Год Рахманинова стартовал в Петербурге

150-летие гения русской музыки, которое календарно приходится на 1 апреля, но праздноваться будет, конечно, весь год, планируется отмечать очень широко — что в мире, что в России. Особенно у нас: словно в некую компенсацию относительно скромного чествования полвека назад, в дни столетнего юбилея. Тогда, в эпоху брежневского социализма, композитор-эмигрант, конечно, уже давно был «реабилитирован»: частичное и заочное примирение с Советской властью произошло еще при жизни Сергея Васильевича, когда композитор в годы войны помогал немалыми деньгами Красной Армии, а сталинская дипломатия активно приглашала его вернуться домой и вроде бы почти уговорила, но помешала смерть; позже, уже во времена оттепели, Рахманинов все больше и больше возвращался в музыкальную культуру своей родины. Но, тем не менее, клеймо «невозвращенца» все еще негласно довлело над именем музыканта, поэтому в 1973-м его чествовали достойно, но без фанфар и пропагандистского размаха.

Спустя полвека ситуация совсем иная — акценты поменялись диаметрально и то, что ранее воспринималось как препятствие к безудержному славословию и возвеличиванию, теперь оценивается чуть ли не как героизм и главное достоинство. Более того, для людей разных взглядов в личности и поступках композитора находится что-то свое, идеологически приемлемое, поэтому каждый старается записать его в свой лагерь. А хочется это сделать практически всем, потому что почти всем уже теперь понятно, что Рахманинов — гений без всяких оговорок и его музыка — бесценное достояние русской и мировой культуры. Это «почти» не случайно — и сегодня есть те, кто полагает композитора эпигоном его предшественника Чайковского, а его творчество — анахронизмом, застрявшим в девятнадцатом веке и усиленно тянущим романтическую эстетику прошлого в век двадцатый, в котором в ходу были уже «совсем иные песни». Такого рода критику Рахманинов при жизни получал сполна — во многом именно этим (помимо тоски по России и необходимости зарабатывать) объясняется снижение во второй половине жизни интенсивности его сочинительской деятельности и сосредоточение на гастрольно-концертной стезе: на Западе, в эмиграции, такие голоса звучали громче, чем до революции на родине.

Сегодня такие взгляды — скорее маргинальны, удел лишь некоторых музыковедов и музыкальных эстетов. Для абсолютного большинства как музыкантов-профессионалов, так и любителей, музыка Рахманинова уже давно и прочно заняла одно из первых мест в концертном пантеоне. Поэтому размах торжеств обещает быть внушительным и по-настоящему всероссийским. Готовиться начали даже сильно загодя, в частности, в ушедшем 2022-м провели грандиозный Рахманиновский конкурс, позиционируя его как «еще один», наряду с Конкурсом имени Чайковского, форум мирового уровня в России. И это при том, что разных конкурсов, носящих имя Сергея Васильевича, в России и до того был уже не один. Абсолютно все музыкальные театры и филармонии страны, отдельные исполнители как из мира академического искусства, так и других направлений, готовят рахманиновские программы и премьеры.

Но как всегда всех опередил Валерий Гергиев и его Мариинский театр — несмотря на то, что «роман» Рахманинова с Петербургом при его жизни в целом не состоялся: композитора именно здесь не раз постигали творческие неудачи, бывал он в тогдашней столице не часто, справедливо слывя московским композитором. Да и собственно театральный репертуар Рахманинова не велик: опер у него всего три (четвертую – «Монну Ванну» – он только начал, от нее осталась лишь первая картина), они не слишком популярны, и в афише Мариинки ни одной сегодня нет, а балетов композитор не писал вовсе. Тем не менее, мариинский худрук привечает творчество Сергея Васильевича изрядно – в концертном репертуаре оркестра и хора театра есть многие его сочинения, исполняемые в Концертном зале Мариинки или на гастролях.

Концертный формат носила и инаугурация Рахманиновского года, которую уже 5 января Мариинка провела на своей Новой сцене. Стилистический охват концерта претендовал на некую репрезентацию всего творчества композитора, хотя скорее получилась четко выраженная арка-маятник: сочинение юного Рахманинова – первую оперу «Алеко», написанную как выпускную работу в Московской консерватории, обрамляли американские опусы, представляющие зрелое творчество автора и принесшие ему мировую славу – Рапсодия на тему Паганини и «Симфонические танцы».

Двадцать четыре вариации на тему-хит итальянского гения-скрипача сыграла юная пианистка Ева Геворгян, бронзовый лауреат Рахманиновского конкурса: его победителей Гергиев обещал всячески поддерживать и слово свое держит. Аккуратность, неоспоримая музыкальность, высококлассная виртуозность и в целом очень женский пианизм – мягкий, деликатный, утонченный – все это солистка продемонстрировала с лихвой: ожидаемо в этом исполнении не хватало яркости, мощи и экспрессии. Эстетически это исполнение напоминало не столько о Рахманинове или даже о демоническом Паганини, сколько о раннеромантической парадигме эпохи скрипичного виртуоза, в которой доминировали меланхолические музы Беллини и Шопена. Несмотря на то, что такой подход – явно не метод харизматичного маэстро Гергиева, он и его оркестр дали полный карт-бланш и зеленый свет солистке, настроившись на ее волну и добившись с Геворгян гармоничного баланса.

Молодежи был полностью отдан и прозвучавший за тем «Алеко»: впечатления от результативности такого подхода оказались разными. Басу Степану Завалишину, певшему Старика по срочной замене (объявленной перед самым выходом на сцену – вместо народного артиста Михаила Кита), не хватало глубины и зрелости голоса, хотя партия была спета аккуратно и грамотно. Сопрано Инаре Козловской недоставало драматических красок в партии Земфиры – ее героиня вышла подчеркнуто лиричной, но зато с уверенными верхними нотами, нередко являющимися камнем преткновения для более тяжелых и плотных голосов. А вот драматический баритон Максим Даминов сумел не просто убедительно спеть, но и ярко сыграть титульного героя, в целом захватив своим исполнением, даже несмотря на интонационные погрешности. Абсолютно на своем месте были профессионалы труппы – тенор Александр Михайлов (Молодой цыган) и меццо Елена Витман (Старая цыганка). Хору Константина Рылова не хватало точности во вступлениях, но он изрядно порадовал тембральной сочностью звучания. Оркестр был ожидаемо на высоте – яркая романтическая музыка близка маэстро Гергиеву и он умеет ее делать всегда превосходно.

Венчающие программу «Симфонические танцы» не вызвали никаких сомнений, ни разу не возникло желание делать критические ремарки: лебединая песня Рахманинова давно «в пальцах» мариинских оркестрантов. Не отягощенные необходимостью «аккомпанировать» солистам, они творят тут абсолютно свободно, ведомые своим грозным худруком сквозь экспрессивную контрастность тем, через буйство ритмической и гармонической апокалиптичности. Трагический пафос позднего творения гения был передан мариинцами впечатляюще, если не эталонно, полностью затмив легкие несовершенства исполнения и недополученные эмоции первых двух опусов. Торжественная инаугурация рахманиновского рода состоялась – ведь всегда запоминается последнее слово.

Фото: Михаил Вильчук / Мариинский театр