и денежная реформа. В то же время, как копирование «более эффективных», как виделось царю, систем управления у других европейских стран, прежде всего Швеции, происходило спонтанно: Сенат и коллегии (министерства).

Но, как известно, человек предполагает, а Бог располагает.

Планы Петра были скорректированы социальной структурой русского общества и внешнеполитической ситуацией. Тем не менее выполнение его планов, использование и применение заимствованных управленческих и военных технологий обеспечили поступательное развитие Русскому феодальному государству до середины XIX в. включительно.

Продолжение следует...