«Нота за нотой» музыканта Леры Ауэрбах
В Челябинске ее звали Лера Авербах. Здесь юный поэт и композитор написала первые музыкальные произведения и выпустила первую книгу своих стихов.
Здесь она написала оперу «Подарок для Снегурочки», которая была поставлена.
Леру Авербах помнят и знают в Челябинске любители музыкального искусства. А многие годы на афишах в разных странах ее знают уже как Леру Ауэрбах.
У этой челябинки, живущей за океаном, много профессиональных определений - композитор, пианистка, поэт, писатель, художник, скульптор, дирижёр.
Наверное, ей задают вопрос: как можно объединить в одной жизни столько профессий? Может быть, и сама Лера иногда задумывается над этим.
Когда бывает для этого время, конечно.
В одном из интервью Леру спросили: вам было 17 лет, когда вы остались в Штатах. С какой целью вы туда поехали?
«В принципе, я поехала туда сыграть концерты и вернуться. Меня пригласили в связи с программой «Новые имена», это был 1991 год».
«У меня с собой не было багажа. У меня была маленькая сумочка, там было концертное платье, флейта и смена белья. Все. Это был первый раз, когда я ехала куда-либо без родителей. Более того, надо же было до Москвы сначала доехать. Ребенка не отпустили одного в Москву, это было немыслимо. Папа ехал со мной до Москвы. То есть, мыслей о том, чтобы надолго расстаться с родителями никаких не было», – добавила Лера.
А далее было вот что: один из концертов проходил в рамках культурной программы на международной ассоциации часовщиков. Происходило это в Денвере.
«Когда мы приехали в Денвер, мне надо было для концертов заниматься. В отеле был рояль, и я каждый день занималась. Ко мне стали подходить люди. В основном это были эмигранты. По-английски тогда я не говорила.
Потом мы полетели в Нью-Йорк на три дня. И далее всё развивалось очень быстро. Было всего три дня, на четвертый у меня был билет в Москву. Вначале я сыграла маминому знакомому, телефон которого у меня был с собой, он позвонил одному знакомому дирижеру, тот пришел. Я сыграла дирижеру, тот позвонил кому-то в Manhattan school of music. Они собрали преподавателей, которые летом были в городе (это же все было в каникулы), я им сыграла, и они меня приняли в консерваторию, несмотря на то, что экзамены давно прошли. И сказали, что с сентября я могу начать учиться. Дальше вопрос стоял: что делать? Возвращаться домой? А как скопить деньги на билет обратно и дадут ли опять визу? Тогда это все казалось какой-то фантастикой. В то время даже позвонить домой было сложно. Я начала звонить родителям из автомата, что тоже было проблематично. Да ещё в Челябинск!».
Далее Лера приводит в интервью слова своей мамы, которая тогда сказала: «Это должно быть твое решение. Потому что это решение изменит всю твою жизнь. Если ты решишь возвращаться — это будет правильное решение. Если ты решишь не возвращаться — это тоже будет правильное решение».
Так начиналась совсем не простая жизнь юной девушки в чужой стране: родственников у нее в Штатах не было, денег не было, английский она тогда не знала.
«И было непонятно, увидимся ли мы с родителями вообще когда-нибудь. И главное, родителей могли ждать большие неприятности. Но дальше они сделали просто нечто гениальное. Они все рассказали журналистке главной областной газеты, и та опубликовала статью «Лера будет бакалавром». Статья была полна дифирамбов советской музыкальной педагогике и челябинскому часовому заводу, благодаря которому я оказалась в Штатах. В общем, какая потрясающая у нас пианистическая школа: вот девочка из Челябинска (не из Москвы, не из Ленинграда!), приехала в Нью-Йорк и её сразу взяли вне конкурса в консерваторию, что-то типа этого. Эта публикация во многом защитила моих родителей от возможных неприятностей, связанных с моим решением остаться в Нью-Йорке», - вспоминала много лет спустя Лера Ауэрбах.
И еще, много лет спустя, Лера скажет, вспоминая те переломные дни: «Я никогда не сталкивалась с самыми элементарными проблемами: где берут еду, как зарабатывать деньги, где жить… За всё отвечали мои родители, до этого я занималась только творчеством и учебой! Это сейчас я понимаю, насколько мне повезло, и как могло бы все совсем по-другому сложиться».
Лера вела дневники с 8 лет, еще живя в Челябинске. В новой ее книге «Нота за нотой» собрались воспоминания и совсем раннего периода жизни — до 6 лет.
Лера выступает в разных странах и нет-нет, да спросят ее о Родине, о том, кем она себя ощущает.
«Родина — это то, что человек носит внутри себя, это детство, воспоминания, друзья, язык... Но вообще-то, к сожалению, я везде себя чувствую чужаком. Независимо от того, где я нахожусь, я чувствую себя другой, не вписывающейся никуда. Даже в профессиональном отношении. Если я в компании пианистов, они предпочитают считать меня композитором. Если я в компании композиторов, они предпочитают думать обо мне как о пианистке или дирижёре. Это было всегда. Опять-таки, писатели считают, что я музыкант, а художники читают мои книги. Так же и в географическом плане — немцы считают меня американкой, в Америке меня считают русской».
Недавно получил письмо от Лериного папы Льва Авербаха. В нем он сообщил: «У Леры сейчас очень насыщенное концертное турне после более чем двухгодичного ковидного «простоя», во время которого все концерты по всему миру были отменены. Первый концерт турне состоялся в США, потом шесть концертов в Будапеште, потом Сеул (Южная Корея). В сентябре - концерты в Лондоне, в Берлине. Концерты все с разными программами. В некоторых Лера солистка, одна на сцене, в некоторых играет партию фортепиано с симфоническими оркестрами, в некоторых выступает в качестве дирижера».
15 октября в Нюрнберге должна состояться мировая премьера новой Симфонии #5 «Потерянный рай».
И еще Лерин папа сообщил, что «за два года вынужденного «простоя» она закончила новый
автобиографический роман «Нота за нотой», сочинила две новых симфонии (мировая премьера одной из них будет в Нюрнберге), сделала серию новых скульптур и отлила их в бронзе».
Наверное, тем, кто знал Леру по Челябинску, будет интересно познакомиться с ее автобиографическим романом, его «челябинскими страницами».
Вот несколько воспоминаний о Челябинске.
«Город, в котором я впервые увидела свет, исток истоков. Несчастный, самолюбивый, серо-дымный, обрученный с памятью, обреченный на любовь. Любовь, вынесенную за скобки, любовь, несмотря ни на что, как некий общий знаменатель, как символ детства».
А вот как Лера вспоминает встречи с челябинским органом. «Были долгие рассветные часы в органном зале, когда я подходила к этому огромному стройному чуду и говорила: «Ну, здравствуй!». И орган вздыхая, шумел проснувшимися мехами и трубами. Золотые буквы немецкой фирмы проступали под слабым светом: сквозь высокие окна неумолимо проникал морозный уральский рассвет, и мне было так хорошо, как бывает только в отрочестве, когда и боль, и радость возрастают до символов, когда еще не сомневаешься в своих силах и возможностях и, вследствие этого действительно оказываешься всесильным».
Тогда Лера была такой, как на этом портрете, сделанном моим отцом фотографом Владимиром Белковским – перед поездкой юного тогда музыканта в Америку. В этой работе есть еще один портрет Авербах – он на стене, автор картины челябинская художница Анна Бутакова.
Эта картина сейчас находится у Леры в доме во Флориде.
И еще. Есть такая байка у музыкантов: «Все музыканты делятся на три категории: те, кто играл в Карнеги-холле; те, кто не играл в Карнеги-холле; те, кто никогда не будет играть в Карнеги-холле».
Так вот, эта байка не про уроженку Челябинска Леру Ауэрбах.
Лера много раз сама выступала в этом престижном зале, а ее музыку там исполняют почти каждый год.
На какой «ноте» закончить эти заметки?
Может быть, так, как написала Лера: «Челябинск. Три слога. Девять букв. Че-ля-бинск. Язык совершает путешествие от неба к зубам, чтобы закончить звонким причмокиванием губ: Че-ля-бинск! Слово навсегда отпечатывается в моем сердце, на скрижалях моей судьбы».