Писатель Беседин: разрушение и саморазрушение — это о Венедикте Ерофееве

Писателю Венедикту Ерофееву 24 октября исполнилось бы 85 лет. Он прожил 51 год и запомнился в первую очередь своей культовой поэмой «Москва — Петушки». Кроме этого, в библиографии значатся «Вальпургиева ночь», «Записки психопата» — в общем-то, все. О первозданной России и о том, куда на самом деле едет Венечка, писатель Платон Беседин рассказал в колонке для «360». Далее — прямая речь. Ерофеев прожил сложную, изматывающую жизнь. Он изводил и себя, и тех, кто был рядом. Над своими женщинами он, похоже, ставил эксперименты; не самые человечные, прямо-таки скажем. При этом высоченный, почти двухметровый, с копной густых волос и магическим голосом всегда привлекал внимание. Было в нем и что-то обломовское, мечтательно-отстраненное, но, безусловно, куда более разрушительное. При этом впахивал он всегда на тяжелейших работах. Разрушение и саморазрушение — это о Венедикте Ерофееве, да. Однако это не было разрушение только из-за слабости, эгоизма и сладострастия. Ерофеев ставил эксперимент и над собой тоже: пытался выйти за рамки реальности. Это получается у немногих, а расплачиваются все. Вот и Ерофеев под конец жизни потерял свой магический голос — и умер от рака горла. Его герой в поэме погибает от удара в горло шилом или отверткой. Культ вокруг Ерофеева создала интеллигенция с антисоветскими настроениями. Его самого эта публика пыталась представить антисоветчиком. Но на Ерофеева бессмысленно клеить удобные, банальные ярлыки. Он всегда был непредсказуем: мог крутануться новой, неожиданной стороной. Неслучайно Ерофеев написал эссе о Василии Розанове. В том ведь тоже говорило множество голосов. Розанов вообще один из главных русских гениев на рубеже веков. Вот и поэма «Москва — Петушки» удивительное полифонична. Персонажи в ней — алкоголики и изгои, ангелы и демоны — говорят то как урки-бомжи, то как советские чиновники, то как евангельские проповедники. Образование и начитанность Ерофеева позволяют ему жонглировать разными цитатами и коннотациями. Книги Венедикта Ерофеева в музее-резиденции в Коломне Оттого поэму и называют постмодернистской. Хотя в ней Ерофеев ставил совсем иную задачу — фундаментальную: он попытался проследить весь путь русской литературы, а вместе с ней и России. Игорь Золотусский неслучайно сравнил «Москву — Петушки» с другой поэмой — «Мертвые души». Гоголь гениально явил обратную сторону царской России. Ерофеев попытался показать обратную сторону России советской. Но и тот другой, правда, с разной степенью мастерства, устремлялись к России вечной. Ведь куда едет Веничка? Неужели просто в населенный пункт Петушки? Да нет, конечно. У памятника писателю Венедикту Ерофееву Он стремится попасть в русский рай. Оттого говорит: «Там птичье пение не умолкает ни ночью, ни днем, там ни зимой, ни летом не отцветает жасмин». Оттого столь трогательно описывает ребенка, к которому едет. Это и есть тот свет, ради которого создавалось это произведение. Тьма, окутавшая его, расступается, когда Веничка говорил о мальчике, потому что он, как и сам автор, движется к своему внутреннему ребенку, к своему внутреннему человеку, к тому, каким задумал его Господь Бог. Так, собственно, движется и вся Россия — к себе небесной, к себе первозданной. Вот о чем пишет Венедикт Ерофеев в «Москва — Петушки». Текст этот во многом библейский и, я бы так сказал, в первую очередь гностический. И в поэме, к сожалению, путешествие в рай, в правильную Россию заканчивается трагически. Четыре бандита, а на деле четыре всадника апокалипсиса убивают главного героя. При этом он достигает своей цели — выходит за пределы мира: «С тех пор я не приходил в сознание, и никогда не приду» — так заканчивается текст. Однако в нашей с вами жизни дорога в Петушки не может прерваться. И если не пройдем ее мы, то должны будут пройти наши дети — и так, до бесконечности. Потому что это стремление не только к, но и от — от условной «Москвы», воплотившей в себе пошлость, мещанство, бессмысленность. И мы будем идти этот путь — путь длиною в жизнь.