Полеты во сне и наяву. Как Слава Завьялов превратил свою любовь к ретроэстетике в музыку проекта «Ким и Буран»

Вячеслав Завьялов — проживающий в Санкт-Петербурге композитор и аранжировщик, известный благодаря музыкальному проекту «Ким и Буран» (Kim and Buran). В рамках этого проекта он двадцать лет назад заиграл весьма необычную для тогдашнего постсоветского пространства музыку — легкую для восприятия, но одновременно чрезвычайно продуманную, поражающую обилием мелодических линий и продуманностью аранжировок. Это был не вполне типичный easy listening, поскольку в композициях проекта «Ким и Буран» отчетливо читались нотки ретрофутуризма. Любовь Завьялова к старому научно-фантастическому кино, а также наивный оптимизм, свойственный эпохе 1960–1970-х, — вот характерные отличительные особенности его музыки. Критики терялись в определениях и придумали для группы «Ким и Буран» новый жанровый ярлык — sovietwave, но Слава Завьялов с таким определением не вполне согласен. В этом интервью он рассказал Владимиру Веретенникову о том, как рождалась его уникальная эстетика и какую миссию он выполняет своим творчеством.

— Как начал создаваться твой музыкальный мир?

— Наверное, он начал складываться в 1987 году, когда мне было пять лет. Мы жили с родителями в Ханты-Мансийске. Мой отец работал художником в Доме культуры, и я частенько ходил туда к нему. Там была репетиционная точка, на которой базировался какой-то вокально-инструментальный ансамбль, исполнявший типичную советскую музыку. Сам вид музыкальных инструментов и издаваемый ими звук произвели на меня глубокое впечатление — в мозгу состоялась некая ментальная реакция, и я пожелал стать музыкантом. А достаточно скоро выяснилось и направление, в котором я захотел работать.

Мой старший брат, с которым мы жили в одной комнате, часто ставил записи своих любимых исполнителей — и в их числе оказались Жан-Мишель Жарр, Depeche Mode, Kraftwerk, Pink Floyd, Space, «Зодиак»… Моя душа резонировала с их музыкой, и я мечтал творить что-то подобное. Это был мой личный способ эскапизма. 1990-е вообще были суровой эпохой, а в такой глубокой провинции, как у нас, — в особенности. И чтобы отгородиться от жестокого внешнего мира, я создавал свой уютный маленький мирок из любимых звуков, книг и кино.

— У тебя есть специальное музыкальное образование?

— Можно сказать, что нет. Правда, когда мне было одиннадцать, я пошел учиться к частному преподавателю — уроки оплачивали родители. В течение полутора лет он обучал меня игре на фортепиано. Причем уже тогда фортепиано не слишком меня устраивало. Я хотел создавать именно высокотехнологичную музыку, для которой требовалось всё богатство возможностей современных синтезаторов. И тут, кстати, опять сказалось влияние моего старшего брата, который, переехав в Москву, стал работать программистом, а также занимался 3D-анимацией. Брат старался держать меня в курсе всяких технологических новинок, которые можно применять в искусстве.

Одновременно я увлекся жанром научной фантастики — читал книги, смотрел фильмы. Нравилось всё космическое, неземное, похожее на сон… Сновидческая тема, приключения, переживаемые человеческим сознанием в то время, когда организм спит, — это всегда было для меня очень важно. Я старался запоминать сны и потом как-то фиксировать… В общем, в детстве со мной происходило множество событий, которые оказывались в поле моей личной гравитации. Они постепенно накапливались — пока в какой-то момент не наступила сингулярность.

— А каким был твой первый синтезатор?

— Это была маленькая машинка Casio — кажется, я обзавелся ею в 1994-м, ее одолжили мне соседи… Кроме того, у меня появился неисправный «Поливокс» — это был винтажный, как сейчас бы выразились, синтезатор советского производства. Этот поистине космический агрегат обнаружился на складе городской библиотеки, где моя мама работала директором. У него не функционировали клавиши, но работали ручки генераторов, которыми можно было регулировать звук, его модуляцию. И для меня этот «Поливокс» стал фактически как космический корабль — я совершал на нем воображаемые путешествия, имитируя звуком взлет, упоение полета и посадку.

Параллельно с учебой в школе я устроился на подработку: мел улицы. С заработков купил синтезатор, который привез из Москвы брат, — тоже марки Casio, но более современный и усовершенствованный, чем соседский. Еще в мой арсенал входил древний бобинный магнитофон «Орбита», на который я начал записывать какие-то свои первые наброски — некие мыслеобразы, которые я пытался выразить в музыке. Меня никто этому не учил, но в маминой библиотеке обнаружились специализированные журналы, откуда я брал какие-то начатки знаний по звукорежиссуре. Мне было двенадцать-тринадцать лет тогда…

«Ким и Буран» Mirror Fields (альбом Tramplin, 2022)

— На что была похожа твоя первая музыка?

— О, это было абсолютное подражательство, ученичество. Брат привозил из Москвы кассеты и диски с саундтреками Эннио Морриконе, альбомы пианиста и искусного аранжировщика Ричарда Клайдермана — и мне хотелось создавать что-то именно в подобном духе. Через некоторое время отчим, занимавшийся кинодокументалистикой, познакомил меня с творчеством советского первопроходца электронной музыки Эдуарда Артемьева. А уже значительно позже я услышал и оценил Вангелиса — музыка, созданная им для фильма «Бегущий по лезвию», просто снесла мне крышу! Изысканная меланхолия света во тьме…

Вообще, одно время я увлекался саундтреками к голливудской кинофантастике — например, вещи, которые Джерри Голдсмит и Джеймс Хорнер написали к «Чужому» и «Чужим», тоже произвели на меня глубокое впечатление. Далее в какой-то момент для меня основным ориентиром стал Жан-Жак Перре, участник дуэта Perrey and Kingsley — один из пионеров электронной поп-музыки. Всё вышеперечисленное «варилось» в моем мозгу, и я понимал, в каком направлении меня влечет: мелодика, помноженная на интересные аранжировочные решения. Меня никогда особенно не тянуло в песенный жанр: мой стандарт — инструментальная музыка c электронными тембрами без вокала. Впрочем, я иногда использую вокальные партии — в качестве дополнительного инструмента.

— С какого конкретно события начался твой путь к созданию проекта «Ким и Буран»?

— Тут трудно выделить какое-то одно конкретное событие. В 1997 году я посетил фееричное шоу Жан-Мишеля Жарра на Воробьевых горах в Москве, данное в честь 850-летия города и собравшее просто колоссальное количество зрителей. И в том же году у меня появился первый компьютер — я просто офигел от всех тех возможностей, которые он способен подарить музыканту. Понимание того, что компьютер можно использовать в качестве музыкального инструмента и многодорожечного магнитофона, стало для меня настоящим событием. Также я познакомился с технологией семплирования — и бросился семплировать буквально всё подряд, стараясь создать самые причудливые и необычные звуки. Семплы можно было циклить, превращая их в полноценные музыкальные инструменты.

Общедоступного интернета с его свободным скачиванием тогда еще не было, но доставать интересную музыку получалось уже без особых проблем. А тогда, в конце 1990-х и начале 2000-х, отовсюду зазвучали The Prodigy, Fatboy Slim, The Chemical Brothers, Daft Punk и прочие популярные в ту пору электронные исполнители — они органично влились в круг моих пристрастий и добавили свои краски в тот продукт, который я сам уже пытался создавать.

«Ким и Буран» Cosmic Adventures (My Humanoid Friend, 2006)

— Однако в ранних альбомах «Ким и Буран» я слышу в первую очередь неслабое такое влияние знаменитой петербургской группы «Нож для фрау Мюллер»…

— И это абсолютно закономерно! Мое знакомство с ними произошло благодаря работе. Моих навыков самоучки хватило на то, чтобы устроиться в конце 1990-х звукорежиссером на радио в Ханты-Мансийске; там я записывал разные джинглы. Мир захлестнула любовь к легкой музыке, к тому, что сейчас зовется easy listening. К нам на радио постоянно приходили промодиски, которые мне приходилось отслушивать, — и очень много интересного для себя я открыл, в частности в компиляциях московского лейбла «Снегири». Благодаря «Снегирям» я впервые услышал и «Нож для фрау Мюллер». И вот именно «Ножи» произвели очередной переворот в моем сознании. Их композиция «Виброфон», с которой началось мое знакомство с ними, сначала показалась мне ретро из 1970-х. Потом прислушался и понял — нет, это лишь стилизация под ретро, такой постмодерн. И это буквально открыло мне глаза: что, оказывается, так тоже можно?

— Кроме стилизации под ретро в твоей музыке прослеживается интерес к старым научно-фантастическим фильмам…

— Наверное, это пошло от моей любви к музыке мультфильма «Тайна третьей планеты». Я не помню уже, когда и при каких обстоятельствах впервые посмотрел этот мультфильм, — но он очень отчетливо всплыл в моей памяти в начале 2000-х. И я как-то по-новому оценил музыку, которую написал к этому мультику Александр Зацепин, — красивая, стильная и очень оригинальная. И мне, опять же, захотелось наваять что-то подобное, но на новом технологическом уровне.

Я к тому времени перебрался в Санкт-Петербург, где учился звукорежиссуре в Институте кино и телевидения. В Питере я оказался в сверхнасыщенном энергетическом поле, где происходило общение множества музыкантов и прочих людей искусства, где обсуждались и подхватывались самые передовые творческие веяния и создавались новые. Проживая в студенческой общаге на улице Пражской, куда я вселился со своим компьютером и несколькими синтезаторами, продолжал усердно делать демозаписи. Мне тогда очень повезло: комендант общежития позволил заселиться в отдельной комнате, где у меня не было сожителей, и я никому особо не мешал своими звуковыми изысканиями. Я тогда всё еще занимался поиском своего уникального, присущего только мне стиля. Слушал много ню-джаза, эйсид-джаза, разнообразной электроники, ходил на концерты. Познакомился со своими кумирами Олегом Гитаркиным и Олегом Костровым из «Ножа для фрау Мюллер». В 2002-м сдружился со сверстником Игорем Цветковым; он играл на бас-гитаре. Игорь мне сказал: «У тебя классные треки, почему бы не исполнять их вживую?»

— А как тебе удалось договориться об издании своего первого альбома?

— Есть такой интересный московский инди-лейбл Solnze Records, созданный продюсером Олегом Тарасовым, — он издавал, в частности, альбомы того же «Ножа для фрау Мюллер». Решил обратиться к ним. Конечно, я постарался наилучшим образом «показать товар лицом» и отобрал для лейбла самые разнообразные свои треки, объединенные лишь моей любовью к жанру easy listening и музыке группы «Нож для фрау Мюллер». Записал их на компакт-диск и отправил по почте. И вскоре Тарасов прислал мне ответ: мол, большая часть того, что ты нам записал, есть неинтересное эпигонство и подражательство. Но один трек нам понравился — Electrocat. Если сотворишь целый альбом в таком духе, то можешь обращаться. Я, конечно, расстроился, но у меня появился стимул для дальнейших действий. Именно Electrocat был выполнен в ретростилистике «Тайны третьей планеты», навевал ассоциации со звуком старых научно-фантастических фильмов. Теперь же мне предстояло сотворить целый лонгплей в подобной манере. Задача была вполне понятна — и закипела работа над тем, что вскоре стало Kosmos For Children, первым полноформатником проекта «Ким и Буран».

— Как, кстати, появилось это название?

— Я собирался дать альбому Kosmos For Children теплое аналоговое звучание, свойственное фильмам и музыке 1960–1970-х. Во всех треках ощущается эдакий ретро-научно-фантастический привкус — я старался не просто выразить музыкальными средствами темы космических полетов, освоения других планет и развития робототехники, но еще и задать настроение, свойственное времени двадцати-тридцатилетней давности. Некий присущий той эпохе наивный оптимизм, связанный с ожиданием светлого и беззаботного будущего. И да, в некоторых композициях уж очень отчетливо чувствуется мой тогдашний пиетет перед творчеством Гитаркина/Кострова (позаимствованную у них технику звукового коллажа я потом использовал и на ряде последующих своих лонгплеев).

Всего я подготовил шестнадцать треков. Готовый материал дал послушать Олегу Тарасову — и его похвала очень меня ободрила. Лейблу тоже понравилось. Но прежде чем издаваться, нужно было решить вопрос с названием моего музыкального проекта. Изначально планировал назваться «Ракетой», но Олег Тарасов отсоветовал: мол, чересчур банально. Именно он посоветовал взять имена героев «Тайны третьей планеты» — капитанов Кима и Бурана. Тарасов с готовностью согласился издать мой альбом — и в 2004 году Kosmos For Children вышел на Solnze Records.

«Ким и Буран» Fly to Sea (альбом Orbita, 2016)

— Но «Ким и Буран» — это не только студийные проект, но и вполне дееспособная концертирующая группа…

— Да, после издания альбома встал вопрос о живых выступлениях. Я не хотел, чтобы это была чисто студийная история, мне хотелось увидеть эффект живого воздействия моих композиций на слушателя. Сразу скажу, что всё, что вы слышите на студийных записях «Ким и Буран», — моя работа. Я исполняю партии всех инструментов и сам же свожу их воедино. Но сцена — дело совсем другое: я ведь не многорукий Шива, способный одновременно исполнять все инструментальные партии. На помощь пришел мой друг Игорь Цветков — он сразу занял позицию басиста, и сначала мы играли вдвоем. Наш первый концерт состоялся на студенческой вечеринке в клубе «Пятница». Потом мы нашли гитариста и барабанщика; нас стали звать выступать в культовом питерском клубе «Молоко». Забегая вперед, скажу, что монолитный состав сохранить не удалось — одни люди приходили, другие уходили…

Руководство собственным музыкальным коллективом — это нелегкий груз, но одновременно приятный. За минувшие годы я, наверное, поменялся и стал строже относиться к соблюдению дисциплины в группе. Как минимум люди, с которыми я сотрудничаю, обязаны вовремя приходить на репетиции и концерты, добросовестно разучивать свои партии и не халтурить. Музыкант должен играть свою партию в точности так, как вижу ее я. Безответственного отношения к делу не приемлю, очень много внимания уделяю разнообразным деталям и нюансам живого звучания. Наверное, я перфекционист.

— Был ли какой-то концерт, который ты сейчас вспоминаешь с особой радостью?

— Настоящим восторгом стало для меня выступление в 2005 году на петербургском фестивале Stereoleto, где мы разделили сцену с известными отечественными и зарубежными исполнителями. Еще недавно мы играли перед горсткой студентов — и не могли и мечтать оказаться перед огромной слушательской аудиторией. Но это случилось. К счастью для нас, Олег Тарасов дал диск с альбомом Kosmos For Children организатору фестиваля Илье Бортнюку — тот послушал, впечатлился и позвал нас выступать. На Stereoleto нас многие увидели впервые, и информация о «Ким и Буран» стала распространяться в народе, что называется, сарафанным путем. Количество концертов повысилось, и одновременно я засел за создание второго альбома. Rock`n`Robot вышел на Solnze Records в том же 2005 году. А всего годом позже я закончил свой третий студийник My Humanoid Friend. По музыке это всё было прямое продолжение дебютника.

— Как бы ты охарактеризовал свою музыкальную эволюцию за минувшие двадцать лет?

— Я чувствительный и эмоциональный человек с богатым воображением. Все мы родом из детства — и эстетика моего советского детства, конечно, сидит глубоко у меня в подкорке. Мультфильмы, фильмы, телепередачи… Это влияние особенно сильно ощущается в первых моих трех альбомах. Однако с годами моя музыка стала, по моему мнению, менее «мультфильмообразной», уже не такой «детской», как раньше. Меньше эксцентрики и больше мечтательности, рефлексии… Я постепенно мигрировал от easy listening не сказать что к более холодному, но к более сдержанному space disco и даунтемпо. Данный переход оформился на моих четвертом и пятом студийниках Flight B и Mama, вышедших, соответственно, в 2008-м и 2010-м. И дальше я развивался именно в этом направлении.

— А как ты относишься к тому, что критики пытаются причислить «Ким и Буран» к так называемому sovietwave — стилю, эксплуатирующему фишечки, вызывающие некие ассоциации с музыкой советского периода?

— Я думаю, что тут сложилось не вполне верное клише. Когда некоторые сейчас стараются причислить «Ким и Буран» к sovietwave, то это отчасти ставит меня в тупик. По той причине, что границы предполагаемого sovietwave настолько широки и размыты, что это ставит под сомнение сам факт существования данного жанра. Да, конечно, как я уже неоднократно упоминал, советская музыка, вернее ее отдельные аспекты, повлияла на меня очень сильно. Я безмерно ценю творчество Артемьева, Зацепина и ряда других композиторов той эпохи. Кое-где мои композиции содержат прямые реминисценции на известные советские музыкальные произведения. Но спектр моих интересов и влияний гораздо шире. С тем же успехом можно называть меня адептом frenchwave — поскольку французская электроника 1970–1980-х весьма похожа на советскую и там есть много взаимопересечений. И, кстати, в не меньшей степени, чем «Тайна третьей планеты», на меня повлиял вышедший примерно тогда же французско-венгерский мультфильм «Властелины времени».

«Ким и Буран» French Train (альбом Tramplin, 2022)

— Каким набором инструментов ты сейчас пользуешься? И почему в последние годы у тебя значительно увеличились промежутки между выходами новых альбомов?

— У меня есть набор синтезаторов — «Электроника ЭМ-25», «Алиса», Yamaha CS-5, Roland Juno-106, Korg MS2000, а также гитара и бас. Это основное. Ударные я собираю из семплов — много семплирую со старых альбомов разных групп, оттуда, где есть длинные и разнообразные барабанные партии.

Очень важный компонент — сведение, которое всегда требует массы труда: необходимо соблюсти баланс между современным звучанием и ретрофлером, дающим музыке оттенок винтажности. Работа над одним треком может продолжаться неделями. Очень много материала отбраковывается, уходит в отвал. Какие-то из нереализованных треков спустя годы всё же находят место на очередном альбоме, что-то оседает в моих архивах безвозвратно.

На данный момент у меня насчитывается уже семь полноформатных студийных альбомов — не считая синглов и мини-альбомов. При этом какой-то график записи и выхода новых работ у меня в мозгу отсутствует — иной раз должно пройти достаточно много времени для того, чтобы я получил новые впечатления и опыт, которые потом трансформируются в свежую музыку. Каждому альбому свойственно свое собственное, особое звучание, отличающееся от предыдущих студийников и делающее данный лонгплей единым произведением. Впрочем, я никогда не вкладывал в альбомы каких-то подчеркнутых интеллектуальных концепций — скорее я воспринимаю каждый из них в качестве чувственного путешествия.

— А что в текущих творческих планах?

— Мой последний на данный момент альбом Tramplin вышел в 2023 году. Я ощущаю, что на нем достиг стилистических пределов space disco. Теперь надо искать нечто иное, идти в каком-то другом направлении — но куда именно? Я сам пока не знаю. Занимаюсь поисками наощупь — постоянно экспериментирую, записываю какие-то полуоформленные наброски, прикидываю и так, и эдак… Отчасти происходит возврат к корням — я вновь стал слушать людей, повлиявших на меня в детстве, того же Жарра и т. д. Недавно выпустил макси-сингл RePlayed — с переигранными мелодиями из мультфильма «Властелины времени», ремиксом на композицию Heavy Metal французской группы Justice и кавером на трек «К звездам» советского композитора Павла Овсянникова. Не факт, что в дальнейшем продолжу записывать именно полноформатники. Да, у меня, как представителя поколения 1980-х, альбомное мышление. Но для современного слушателя формат классического CD-лонгплея длительностью более часа уже чересчур громоздок. Формат мини-альбома в шесть-девять композиций сейчас представляется мне наиболее идеальным. Новую музыку планирую выпустить уже в 2024 году. Какой именно она будет — до конца сейчас не знаю я сам.

— Ну а живые концерты играть нравится?

— Да. Для меня это некая социализация, возможность выбраться из студийного уединения. Нравится репетиционный процесс, сцена, нравится возможность взаимодействия с другими музыкантами и с публикой. Но это появилось не сразу, ведь по натуре я интроверт. На первых концертах я был почти полностью отстранен от слушателей и смотрел почти только на свои инструменты. Но со временем я научился энергетическому взаимообмену с публикой, начал испытывать больше эмпатии и любви к людям, пришедшим меня послушать. В то же время я осознанно предпочитаю давать концерты не слишком часто — чтобы это не превратилось в изнуряющий конвейер. Раз в три месяца — для меня идеально. Играем чаще всего в Петербурге, иногда — в Москве и других крупных городах.

— Ваши концерты — это только музыка?

— Нет, важную роль играет еще и картинка. Недаром в нашем концертном коллективе существует специальная должность виджея, которую исполняет Ваня Убежавший. Я отдаю ему специально изготовленные мной видеосемплы — и он их крутит во время концертов, стараясь попасть в настроение звучащей музыки, в ритм и драматургию треков. Это нарезка из старых фильмов, мультиков, видеоклипов, телепередач — всё, что нравится лично мне и стилистически совпадает с моей музыкой. Были у нас и эксперименты со светом. Вообще, скажу так: предыдущие двадцать лет музыкально-концертной деятельности дали мне более-менее ясное представление, как должно выглядеть живое шоу группы «Ким и Буран». Есть ряд задумок, которые мы намереваемся воплотить в ходе концертов 2024 года.

«Ким и Буран» The Garland (Rock`n`Robot, 2005 г)

— Нет ли опасения, что вскоре твою работу сможет не менее качественно выполнять искусственный интеллект?

— Очень сложный вопрос. Человеческий мозг по сути является тем же компьютером: только не на кремниевой, а на органической основе. Конечно, со временем искусственный интеллект превзойдет интеллект биологический. Но это поставит целый спектр вызовов и вопросов, на фоне которых вытеснение композитора-человека творческим процессором станет самой незначительной проблемой. Главный вопрос встанет о самой возможности выживания человеческого вида. Зачастую мне кажется, что развитие нашей цивилизации идет в неправильном направлении — в сторону самоуничтожения человека. Возможно, впрочем, что человек и сохранится — но превратившись в некий гибрид биологического существа и машины, компьютера. В киберпанковской литературе такой вариант рассматривается более чем подробно. В общем, поживем и увидим.

По моему мнению, до момента, когда ИИ сравняется возможностями с человеком, осталось не так уж много. Всё это — довольно зловещая тематика, а я таки стараюсь дать своими композициями людям ощущение тепла, оказать на них некое терапевтическое воздействие. Возможно, это прозвучит чересчур пафосно, но я хочу, чтобы моя музыка была именно человечной, а не машинной. Это мой индивидуальный выбор.

— Это та сторона твоей личности, которой ты обращен к слушателю. А есть ли в твоей душе другая — теневая — сторона?

— У всех она есть. Моя теневая сторона — эта та часть моей личности, которая задается вопросами без ответа. В юности мне пришлось пережить ряд потрясений, связанных со смертями близких людей, — и это наложило на меня свой отпечаток. Я много думаю о том, что находится за ширмой человеческого восприятия. О том, что ждет нас после физической смерти, и о том, что находится в глубинах холодного космоса. Мы живем в капсуле из тела и сознания — а что за ее пределами? Порою мысли приходят самые жуткие — типа того, что все мы, человечество, живем в огромной симуляции, устроенной для нас неведомо кем. Когда-то в молодости я тусовался с людьми, которым очень нравились картины Гигера, музыка групп Coil, Einstürzende Neubauten и прочий постиндустриальный авангард. Тогда мне всё это было не близко, но со временем я начал относиться к подобному творчеству иначе. Я и сам вне рамок «Ким и Буран» создавал мрачные эмбиентные записи — но чисто для себя. Всё же хочется надеяться, что у реальности есть и светлая сторона. Иногда я воспринимаю свой путь как то, что показано в классическом фильме «Волшебник страны Оз» 1939 года, — как дорогу из желтого кирпича, которая ведет порою через передряги и трудности, мимо разнообразного зла, но обязательно к свету и надежде.