Слишком немец для русских, слишком русский для немцев
В 19 лет этот мальчишка заслужил «Анну» первой степени за то, что при Прейсиш-Эйлау не держался рядом с главнокомандующим Беннигсеном, а лез в самую горячую кашу того зимнего дня, когда ни русские, ни французы так и не смогли окончательно выяснить, кто же из них сильнее. Мог бы не лезть, рождение позволяло. Но он полез.
В такую же горячую кашу он угодил через несколько месяцев под Фридландом, где тоже не стал прятаться в штабе, а оказался на поле брани, там, где наполеоновские пушки методично перемешивали русские полки с прусской грязью. И потом, во всех больших и малых стычках эпохи тоже не отсиживался за чужими спинами. А наоборот, то шел со своими солдатами в арьергарде отступающей русской армии летом 1812 года, то отдавал приказ гвоздить из пушек отступающих французов под Красным, когда повернули назад. Не остался в стороне ни от одного большого дела.
Когда прошла по тем временам целая вечность, аж целых 6 с лишним лет после Прейсиш-Эйлау, во время сражения при Лютцене весной 1813 года, этот уже не мальчишка, а 25-летний боевой офицер в мундире русского генерала, принял на себя командование прусской армией. Это случилось после того как главные прусские начальники: Шарнхорст и Блюхер получили ранения и командовать больше не могли. Ещё один прусский генерал Йорк в тот день возмущенно поинтересовался:
- Это что ещё за русский хлыщ?!
Через каких-то три месяца, при Кульме, когда его армейский корпус оказался в первой линии и понес большие потери, он попросил направить на опасное направление Измайловский полк. В ответ Ермолов выдал:
- Вы немец, вам плевать, останется у русских гвардия или нет.
Храбрый мальчишка, боевой офицер, толковый генерал всегда был слишком немцем для русских и слишком русским для немцев. Но при этом, когда русские офицеры мило беседовали на французском, демонстративно разговаривал на русском языке, освоенном им, вюртембергским герцогом в совершенстве. Солдаты это ценили.
А еще больше они ценили то, что он, будучи русским армейским пехотным командиром, прошел с ними, нижними чинами от начала до конца: от границы до Москвы и потом обратно до Парижа, в который первыми вообще-то вошли части, которые подчинялись именно этому вихрастому русскому генералу из Вюртемберга. И на этом длинном пути он нередко сидел вместе с солдатами у их бивачных костров. Да и вообще выглядел совсем не парадно-штабным офицером, а каким-то совершенно не пафосным, извините, вахлаком.
Удивляться тут нечему. Миллионов у него никогда не водилось в принципе, молодой человек был беден если и не как церковная мышь, то соответствовать своему реальному статусу в России не имел никакой возможности. Все, чем он мог располагать: максимум полторы тысячи гульденов годового дохода и то их не имелось никакой возможности получить, потому что все владения находились под Наполеоном:
«Мне не свойственно переживать из-за денег. У кого ничего нет, тот ничего и не может потерять»
Двоюродный братец героя этой небольшой истории, хоть и занимал скромный пост русского императора, как-то не затруднял себя помощью кузену. Более того, старательно отправлял его, что называется, "с глаз долой из сердца вон". Молодому человеку на роду-племени было написано командовать полком, а то и дивизией в гвардии. Но вся его реальная служба пришлась на обычные армейские корпуса. Для родного племянника Марии Федоровны, жены Павла Петровича, глубокоуважаемой матери императора Александра Павловича – как-то похоже на какое-то сознательное унижение. Не любил император своего кузена Евгения Вюртембергского. Показательно не любил.
Наиболее обидно это получилось с награждением Владимиром I степени. Знаки ордена Александр Павлович прислал кузену прямо на поле сражения при Кульме. Не мог не прислать. Вот только одну небольшую мелочь император сделать забыл: не подписал рескрипт о награждении. А без рескрипта награда вроде есть, а вроде и нет.
Еще обиднее другое.
Этот немец был одним из самых толковых русских генералов времен наполеоновских войн. Но современники молчали и не признавали его реальных заслуг, потому что Евгения Вюртембергского не любил император. А потом его точно также обходили памятью, потому что немец же. Как можно: Отечественная война 1812 года – это подвиг русского народа и русских офицеров, какие могут быть немцы?!
И только в Военной галерее Зимнего дворца как-то так получилось, что портрет его, Фридриха Евгения Карла Пауля Людвига, герцога Вюртембергского, русского генерала от инфантерии, кавалера всех российских и многих иностранных орденов, занимает одно из самых почетных мест – недалеко от конного портрета Александра I. Но опять же, среди многих – аккурат через один над Аракчеевым.