Трагедия в Эдмонтоне: 40 лет назад на Универсиаде разбился прыгун в воду Шалибашвили
10 июля 1983 года произошла одна из самых страшных трагедий в истории прыжков в воду. Сергей Шалибашвили во время исполнения трёх с половиной оборотов назад из передней стойки на Универсиаде в Эдмонтоне сильно ударился головой о край вышки. 21-летний советский атлет получил перелом основания черепа, а его мозг оказался почти разрушен. Шесть дней спустя его мама Таисия Мунтян приняла решение об отключении системы жизнеобеспечения.
Периодически об этой истории упоминают в прессе, но даже Википедия предлагает весьма поверхностную информацию: мол, был слишком сложный прыжок, травма привела к многочисленным переломам черепа, после чего 21-летний спортсмен впал в кому, из которой уже не вышел, скончавшись от сердечной недостаточности. К тому же прыгун в воду по стечению обстоятельств оказался на тех соревнованиях без тренера — своей мамы. Вот и случилось непоправимое.
На деле история началась гораздо раньше…
В сборной СССР Сергей Шалибашвили появился в достаточно юном возрасте. Его тренер Юрий Гутякулов готовил к московской Олимпиаде Лиану Цотадзе (впоследствии — бронзового призёра тех Игр на вышке), и в конце 70-х почти на все тренировочные сборы брал с собой и Сергея. Такое тогда практиковали многие тренеры, если предоставлялась возможность не оставлять своих же талантливых юниоров дома.
В команде парня просто обожали. Шалико, как его сразу стали называть, был очень «лёгким»: доброжелательным, смешливым, общительным, как губка впитывал от более взрослых всё, чему мог научиться на тренировках, а на достаточно скучных школьных занятиях с приглашёнными на сбор учителями развлекал девчонок из команды тем, что на полях тетрадок выводил их имена витиеватыми грузинскими буквами.
В 1978-м Шалибашвили участвовал в юношеском первенстве Европы и даже завоевал там бронзовую награду в прыжках с трамплина. Но по-настоящему серьёзная карьера у парня началась спустя пару лет, когда сразу после Игр в Москве, Международная федерация плавания приняла решение добавить в таблицу разрешённых к исполнению прыжков новые, ультрасложные комбинации вращений.
К очередному витку сложности прыгунов в воду подвело время: ещё в 1975-м на чемпионате мира в колумбийском Кали американец Фил Боггс (впоследствии олимпийский чемпион и трёхкратный чемпион мира в прыжках с трёхметрового трамплина) в перерыве между соревнованиями поднялся на вышку и без какой бы то ни было разминки, на глазах изумлённой публики выполнил сначала 3,5 оборота назад, а затем 4,5 оборота вперёд. Ещё раньше первый из этих прыжков показывал в тренировочном режиме челябинец Александр Калмыков. То есть, всем было понятно, что с точки зрения сложности вид спорта достиг своего потолка и пора что-то кардинально в нём менять.
Более сложные прыжки требовали от спортсменов совершенно иных психологических и мышечных кондиций. Поэтому осенью 1980-го главный тренер сборной СССР Герд Буров собрал целую группу наиболее перспективных юниоров и поставил перед тренерами задачу: как можно быстрее освоить новые многооборотные прыжки.
3,5 оборота назад из передней стойки (номерное обозначение 307 С) считались в том перечне наиболее сложной со всех точек зрения комбинацией. Первым этот прыжок показал в официальном формате минчанин Александр Ковалевский. В 1982-м на зимнем чемпионате страны он выполнил невероятный по сложности элемент с трёхметрового трамплина, а спустя какое-то время перенёс его и на вышку.
Вслед за белорусским атлетом на «смертельный номер» решились сразу трое спортсменов: киевлянин Владимир Ткачёв, запорожский прыгун Сергей Гурылёв и Шалибашвили. Правда у Сергея почти сразу стал развиваться на этой почве серьёзный конфликт с Гутякуловым.
Тренер с самого начала не был настроен на то, чтобы поднимать сложность программы за счёт конкретно этого элемента. Прыжки третьего класса с вращением назад из передней стойки (на прыжковом сленге — «авербах»), вообще рискованная штука, поскольку голова спортсмена проходит достаточно близко к снаряду.
В 1987-м, при попытке исполнить на тренировке 307 С, насмерть разбился австралийский прыгун в воду Натан Мид. На ОИ-1988 в Сеуле, выполняя 2,5 оборота «авербах» согнувшись, головой на трамплин пришёл легендарный Грег Луганис. От тяжёлой травмы американца тогда спасло лишь то, что точка приземления оказалась подвижной и не слишком жёсткой. Скальпированную рану зашили прямо на бортике, благодаря чему американец сумел продолжить соревнования, чудом отобрался в финал и его выиграл.
Кстати, впервые Луганис цеплял снаряд головой ещё в 1979-м, выполняя банальные пол-оборота «авербах» c вышки в ходе матчевой встречи СССР — США в Тбилиси.
307 С в исполнении Шалибашвили были критичны тем, что спортсмену не хватало физических сил, чтобы сохранять идеальную технику. Поэтому в отталкивании Сергей делал резкое движение плечами назад, чтобы посильнее начать крутку, соответственно как бы подсекал себя, ещё находясь ногами на вышке. И прыжок, который от этого становился ещё более близким к снаряду, реально превращался в рулетку.
Гутякулова, как опытного тренера, это сильно напрягало. Поэтому он постоянно твердил, что 307 С нужно заменить более простой комбинацией. Шалибашвили отказывался наотрез. Да и кто не откажется от возможности в 20 с небольшим чувствовать себя суперменом?
В результате на заключительный сбор команды в Москве Шалико приехал без тренера — его уже бывший наставник хоть и находился в расположении сборной, но сосредоточился исключительно на работе с Цотадзе.
Когда я сама в один из дней, заглянула на тренировку прыгунов в «Олимпийский», на сбор как раз приехала мама Сергея — Таисия Мунтян. В прыжках в воду она была человеком не случайным, преподавала на кафедре водных видов спорта тбилисского института физкультуры, но навыков практической работы на уровне сборной у Таисии толком не имелось. О том, что жутковатый прыжок надо убирать из программы, маме Сергея говорили тогда едва ли не все её коллеги. Но никакого действия слова не возымели.
А в Эдмонтон Мунтян не взяли. Шалибашвили не считался на тот момент лидером команды, эта роль, скорее, отводилась саратовцу Вячеславу Трошину, так что в качестве тренеров на Универсиаду поехали Георгий Евангулов, Вениамин Загуляев, Михаил Угрюмов и Гутякулов. Первых трёх уже нет в живых, так что о тех событиях их, увы, не спросишь.
Чемпион Европы и Игр доброй воли Николай Дрожжин (он на той Универсиаде стал вторым на трамплине, уступив лишь Луганису) вспоминал события 40-летней давности так: «В мужской команде нас было всего трое. Трошин, Шалибашвили и я. Когда мы приехали в аэропорт, чтобы вылетать в Канаду, моего паспорта в общей стопке не оказалось. Соответственно, команда улетела, а я остался в Москве, надеяться, что мои документы отыщутся. Через пару дней паспорт нашли, и в Эдмонтон я прилетел всего за день до начала своих выступлений».
По словам Дрожжина, ребята к тому моменту уже полностью освоились в университетской деревне. Там, как это обычно происходит на студенческих соревнованиях, было весело, все тусили одной большой компанией, а Шалибашвили даже успел покатать друзей на мотоцикле. Его отец Тергиз был в своё время довольно известным в Грузии гонщиком, поэтому и сам Серёга с детства освоил руль.
«Правда, был один момент, который потом мы вспоминали, как нехорошее предзнаменование, — продолжал Дрожжин. — Накануне финала на 10-метровой вышке Славка и Шалико пошли в бассейн тренироваться, а я уже закончил выступать и отдыхал. В тот день в бассейне параллельно проводились учения спасателей-подводников, и кто-то из ребят пошутил: мол, теперь уже точно не стоит за свою жизнь переживать, если вдруг кто-то убьётся — сразу вытащат.
Через несколько лет после тех трагических событий, уже будучи журналистом, мне довелось прочитать в пересказе далёких от спорта коллег неизвестно где взятую версию: мол, в Эдмонтоне Шалибашвили очень хотел выиграть у не слишком опытного тогда ещё Луганиса, поэтому и решился на сверхсложный прыжок в последний момент.
В реальности всё было не совсем так. Луганис к тому времени был трёхкратным чемпионом мира, вице-чемпионом Олимпийских игр в Монреале, то есть, считался недосягаемой суперзвездой, что и подтвердили впоследствии завоёванные спортсменом четыре золотые олимпийские медали — две в Лос-Анджелесе, и две — в Сеуле. К тому же прыжки в воду — не та дисциплина, где разрешено менять планируемый контент в ходе соревнований.
Просто в том финале Шалибашвили действительно был очень неплох, шёл на медаль и, возможно, как раз поэтому решил постараться выполнить самый сложный из своих прыжков максимально мощно. Он долго стоял и настраивался на краю вышки, но на втором сальто, развив очень высокую угловую скорость вращения, ударился затылком о платформу.
«Мы всей командой сидели на трибуне, болели за ребят, — вспоминал Дрожжин. —Когда случилось непоправимое, естественно, у всех был шок. Сергея вытащили из воды спасатели, на носилках погрузили его в «скорую». Потом нам говорили, что Шалибашвили пытаются спасти, но что происходит в больнице на самом деле, никто не знал. Операцию провели в тот же день, вроде бы даже удачно, но в мозгу оказалось слишком много мелких осколков. Удалить их полностью не удалось, начался сильный отёк, кома. Потом всех нас отправили из Эдмонтона в Москву, а Сергей остался в клинике…»
Таисия Мунтян прилетела в Эдмонтон спустя несколько дней после трагедии, как только ей оформили канадскую визу. Всё это время Шалибашвили был подключён к системе искусственной вентиляции лёгких, которая на самом деле поддерживала сердцебиение и дыхание, но не жизнь: мозг прыгуна по заключению медиков был почти полностью разрушен при ударе о вышку.
Соответственно, мама, как единственный близкий человек, должна была взять на себя решение отключить систему жизнеобеспечения.
Альтернативы этому, собственно, и не имелось. Действие международной страховки, полностью покрывающей медицинские нужды участников Универсиады, стремительно подходило к концу, соответственно оплачивать дальнейшее пребывание Шалибашвили в клинике (а это по предварительным расчётам составляло несколько тысяч канадских долларов в сутки) семье пришлось бы самостоятельно.
А главное, что в этом уже не было никакого смысла…
…Тбилисскую квартиру, в которой Таисия Алексеевна жила вместе с сыном, она превратила в мемориальный музей. Стремление сохранить память о единственном ребёнке не просто помогло ей не сойти с ума после трагедии, но и на многие годы стало смыслом жизни.