Путешествие туда где я буду жить пару сотен лет
Осень. сельская дорога, по краям которой растут яблони и сливы. Яблок в этом году нет. Желтые и синие плоды размазаны по дороге колесами машин и засыпаны золотой листвой. Приезжать в самые грустные места всегда хорошо осенью.
С каждым из этих домиков на этой дороге связана история в которой я что то делал в первый раз. В этой избе — впервые заезжие сектанты рассказали мне о боге. В этой жил когда –то мой одноклассник который потом спился, зарезал соседа и сжег себя вместе с этой избой. А вот в этих — все еще живут люди которые иногда мне снятся.
Вы спросите, зачем же ты сюда приехал Илюша?
…. Я думал об этом… Долго, очень много лет. Я даже оставил все свои школьные и семейные фотоальбомы здесь в этом месте, чтобы думать об этом только то что хочется. Десять лет ты думаешь о том что никогда сюда больше не вернешься. Еще десять, обманываешь себя что вернутся надо. Наконец, когда тебе сорок, и ты уже ничего не боишься — ты решаешь приехать на могилу к отцу.
У меня два отпуска в году. В первый — я еду развлекать своих любимых девочек морем и ресторанами. Во второй — доделываю дела которые откладывал на потом. Это дело могло никогда и не дождаться. Ехать к отцу в его родную деревню, туда где я провел школьные годы — дерьмовая идея. Там из каждого угла будет смотреть на меня то о чем не хочу помнить.
Калуга с тех самых пор стала в три раза больше. В ней появились автозаводы, зоопарк, аквапарк. Узкие улочки центра забиты машинами. Ездят списанные из Мосгортранса старые столичные автобусы, гремят старыми костями местные троллейбусы–сараи. Людей тут тоже стало в три раза больше, и они все чаще недовольны друг другом. Это чувствуется. По моему главной идеей Калуги всегда был тихий незаметный полет в космос, на дирижабле, в компании с сельским глухим учителем. Этот тихий полет, и эту тусклую звездочку должны были заметить в большой телескоп большие люди. И сделать из провициального дирижабля — ракету с белоснежным ангелом на борту. Вечный Несбывшийся космодром.
Впрочем и у Калуги есть свои потаенные темные места. Село Перемышль — центр перемышльского района калужской области. Самый знаменитый человек родившийся там — еще не родился.
Бабка моя работала главным редактором местной газеты “Наша жизнь”. У деда было параллельно две семьи в каждой из которых было по четверо детей. Наверное хорошо, что все эти дети — уехали из Перемышля. Все, кроме моего отца.
Нужный в селе человек, из хорошей семьи. Военный врач. Начальник призывной комиссии местного военкомата. Уважаемый человек… Зачем уезжать? Так мне и говорил — “Где родился, там и пригодился”. Легко, наверное пригодится там откуда ты никогда не сможешь уехать — хотелось мне возразить ему. Но я молчал.
Молчал когда он бросил мою мать, которая не захотела жить здесь. Молчал когда отец напивался от радости, когда я к нему приезжал. Молчал, и не хотел доверять своей правды ни ему, ни его братьям и сестре, ни их многочисленным детям. Они были для меня всем тем с чем нельзя ни в коем случае спорить. Из таких споров никогда не получается ничего что хочется обдумать или что заставляет работать руки и голову. Твое место вон там, говорят они — вот за этой оградкой, рядом с бабушкой и дедушкой.
Сельская дорога, домики, сливы. Я еду на дедовском велосипеде. Впереди медленно ползет трактор с прицепом полным оранжевых кабачков. Трактор прыгает на ухабе, кабачки сыпятся на щебенку. Я, лавируя меж оранжевых кабачков, доезжаю до кладбища. Единственное что помню, что в первый год после похорон там выросла клубника. Где именно она выросла — не помню. Бросаю велик возле узбеков ремонтирующих какое–то надгробие и иду искать в этом волшебном лесу клубнику.
Становится тяжело, мысли о том что когда то меня тут так же будет искать моя дочь не самые легкие. Я подхожу к узбекам и спрашиваю есть ли тут сторож, который может помочь. Они отвечают что сторожа нет и никогда не было. Я звоню двоюродной сестре, говорю, Прости, я забыл где его искать.
Идешь по той самой дорожке, которую наверняка помнишь, говорит мне она. Справа будет могила Лупиных. Так вот, тебе нужна третья могила За Лупиными.
Спасибо, понял, Залупиными — говорю я ей.
Я обещаю себе больше никогда в жизни не звонить двоюродной сестре.
Залупиными оказывается та самая могила, которую ремонтируют узбеки. Надгробия сняты и я хожу мимо нее по аллейке туда сюда, пока наконец не обращаю внимания на снятые кресты.
Узбеки продолжают ремонтировать, а я реву как сирена над могилой отца. Я начинаю говорить с ним, мне плевать на то что они обо мне подумают. Я добрался к тому кто так сильно похож на меня. К тому чьим продолжением я являюсь. Я ору на отца, о том как сильно я ненавижу и люблю его. И понимаю в этот самый момент что я стою на том самом месте где я проведу ближайшие пару сотен лет, пока не стану этой землёй. Что все эти Залупины — правы. Когда мне будет пора умирать я ебнусь настолько, что захочу к ним, опять.
Как твои дела? Как будто спрашивает меня он. Еще дед, бабка, тетка — которые лежат рядом. Лучше чем у вас, говорю я. Я еще живой. Недавно я давил рыжие кабачки велосипедом и радовался. Пойду радоваться дальше, дальше, дальше от вас.
Я уезжаю с погоста, не видя перед собой дороги. Подскальзываюсь на кабачке, падаю, ломаю крыло дедова велосипеда. Доезжаю до палатки, покупаю водку, но почему то водка не работает. Я настолько расстроен, что водка меня не берет.
Поеду к однокласснику, единственному оставшемуся в этом селе, живому человеку, который здесь у меня остался. Мы не виделись двадцать лет.
Ничего не меняется в российских селах. Он дома. Помогает отцу и матери.
Привет, привет, как дела, как семья….. В этот момент всегда вырастает стена между людьми которые не виделись очень долго. Стена, которую не всегда надо ломать. Стена за которой тебе хорошо. Потомучто за этой стеной, твой настоящий дом.
…. А стена почему то не выросла…Посидели поговорили, как будто виделись вчера, как будто ничего не изменилось, как будто нет и не было никакой стены. И появилась эта самая надежда, которая говорила, которая громко кричала о том что уже тогда я умел выбирать друзей. Которые позволяли мне и отличаться от родных, и быть к ним ближе.
На велосипеде со сломанным крылом я доехал до отцовского дома. За сувениром на прощанье. Забрать хотя бы свои школьные фотоальбомы, отцовские фотки, фотографии меня в детсадовском возрасте. И нашел альбом бабушки.
Девятнадцатый век, странные люди с фанерными саблями, и на фоне фанерных машин. Групповые фотки где люди в форме стоят и лежат. Все эти жанровые сценки с колхозами и курортами. Все эти люди немного похожи на меня, на мою дочь, на моего отца. И все они НЕ жили в этом селе. Бабку сюда занесла революция из Москвы, Прадед брат знаменитого московского галереиста. Они ненавидели друг друга. Галереист уехал в Париж, а моего прадеда убили белочехи по Саратовом. Бабка сначала отправилась в детский дом, а потом как окрепла на ткацких фабриках, была отправлена парторгом в Перемышль. Ее шкаф забит перепиской главного редактора и парторга с читателями и начальниками, гниют материалы съездов партии, и лежит ее наивная книжка про искреннюю любовь к этой ее малой родине, селу Перемышль Калужской области. В ее доме до сих пор иногда живут ее дети из Калуги, которым она завещала этот альбом.
Хотел его украсть.
Но не стал. Он не мой. Я сделал больше — я уехал туда, откуда уехала она. Оставил его там. Может быть когда нибудь его кто нибудь найдет в пыли.
На прощанье решил навестить то место где стоял дом в котором жила моя мама и я. Мы не жили с отцом. Наш дом уже снесли. Когда я приезжал в прошлый раз там была свалка. И в моя жизнь тоже напоминала это место. Я боялся туда ехать больше чем к отцу на могилу. Для меня это ночной кошмар. Но я решился.
Там сделали детскую площадку. В том самом месте где находилась моя кровать — теперь пластиковая горка. И опять все очень похоже… Завтра там построят туалет, и в моей жизни опять что–то поменяется.
Хотя, надеятся на то что поменяется село Перемышль калужской области, наивно. Гораздо проще уехать отсюда и навсегда забыть то что ты где то третий с краю.
Написал последний вахтёр veldkimirov на leprosorium.d3.ru / комментировать