Самуэль Пизар: Холокост нас так ничему и не научил

Мальчик из Белостока Самуэль Пизар попал в Освенцим, когда ему было 13 лет. Он прошел через три лагеря смерти, а двадцать лет спустя стал советником президента США, затем - международным адвокатом, представителем крупнейших капиталистов, которые вели бизнес в Советском Союзе. Накануне 65-й годовщины освобождения Освенцима один из самых молодых его узников рассказал РИА Новости о своей судьбе и исторической памяти. Беседовал Владимир Добровольский.

- Вы были еще ребенком, когда оказались в Освенциме. Как Вы попали в лагерь и как Вам удалось выжить?

- После нападения Германии на Советский Союз в моем родном городе Белостоке начался ад. Нас согнали в гетто, но в конце концов нацисты решили ликвидировать гетто и отправить население в несколько лагерей смерти, в том числе в Освенцим. Моего отца расстреляло гестапо, мать и младшую сестру тут же отправили в Освенцим, мы больше никогда не встречались.

Но еще до того мать надела на меня длинные штаны, чтобы я смог сойти за мужчину. Она не знала, куда нас отправят, но чувствовала, что приговорена вместе с женщинами, стариками, детьми, вместе с моей сестренкой. Она хотела дать мне шанс выжить. Она одела меня как мужчину и сказала: делай все, чтобы выжить. Она думала, что им нужен будет рабский труд. Так и произошло. Мне было 13 лет. Когда они увидели меня, они спросили, сколько мне лет. Я ответил: «Восемнадцать». В это было трудно поверить, но это не было невозможным. Меня взяли вместе с мужчинами. И с того момента я был совершенно один.

Я прошел через несколько лагерей, главным из которых был Освенцим. Это был ад на земле. После войны оказалось, что из всех учеников моей школы - нас было 500 или 600 мальчиков и девочек - выжил я один. Мне удалось выжить потому, что я был как молодое животное. Я не был совсем глуп, но в школе я не был в числе лучших учеников. Я начал чувствовать опасность и реагировать не как мыслящий человек - это была бы смерть - а как животное, инстинктивно. Я спасал себе жизнь несколько раз.

Мне очень повезло. Я отощал, я постоянно был голоден, меня много раз наказывали, я работал как раб, но я выжил.

- Сколько человек прошло через Освенцим? Многие ли сейчас остались в живых, общаетесь ли Вы?

- Через Освенцим прошли около 1 миллиона 200 тысяч человек, 95% из них были евреи. Были еще цыгане, советские и польские военнопленные. Но обычно их расстреливали, это не было систематическое уничтожение в газовых камерах.

Сколько нас осталось, я не могу сказать, но их мало. Возможно, живы еще несколько тысяч.

В каждой стране есть ассоциация Освенцима,  но людей попросту трудно собрать - многие старики больны. Я всегда был самым молодым.

Сначала из Белостока меня отвезли в лагерь Майданек в городе Люблин в южной Польше, я провел там три недели. Если сегодня из тех, кто оказался в Майданеке, живы десять человек, это уже много. Я - один из этих десяти. Освенцим был огромной фабрикой смерти, но это был очень большой лагерь, и некоторых заключенных оставляли обслуживать лагерь и администрацию. В Майданеке же уничтожали немедленно.

Однажды командир лагеря на «аппеле» (пересчете заключенных) объявил: «Портные остаются, другие расходятся». Я захотел выжить и остался на месте. Выстроились двести человек. Меня спросили: «А ты что здесь делаешь?» «Я портной, но не совсем», - ответил я. «Твой отец был портным, твой дед?» - спросили меня. «Да», - ответил я. Это была неправда. Я сказал, что делал петли для пуговиц на специальной машине. «Знаете, чтобы вышить петлю вручную, требуется очень много времени. На этой машине, на которой я работал, нужно несколько секунд», - сказал я. Так я впервые спас себе жизнь. Иначе я оказался бы в печи - из Майданека не выходили через дверь.

- Как Вы выбрались из Освенцима?

- Из Освенцима нас эвакуировали при наступлении Красной Армии. Я оказался в Дахау под Мюнхеном и сбежал во время «марша мертвецов», когда наша колонна из четырех тысяч заключенных попала под бомбардировку трех американских самолетов - они приняли нас за немецких солдат.

Охрана легла на землю, и я в числе 14 заключенных побежал в лес. Девятерых эсэсовцы застрелили на месте. Мы спрятались в лесу и пошли в сторону западного фронта, где встретили американскую армию.

- Достаточно ли усилий делается в мире, чтобы трагедия не повторилась?

- Величайшая катастрофа, величайшее преступление, совершенное человеком против человека, так ничему и не научило. Мир вновь в огне, опасность для всего человечества велика. Раньше это было «решение еврейского вопроса» - уничтожение евреев в Европе, средством был ядовитый газ. Сегодня опасность грозит всей планете. Это не только оружие массового поражения. Это распространение ядерного оружия, климат, религиозный, расовый и национальный конфликт между историческими врагами.

Это может повториться в другой форме. Мы, пережившие Холокост, прошедшие через Освенцим, исчезаем один за другим. Очень скоро нас, прямых свидетелей этой катастрофы, не станет. И история будет говорить безличным голосом романистов, исследователей, историков - в лучшем случае. Помните поэму Евтушенко «Над Бабьим Яром памятников нет»? Шостакович написал 13-ю симфонию под названием «Бабий Яр». В худшем - голосом демагогов, фальсификаторов, тех, кто говорит, что Холокоста никогда не существовало.

Пока мы здесь, мы обязаны отвечать на эти вопросы для будущих поколений. Мы должны предупредить о возможных катастрофах, которые вновь могут произойти.

- За кого сейчас следует опасаться?

- Есть много стран, меньшинств и этносов, которые постоянно в опасности. До Холокоста, в Первую мировую, это были армяне, в 1916-м. Но это другая ситуация. Холокост - это не политика, он начался не потому, что кто-то что-то сделал, или одна нация хотела напасть на империю. Невинных людей убивали, отправляли в газовые камеры лишь за то, что они родились, за то, что они жили.

Но уже после Холокоста произошли события в Индокитае, в Руанде, Боснии, Югославии, будто мы не извлекли уроков.

Сегодня угроза еще шире. Это угроза, которая может привести к общей трагедии - атомное оружие и терроризм. Террористы могут однажды получить атомное оружие или другое оружие массового поражения. Все это связано с религиозными, этническими и идеологическими войнами.

Слава Богу, противостояние Запада и Востока завершилось, нам удалось справиться с Холодной войной. Мы были осторожными. Помните «красный телефон» между Брежневым и Картером? Я был молодым советником президента Кеннеди и посоветовал наладить отношения с Россией. Конфронтация всегда была очень опасной, но в Москве и Вашингтоне были холодные умы.

Сегодня в некоторых регионах мира есть раскаленные умы. Этот накал и оружие, которое разошлось по всему свету, несут потенциал всемирной катастрофы.

Головы накалены в мечетях, в медресе, накалены религией - очень много фанатизма. Существует много разновидностей ислама, которые в большинстве своем мирные, особенно в неарабских регионах. К примеру, бывшие исламские республики Советского Союза (я не говорю о Чечне). И в арабских странах религия не несет насилие, но в некоторых регионах арабского мира существуют фанатизм и экстремизм.

Невероятный экстремизм существует сегодня и вне ислама. Это наследственная вражда. Не просто ирландцы-католики и ирландцы-протестанты, белые и черные в Южной Африке. Там все улеглось. Остается культурное и религиозное противостояние, оно же является и идеологическим, поскольку оно диктует политику. Это-то и опасно, с этим не справились. Это Иран, Афганистан, Ирак, палестинцы и израильтяне.

- А война в Южной Осетии? Не геноцид ли это?

- Нет, не думаю. Но это взрывоопасно. Однако с Холокостом это сравнивать нельзя.

- Вы рассказали, что своим освобождением обязаны американцам. Красная Армия сыграла роль в вашей судьбе?

- В Освенциме было много русских. Дважды в день нас выстраивали на центральной площади лагеря, чтобы пересчитать людей. Молодой российский солдат - ему было, возможно, 18 - 19 лет, мне было 15 - попытался сбежать из Освенцима. Ему удалось выбраться из лагеря, но его схватили, привели обратно и собирались повесить перед  тысячами заключенных в знак устрашения. Его подвели к виселице, повесив на грудь картонную табличку с немецкой надписью: «Ура! Ура! Ура! Я рад, что вернулся!»

Подошел нацистский офицер, чтобы выбить из-под него табурет. Вдруг солдат изо всех сил подпрыгнул и ногами ударил офицера в лицо - мы потом нашли его зубы. И затем он умер. Этот невероятный героизм что-то во мне изменил.

Перед смертью солдат прокричал: «За Родину! За Сталина!» Но это другой вопрос. В любом случае, он уже тогда был практически мертв. За этот героизм, а также за то, что Освенцим освободили Советские войска, я благодарен на всю жизнь.

Меня спасла и Сталинградская битва, которая стала поворотным моментом войны, и наступление Советской армии.

- Как Вы относитесь к попыткам политиков представить освободителей оккупантами?

- Для меня во время Второй мировой войны Россия была спасительницей. Я считаю своими спасителями российскую и американскую армии. Можно критиковать Сталина, Гулаг, все то, что произошло в России в 1920-1930-х годах, но нельзя ставить под вопрос героизм, жертву, победу России в войне против фашизма. Это свято.

- Расскажите о Вашей второй жизни. Какое место в ней досталось России?

- После освобождения я не знал, куда пойти. Я не хотел возвращаться в Польшу - там у меня никого не осталось. Я остался в Германии и занимался всем подряд, торговал на черном рынке - в регионе были практически джунгли. Я легко мог стать гангстером или террористом - я был очень молод и очень зол, мне было всего 16 лет.

Но у матери была сестра в Париже и два брата в Австралии. Сестра моей матери нашла в списке выживших имя Самуил Пизар. Она вспомнила, что в последний раз, когда была в Белостоке, там был мальчик, которого звали Муля - ему было, возможно, пять лет. Она не верила, что этому мальчику удалось выжить, тогда как все взрослые Пизары погибли. Но она не могла уснуть и попросила своего супруга - крупнейшего журналиста Figaro Лео Соважа, военного корреспондента - поехать за мной в Германию. Он нашел меня в небольшом городке неподалеку от Мюнхена и привез в Париж.

Я потерял шесть лет школы, за это время я не прочел ни одной книги. И через шесть - восемь месяцев они отправили меня в Австралию, как можно дальше от Европы. Они решили, что для меня это будет намного лучше.

Братья моей матери в Австралии сделали чудо. Вся их семья погибла при Холокосте, они не могли оживить их, но решили дать вторую жизнь мне. Они нашли средства на мое обучение, и я чудом оказался достаточно умным, чтобы понять это.

Я решил, что нужно выжить не только физически, но и духовно. Я начал учиться в школе, а затем - в Мельбурнском университете. Я стал очень хорошим студентом. Я занимал первые места, потому что другие мальчики и девочки, нормальные люди, просто учились. Для меня же это вновь была битва за жизнь.

Я хорошо учился, и потом меня отправили в Оксфорд, затем - в Гарвард. Я получил степень доктора в Гарварде, потом - в Сорбонне. Мне удалось познакомиться с сенатором Кеннеди, который был намного старше меня, бывший выпускник Гарварда.

Я писал диссертацию о возможности экономических, человеческих и политических отношений между Америкой и Россией. Моя книга в то время наделала много шума.

Я провел три года в Вашингтоне как советник президента, советник Госдепартамента, советник Комиссии Конгресса. Моя книга вызвала полемику во всем мире, в том числе в России. Я ездил из Вашингтона и Парижа в Москву с сенаторами и министрами. Я стал международным адвокатом в Париже, Нью-Йорке и Лондоне.

Я очень много работал в области торговли и инвестиций между Востоком и Западом. Я был советником Дэвида Рокфеллера, мы несколько раз ездили в Москву. Удивительно, что он один из главных капиталистов открыл свой банк по адресу площадь Карла Маркса, дом 1, рядом с Красной Площадью.

Я был советником знаменитого Арманда Хаммера, который начинал работать еще с Лениным. После разрядки и выхода моей книги он попросил меня стать его адвокатом, мы вместе ездили договариваться о самых крупных сделках, которые были возможны между американской компанией и советским государством. В Москве я всегда останавливался в гостинице «Националь». Если Арманд Хаммер был со мной, он занимал номер Ленина, который жил в этой гостинице после революции. А когда я приезжал один, то мне выпадала честь снять этот номер для нас с супругой.

Так я встречался с Брежневым и Косыгиным, позже - с Горбачевым, Ельциным и Путиным, потому что я был также адвокатом Международного Олимпийского Комитета в течение 22 лет. Я был постоянным советником президента МОК Хуана Антонио Самаранча, совета Комитета.

- Как Вы сейчас оцениваете отношения Запада и Востока?

- После падения берлинской стены я думал, что Америка и Россия станут партнерами, а может быть - союзниками. Я до сих пор изучаю это и пишу об этом. Все началось хорошо, но затем все испортилось - для меня это было мучением.

Сейчас, с приходом к власти Путина и Медведева и избранием Обамы мне стало спокойнее, поездка Обамы в Москву лично для меня была очень важным событием. Я думаю, что электрический ток в отношениях ушел в прошлое, и надеюсь, что новая разрядка идет в правильном ключе.

Вы понимаете, откуда эти чувства. Может быть, они зародились еще в Освенциме. Возможно, из-за этого молодого советского солдата.

Двое моих детей работают в Белом доме ассистентами президента Обамы и вице-президента Байдена, как и я в их возрасте работал с Кеннеди. Я надеюсь, что Россия и Америка возобновят политико-экономические отношения, как они сделали это во время Второй мировой войны перед лицом общего врага.

- Когда Вы впервые познакомились с русской культурой?

- Мои родители, которые говорили в Белостоке на многих языках, учились в русской школе. Когда они не хотели, чтобы я их понимал, они говорили по-русски. Для меня это было лучшим стимулом выучить язык, поскольку я хотел в точности знать, что они говорят.

В 1939 году был подписан пакт Молотова-Риббентропа, Восточная Польша была оккупирована Красной Армией, а Западная - Вермахтом, и я два года ходил в русскую школу, научился говорить по-русски как русский. Я могу и сегодня два часа наизусть цитировать Пушкина и Лермонтова - я никогда не забывал стихи. Я даже был пионером, носил красный галстук.

Сейчас для меня русская музыка и поэзия выше, чем английская и французская.

- Россия не награждала Вас за содействие экономическим связям с Западом?

- Никто не сделал столько, сколько я в этой области. Но я никогда ничего не просил. Если мне предложат - я не откажусь.

Я командор ордена Почетного легиона во Франции, кавалер Большого Креста Ордена Заслуги Польши, кавалер ордена Австралии, мне дали американское гражданство единогласным голосованием Конгресса - это был специальный закон, подписанный президентом Кеннеди в 1961 году. Но от России я ничего не получал и ничего не прошу.

Когда я был маленьким, я, как и все, мечтал об Ордене Ленина и Ордене Красного Знамени. Но это было в другой жизни.