«В одном глазу все становилось в два раза больше, чем в другом, фантазии прорастали волшебными домами». Архитектор Антонио Гауди превратил болезнь в незабываемую архитектуру
Ездил на ослике, над ним смеялись
169 лет назад, 25 июня 1852 года в маленьком каталонском городке родился архитектор Антонио Гауди (ударение в фамилии на третий слог, как бигуди и Саркози). Его полное имя — Антони Пласид Гильем Гауди-и-Корнет.
Кстати, самый знаменитый барселонец появился на свет не в Барселоне. Гауди-старшие имели недвижимость в Реусе и в Риудомсе. Где именно добропорядочная мать семейства Антония Курнет-и-Бертран разрешилась от бремени, точно неизвестно.
С ранних лет мальчика одолевал недуг — ревматоидный артрит. Звучит не очень страшно, это не слабое сердце, не рак, от этого не умирают. Разве что в самых тяжелых случаях. К сожалению, у него был именно такой. Однажды мальчик подслушал, как врач готовил родителей к его близкой смерти. К счастью, врач тогда ошибся.
Маленькому Гауди-и-Корнету приходилось несладко. С детьми не поиграешь, не поскачешь. А в приморских городах, где жизнь детей проходит не за чтением книг, а в беготне по пляжу, в ловле мидий и каракатиц, среди парусов и рыбацких сетей, это настоящая трагедия.
Во время приступов Антонио даже ходить не мог, ездил на ослике, над ним смеялись.
В одном глазу все становилось в два раза больше, чем в другом
Мальчик сидел и мечтал о других мирах, о других городах, где все будет иначе. Особенно хорошо мечталось в мастерской отца, котельных дел мастера Франсеска Гауди-и-Серра. Там, в этой большой чудесной комнате, где замысел на глазах превращался в реальность, ему даже иной раз казалось, что такие города можно на самом деле выстроить, или, скорее, даже вырастить.
Антонио брал карандаш, но рука не могла удержать карандаш, и он падал.
К тому же стало ухудшаться зрение. Да не просто ухудшаться. На одном глазу у парня развивалась близорукость, а на другом — дальнозоркость. Контактных линз в то время не существовало, а носить очки в такой паршивой ситуации было непросто — в одном глазу все становилось в два раза больше, чем в другом.
Он и не носил. Что-то лучше виделось одним глазом, что-то другим. А мир вокруг делался все причудливее.
Всю жизнь Гауди недолюбливал людей в очках. Говорил: «Греки очков не носили», имея в виду, разумеется, архитектуру и скульптуру древних греков, созданную безо всякой коррекции зрения. Петр Вайль полагал, что Гауди считал ношение очков чересчур наглым способом исправления Промысла Божия.
Между тем артрит то отступает, то накатывает вновь. Гауди все-таки решается стать архитектором. Он переезжает в Барселону и в 1878 году оканчивает тамошнюю Провинциальную школу архитектуры. Со столицей Каталонии он теперь связан навсегда.
Друг Гуэль
Гауди проектирует всякую мелочь — киоски, фонари, ограды. Обучается ремеслам — многое из того, что вычерчивает, сам же потом мастерит. А практически одновременно с окончанием школы в Париж, на Всемирную выставку прибывает одно из его вроде бы незначительных произведений — кованая металлическая витрина. И на нее обращает внимание крупный предприниматель Эусеби Гуэль.
С одной стороны — каталонский политик, богач, меценат, граф Эусеби Гуэль-и-Басигалупи. А с другой — никому не известный больной архитектор. Разница в возрасте — шесть лет (Басигалупи старше). И вот между ними начинается дружба.
Гуэль к тому времени — член Городского совета Барселоны, депутат законодательного собрания провинции Каталония, дворянин, владелец нескольких текстильных предприятий в окрестностях Барселоны и «колонии Гуэля» — жилого городка для рабочих и служащих этих предприятий. Гауди не достиг ничего.
Молодых людей (одному немного меньше тридцати, другому — больше) связывают серьезное отношение к религии, у них близкие взгляды на искусство, на его роль в жизни общества. Карьера Гауди преображается. У него появляются выгодные заказы (часть напрямую от Эусеби, а часть с помощью его протекции). Ослик уже не нужен — у архитектора собственный выезд.
Новые башмаки приходилось «размягчать» кувалдой
Он еще во время ученичества испытывал тягу к хорошей одежде, к театру. А тут вдруг все стало доступно. Гауди начинает следить за собой — шить модные костюмы, посещать дорогих парикмахеров. Незаметно превращается в ценителя хорошей кухни, завсегдатая театральных премьер.
Антонио мог теперь позволить себе лучших докторов и лучшие лекарства. Стал заказывать специальную ортопедическую обувь — до этого новые башмаки приходилось «размягчать» кувалдой, и они теряли всякий вид.
Можно сказать, что Гуэль ввел Гауди в мир респектабельной роскоши. (Заметим в скобках, что впоследствии, уже после смерти обоих именно Гауди обеспечит своему покровителю достойное место в истории).
Исчезнут углы, и материя щедро предстанет в своих астральных округлостях
Но жалкий мальчуган на ослике, конечно, никуда не делся. Его смутные фантазии сформировались, начали прорастать волшебными домами, в которых практически не было скучных, геометрически правильных пространств. Возможно, потому, что эту правильную геометрию Гауди со своим зрением в принципе не мог воспринимать.
Он ненавидел ее с детства: «исчезнут углы, и материя щедро предстанет в своих астральных округлостях: солнце проникнет сюда со всех сторон и возникнет образ рая». Архитектор даже разработал специальную систему перекрытий — чтобы технологически не зависеть от углов.
А ракушки, улитки, замки из песка, морские звезды, облака — все, за чем малоподвижный Антонио часами наблюдал, вдруг сделалось архитектурой.
Вот дом, выстроенный в Барселоне для семьи Мануэля Висенса. Он был придуман еще в год окончания школы (он же — год знакомства с Эусеби Гуэлем). Висенс был крупным производителем плитки, а значит и дом для него сделали керамическим, немного восточным, как будто богатый ковер.
Здание было построено в 1885 году. Тогда же архитектор завершил и особняк в маленьком средиземноморском городке Комильяс, для маркиза де Комильяс, родственника Эусеби. Грубый камень и керамика, майолика и лепной подсолнух.
Кирпич в обоих этих зданиях тоже присутствовал, но совсем не он определял характер здания.
Не здания, а яркие кораллы, или уютные вязаные кофты, или гигантские оплывшие свечи
Павильон для барселонской усадьбы покровителя, дворец для Гуэля в Барселоне, колледж Святой Терезы в Барселоне, епископский дворец в провинции Леон, снова для Гуэля — винный погреб. Это были не здания, а яркие кораллы, облепленные невиданными морскими животными, или уютные вязаные кофты, или гигантские оплывшие свечи. Практически без острых углов, из странных материалов, необычные по фактуре. Для мозаики часто использовал разбитые бутылки, вазы и посуду. Наклонял колонны.
Бессмысленное дело — описывать весь этот фейерверк. Не получается.
Факты тоже бессильны. Да, мы знаем: во дворце Гуэля 127 колонн, и все разные. Но представить это все равно не можем.
Гауди, не задумываясь, тратил деньги своих заказчиков. Постоянно что-то переделывал и дополнял. Помощники Гуэля жаловались: мы наполняем карманы своего босса деньгами, а потом приходит Гауди и их опустошает.
В любую мелочь он вникает сам. Известен случай, когда, проектируя скамейку, архитектор заставил рабочих снять штаны и сесть в свежий цементный раствор, при этом устроиться в нем поудобнее. Эргономика скамейки вышла идеальной.
Этому мастеру было позволено все.
Знаменитого горожанина принимают за нищего
Кстати, сам архитектор объяснял свои удивительные способности всего-навсего благоприятной наследственностью: Я сын, внук и правнук котельщика. Мой отец был кузнецом, и мой дед был кузнецом. Со стороны матери в семье тоже были кузнецы; один ее дед бондарь, другой моряк — а это тоже люди пространства и расположения».
Между тем Гауди все меньше интересовался портными, парикмахерами, поварами. Зачем модные бакенбарды человеку, который оседлал пространство и летит на нем, не зная тормозов? Гауди больше не щеголь, не гурман. Он — живой классик, человек, создавший новую Барселону, город Антонио Гауди. При этом, он — автор всего лишь десятка барселонских построек.
Для сравнения: архитектор Роман Клейн построил в Москве более 60 зданий. Но никто ни разу не сказал, что Москва — город Романа Клейна.
В 1918 году умирает друг Гуэль. К тому времени архитектор практически не принимает частные заказы. Гауди полностью сосредоточен на главной постройке своей жизни — храме Сграда Фамилия, он же Искупительный храм Святого Семейства.
Архитектор окончательно перестает за собой следить. Много времени проводит в созерцании, в молитве. Ест что попало, одевается в рваное, грязное. Его, одного из самых знаменитых и богатых людей города, все чаще принимают за нищего бродягу — пытаются подать монетку или, наоборот, прогнать.
Храм, который строят уже 139 лет
В 1926 году Гауди угодил под трамвай — зрение архитектора способствовало появлению шедевров, но подводило в простых жизненных ситуациях. У него был поврежден череп, он находился без сознания. Таксисты и извозчики категорически отказывались везти грязного старика в больницу. Денег и документов у него при себе не было. В конце концов архитектора доставили в лечебницу для нищих.
Только на следующие сутки его обнаружил капеллан храма Сграда Фамилия. К сожалению, было уже поздно.
Говорят, что барселонские такси красят в черный и желтый цвета (цвет скорби и цвет стыда) в память об этом позорном для их профессионального цеха событии. В действительности, этот дизайн не имеет никакого отношения к Гауди.
Храм Сграда Фамилия пока еще не завершен, строительство ведется уже 139 лет.
Запись «В одном глазу все становилось в два раза больше, чем в другом, фантазии прорастали волшебными домами». Архитектор Антонио Гауди превратил болезнь в незабываемую архитектуру впервые появилась Милосердие.ru.