Денежная реформа (1947)

Первые слухи о грядущем обмене денег американское посольство в СССР отметило 28 ноября 1947. Покупатели принялись лихорадочно затовариваться в московских магазинах, скупая всё, что под руку попадалось, включая товары длительного пользования и многолетний неликвид. Приезжие из регионов сообщали, что в других городах толпы граждан также осадили торговые объекты большими очередями, места в которых продавались и покупались спекулянтами [Stand-in-line-for-others]. Мосторг, главный универсам столицы, сдался 1 декабря, выбросив белый флаг «Закрыто на ремонт». Вслед за ним на инвентаризацию стали закрываться магазины помельче. На фоне пустующих полок шныряли бедно одетые рабочие и нагрянувшие на гринд сельские жители. Китайские вазы, раритетные книжные издания, рояли – всё было востребовано гегемоном. Дипломат стал свидетелем того, как одна колхозница вывалила на прилавок рулон рублей, очевидно недавно выкопанных. Кассир сперва отказывался принимать оплату из-за грязи на купюрах и сопутствующего запаха, но после скандала работница сельского труда триумфально унесла с собой две каракулевых шубы. Рестораны сверкали огнями, народ ел как не в себя, в переполненных пригородных поездах деревенские жители нелицеприятно бурчали в адрес веселого правительства [626].

Лихорадочная активность советских граждан перерастала в панику, поэтому снятие средств в сберкассах ограничили 200 рублями в день. Новая порция слухов уточнила, что обмен наличных начнется 5 декабря, лимит будет установлен на уровне двух месячных зарплат, но счета в сберкассах не пострадают. Карточки отменят, но единые цены будут установлены выше пайковых. «Если так» - рассуждал советник посольства США Дюбрау – «значит повышение цен осени 1946 не сумело изъять достаточное количество рублей, и теперь правительство вынуждено прибегнуть к радикальным мерам по усекновению денежного обращения, одним ударом, без разбора, наказывая спекулянтов и грабя сельских жителей, которые благодаря открытой рыночной торговле по высоким коммерческим ценам сумели скопить много рублей во время и после войны». «Даже если эти слухи окажутся пустышкой, то сам факт этой паники уже свидетельствует о неуверенности советских граждан в финансовых структурах своей страны, а это само по себе будет хорошим материалом для передач Голоса Америки» [628].

К 12 декабря советские покупатели угомонились, притомившись в своем потребительском похмелье. В том затишье перед бурей газеты 9 декабря опубликовали речь Маленкова перед Коминформом, в которой тот рассказывал о том, как повышается уровень жизни трудящихся через постоянное понижение цен и сжатие денежного обращения. Слова Маленкова можно было расшифровать как то, что номинальные розничные цены и зарплаты будут немного понижены. «Такая тенденция уже прослеживается сейчас, так как выплаты займодержателям и матерям недавно урезали». «Но такое обещаемое ценовое понижение ни о чём. Мы ведь помним, что пайковые цены были резко подняты на 80 процентов в сентябре 1946». «Народ своими анекдотами высмеивает этот правительственный кручу-верчу» - пишет Дюбрау – «Неплохо бы озвучить подборку шуток на Голосе Америки. Высмеивание жалит больнее холодных фактов» [635].

В 6 вечера 14 декабря по радио был озвучен Указ СМ и ЦК №4004, где описывались условия реформы. Неделя на всё про всё, меняем наличные десять к одному. Вклады до 3000 рублей не трогаем, а всё, что выше этой планки, меняем по льготному (по сравнению с наличными) курсу. Все прежние госзаймы кроме двух (1938 и 1947 годов выпуска) объединяются в один новый, двухпроцентный, с примерным объемом в 50 млрд. рублей. Устанавливались новые, теперь единые, цены [тогда было три яруса цен: пайково-карточные низкие, государственные коммерческие повыше и рыночно-колхозные, самые высокие; термин «единые цены» означал лишь слияние первого и второго ярусов, так как рыночные приструнить никто не был в состоянии]. Стоимость хлеба и муки понижались на 12%. [Следует отметить, что в сентябре 1946 пайковая цена хлеба была вздернута с 90 копеек до 340 коп., т.е. был рост на 275%]. Макароны и крупы понижались на 10%. Основное продовольствие [мясо, овощи, сахар, жиры] оставалось на прежнем уровне, или 200% по сравнению с летом 1946 года. Молоко, яйца, чай становятся существенно дороже, чтобы приблизиться к коммерческим ценам [разрыв между пайковыми и рыночными мог достигать 15-кратной разницы; после реформы - двукратной]. Пропустив похвальбу советской пропаганды о мощи восстановившейся советской экономики мимо ушей американские дипломаты сразу сфокусировали свое внимание на том, что скрывалось за «последней жертвой», которую предстояло принести советскому народу. Цены в среднем были выше на 80%, чем годом ранее, а зарплаты выросли незначительно. Правительство экспроприировало две трети «частных инвестиций» [принудительные подписки] в государственные займы, а также 90% всей наличности, что ударило не только по настоящим спекулянтам, но и простым крестьянам. «По сравнению со Штатами тут у меньшего числа граждан имеются банковские вклады, так что сбережения горожан также попали под удар» [636].

Но самый плач Ярославны начался тогда, когда американцы поняли, что советское правительство обуло не только своих граждан, но и дипломатов. Сбережения посольских работников и иностранцев подверглись конфискации на общих основаниях. И как если бы этого было мало им понизили льготный обменный курс. Известно, что курс рубля к доллару много лет держался на уровне 5 рублей 30 копеек, что обычными иностранными гостями воспринималось как грабеж и издевательство [жизнь в СССР по ППС получалась очень дорогой]. Но для дипломатов советское правительство когда-то в 1941 году установило льготный курс в 12 рублей. Теперь этот льготный дипломатический курс понижался до 8 рублей за доллар. Курсы других валют были пересчитаны соответственно [637]. Этот пересчет вызвал протест в дипломатическом сообществе Москвы. На руках американских дипломатов было много наличности, включая рубли от недавних обменов в банке и выручку от продажи журнала «Америка» за месяц. Внезапно посольство США оказалось на мели. В дипломатическом корпусе в Москве [в который входили дипломаты всех иностранных посольств] американцы пытались поднять бучу, чтобы всей общиной надавить на советское правительство и заставить его хотя бы то принять старые рубли по курсу один к одному, но эта выходка у них провалилась. Старшиной, или дуайеном, Дипкорпуса в Москве был китайский посол Фу Бинчан [Foo Ping-sheung], который самоустранился от решения той проблемы, отказавшись поддержать протест [старшину выбирали исходя из стажа пребывания в Москве, т.е. кто больше лет сидел в советской столице, тот и главный]. Кроме того в Дипкорпусе доминировали югославы и прочие восточноевропейские сателлиты, которые сорвали голосование по американскому предложению [638]. Югославы использовали т.н. «молотовскую тактику на конференциях», когда заседание затягивалось так сильно, что не было никакой возможности не только провести требуемое голосование, но и фактически завершить встречу [adjourn][653]. Простым большинством нас так демократически не возьмешь. Также у некоторых дипломатов было рыльце в пушку, они были повинны в операциях на черном рынке Москвы и поэтому сочли безопасным для себя отмолчаться. Всего лишь три отдельных ноты протеста получил тогда заминдела Вышинский [646]. Аналогичная ситуация была в Болгарии, где дуайеном был румынский посол, который отказался от совместных действий в марте 1947, когда там проходила своя денежная реформа [644]. «В менее ксенофобных странах» – писал Смит – «правительства шли на встречу дипломатам и компенсировали им их денежные потери».

Дипломатический курс в 12 рублей за доллар (в некоторых случаях применялся даже 17 рублей) был установлен в начале 1941 года в результате длительных переговоров между Наркоминделом СССР и представителем Дипломатического корпуса в Москве. Дуайеном тогда был Фридрих-Вернер граф фон дер Шуленбург [645]. Ему тогда удалось доказать Молотову, что курс в 5 рублей и 30 копеек был оторван от реальности и что посольские работники были в состоянии доставать рубли в сопредельных странах по курсу аж 25 рублей за доллар и ввозить их в СССР для оплаты своих потребностей.

Официально у посольства было 822,212 рублей, и еще 138,884 у персонала. Посол Смит в своих записях признавался, что ему лично было стыдно за то, что он не знал, сколько наличных рублей имелось у него самого. Реформа заставила его наконец-то пересчитать все те билеты, и результат шокировал посла [слишком много]. К концу декабря советник Дюбрау подсчитал, что из-за этой безакцептной оферты посольство США потеряло $48,021 долларов. Он предъявил в Госбанк 961 т.р., получил на руки 96,1 тысяч новых рублей и пригрозил Молотову, что США оставляют за собой право вернуться к вопросу истребования компенсации позднее [640]. Фонд месячной зарплаты посольства составлял 165 т.р. Из-за возникшего кассового разрыва сотрудники более не могли прокормить сами себя. Посольству срочно требовалось обменять очередную порцию баксов, запрос на разрешение чего они отправили в Госдеп. Проблемы с продовольствием посольство США обычно решало прямым импортом из Штатов. Но в августе 1947 вредное советское правительство установило лимит на беспошлинный ввоз такого груза. Лимит в 900 т.р. уже был вычерпан к декабрю 1947 года, и пошлины на груз сверх той суммы были драконовскими [642]. Личные потери сотрудников достигали 100-500 долларов на нос. Стоимость проживания разом выросла на 30%. Посол попросил Госдеп поднять им уровень довольствия с 11 класса до 13 класса, что повысило бы их содержание в долларах на 28% и сделало их проживание в Москве более терпимым. Целую неделю американцы ели продовольственный паек (C-ration). «Если бы не индейки, оставшиеся со Дня Благодарения, то не знаю, как бы мы выкрутились» - писал посол Смит. Дополнительным ударом под дых стали аресты советских работников при посольстве США. Работа посольства была почти парализована, и при найме новых работников из числа местных жителей приходилось повышать их зарплату в рублях [649].

Нет сомнений в том, что самым громким событием декабря 1947 года в СССР стала денежная реформа, что затронула все 190 миллионов советских граждан, от мала до велика. В отличие от других новостей внутренней жизни СССР, не выбиравшихся наружу по причинам довлеющего секретного психоза, весть о реформе широко освещалась в мировой прессе. Советской пропаганде было что поведать миру. В своем анализе закрытых дипломатических отчетов американские дипломаты писали, что реформа ударила по простым людям с той же силой, что и по спекулянтам. «Богатые и спекулянты, наверняка, успели подсуетиться и перевести свои сбережения в товары, тогда как те граждане, что балансируют на грани нищеты [indigence], вынуждены держать свои сбережения в ликвидной, то есть, наличной форме, которая сейчас конфискуется. Так называемыми спекулянтами на самом деле в массе своей были обычные сельские жители, что вняли призыву правительства увеличить приусадебные посевы во время войны. Они воспользовались своим законным правом выращивать и продавать свою продукцию в городах по рыночным ценам. И вот теперь за их честным заработком пришли. ... Шестьдесят миллионов держателей государственных займов были наказаны обменным курсом три к одному»[651]. «Хитрое советское правительство знает, что непопулярную меру надо комбинировать с популярной. Отмена карточек – это желанная мера. Денежная реформа – нет. Население уже давно устало от карточек и пайков, мечтая об открытой торговле». Просто так отменить карточную систему было бы недальновидным подарком со стороны властей, ведь в нагрузку к условному Мудиалю можно было бы прицепить какую-нибудь «последнюю жертву» условной пенсионной реформы. У хорошей хозяйки пропадает только петушиный крик. «Советский народ быстро забудет про плохое, так как привык к дурному обращению со стороны властей» - писал посол Смит – «но хорошее будет смаковать куда дольше. Заботы о материальном достатке тут заслоняют потребности в гражданских свободах. Открытая торговля перевесит обиду от денежной экспроприации. Внутренняя стабильность большевистского режима только усилится от такой комбинации» [652]. В самую точку. Народ у нас неприхотлив. Где лег – там и постель. Где встал – там и жена. Дипломаты удовлетворительно отметили, что советское правительство очень сильно задели те передачи «Голоса Америки», в которых рассказывалось о покупательской панике начала декабря. Реакция властей была очень резкой. Советские СМИ обругали VOA и посвятили много времени и слов для защиты советской монетарной системы. Видимо, американским журналистам удалось нащупать больную мозоль Политбюро.

На этом месте партнеры из Госдепа замолкают, раскрыв свои истинные настроения, помыслы и образ мышления. Нечего им больше сказать за 1947. Для полноты картины предлагаю выслушать министра Зверева и современного исследователя того события – Чуднова И.А. Такой трехмерный подход позволит разобраться, чем на самом деле была денежная реформа 1947 года. Финансовым подвигом, укрепившим рубль и принесшим выгоды трудящимся, или ярким проявлением неустанной заботы Коммунистической партии и Советского правительства о повышении жизненного уровня советского народа? Только одно из двух. Разнополярных мнений по этому вопросу у диагонального читателя быть не может.


FRUS, 1947, v.4
[продолжение]