ПОЧЕМУ ГЕНИАЛЬНОМУ РУССКОМУ ПОЭТУ ПРИ БОЛЬШИХ ЗАРАБОТКАХ НЕ НА ЧТО БЫЛО ЖИТЬ?
3 октября отмечается 125-летие со дня рождения Сергея Есенина, что дает повод говорить о нем еще и еще, тем паче тема эта заявлена и в марафоне #блогерскаяосень.
В прошлый раз мы затронули тему бездомья Сергея Александровича (ПОЧЕМУ ЕСЕНИН ОКАЗАЛСЯ НА УЛИЦЕ), не задавшись, однако, вопросом: а почему, собственно, поэт положил решение квартирных передряг на авось, не попытавшись снять жилье?
С одной стороны, Есенин ждал благодеяний от государства, которое возьмет да выдаст ему хату из трех комнат. С другой стороны, найти приемлемое для работы жилище в Москве было ой как непросто (помните в какой толкотне бегают герои Зощенко). В-третьих, выплачивать помесячную ренту было для Есенина неподъемно. И дело вовсе не в грошовых заработках, а в неумении поэта бюджет контролировать.
Вот об этом и поговорим.
Житье на всем готовом от фирмы «Айседора Дункан» порядком Есенина разнежило. Он всегда питал пристрастие к шику и лоску, хорошей пудре, духам и ванне с шампунем, но в молодые годы обходился без этого. А еще в годы молодые с их забубенной славой Есенин не пил и с легкостью освобождался от обязательств, взваливая воспитания отпрысков на жен и только.
К тридцати годам у него возросли потребности, поубавилось здоровья и прибавилось ответственности. Пофигистично относясь к детям, константиновскую родню Есенин холил, взяв на полный пансион сначала старшую сестру, потом младшую, а затем и двоюродного брата в город выписав. То есть, в определенный момент на содержании Сергея находилось две сестры, брат, да и мать с отцом помощи требовали.
Добыть денег он мог только поэзией. Для Есенина оказались невозможными даже побочные литературные заработки типа, журналистики. В юности он пытался взять нахрапом вершины прозы, накатав за летние вакации роман «Яр», и убедился, что не получится. По возвращении из-за границы пробовал отчитаться о поездке газетным циклом «Железный Миргород», да затормозил на втором очерке. Непоседливость сказывалась, стихи можно хватать из воздуха, обрабатывать в уме, бормоча, а проза усидчивости требует.
Как сложно было у Есенина с деньгами, мы знаем из воспоминаний Галины Бениславской, которая на протяжении двух лет барахталась с ним в трясине долгов. Вот только суммы, которыми Бениславская оперирует, маленькими не назовешь.
Будем исходить из ее ежемесячного оклада редактора газеты «Беднота» - 70 рублей. Бениславская сетует, что Есенин чуть не отдал «Анну Снегину» издателю Берлину за 600 рублей, хотя договаривались на 1000.
Есенин работал по самым высоким расценкам, что неудивительно, - читатель стихи его любил, и власть пыталась с поэтом поладить. Бениславская на этот счет пишет:
«Скажут — Е. получал больше других поэтов, у него были слишком большие потребности. Но он ведь и давал неизмеримо больше других поэтов, всех вместе взятых, и ему без этих потребностей нельзя было жить. Неужели ж Демьян Бедный стоит, а Е. не стоил того, чтобы эти потребности удовлетворить? Неужели ж можно было посадить Е. на построчную плату, и больше никаких?»
Что же требовал Есенин кроме построчной оплаты? Во-первых, - квартиру. Во-вторых, придумав себе юбилей (20-летие творческой деятельности) надеялся, будто Совнарком отвалит ему в честь празднества 10 000 тысяч. Ну, пусть хоть персональный железнодорожный вагон дадут, как у Демьяна.
На обывательский взгляд денежные проблемы Есенина проходят по разряду «жемчуг мелок». Ведь даже оклад в 70 рублей Бениславской по тем временам сумма приличная. Рабочие получали меньше. Партийный максимум, установленный для партаппаратчиков, составлял 175 рублей. На тысячу год можно было ходить припеваючи.
Но не Есенину.
Пресловутая тысяча это плата за свежую поэму, вторую еще пойди-напиши (кстати, и не написал, «Анна Снегина» осталась самой объемной вещью Сергея Александровича после возвращения из-за границы).
В повседневности Есенин зависел от построчной оплаты, правда, по наивысшему тарифу – рубль строчка. Только эти деньги выбивались порой нервами. Самолюбивый, вспыхивающий как порох Есенин, не терпел отказов, ожиданий, проволочек, а именно из них состояло общение с бухгалтериями советских журналов и издательств. Как пишет Бениславская:
«Прожектор», «Красная нива» и «Огонек» платили аккуратно. Но в журналы сдавались только новые стихи, а этих денег не могло хватить. «Красная новь» платила кошмарно. Чуть ли не через день туда приходилось ездить (а часто на трамвай не было), чтобы, в конце концов, поймать тот момент, когда у кассира есть деньги. Вдобавок не раз выдавали по частям, по 30 руб., а долги тем временем накапливались …»
Униженно клянчущим гонорар у издателя Ионова запомнил Есенина Вячеслав Полонский, зафиксировав в дневнике совсем уж неканоничный облик поэта:
«Есенин после двух-трех стаканов завел разговор о том, что Ионов его обобрал, купил за 600 рб. полное собрание. Ионов, охмелевши, вспылил. «Дубина ты!» — кричал Есенину и приказывал своему помощнику: «Знаешь, где расторгнуть договор?» — и, для страху, записывал это в книжку. Есенин струхнул и стал униженно замаливать грех. Ионов все время покрикивал на него: «Дубина», — а он, улыбаясь, оправдывался, сводя все-таки разговор на то, что ему мало Ионов платит. «Ваше бы дело только торговать, вы как на рынке», — сказала ему жена Ионова».
Особенно здесь неуместна жена Ионова со своими диагнозами – она-то тут причем? Так и вижу надменное личико с аккуратненько подмазанными помадой губками, а в мочках ушек сережки грушевидные болтаются.
Да, остальные поэты (кроме Бедного) пребывали в состоянии еще более материально плачевном, ибо труд Есенина оплачивался по высшим ставкам. Вспомните энергичный стихотворный плач Маяковского, разговаривающего с фининспектором: «Мне и рубля не накопили строчки…».
И жить на гонорары Есенина было можно.
Но не Есенину.
Помимо прочего, Сергей Александрович стал заложником очередной своей маски: успешного, сиречь, богатого селезня. Как следствие, возле клубилась свора прихлебателей, которым он не мог отказать в накрытых столах хотя бы ради сохранения имиджа.
И вообще водилась за ним привычка швырять гроши да за всю компанию. Последовательный: деньги Дункан не считал, но и свои тоже.
Запутавшись в денежных делах, Есенин стал участником скандала, продав поэму «Песнь о Великом походе» сразу двум журналам: «Звезде» и «Октябрю». Еще на заре туманной юности его ловили на повторных публикациях, что считалось не комильфо, но так явно он подставлялся впервые.
Самая большая сделка Есенина – продажа собрания сочинений Госиздату – стала его лебединой песней. Сумма выглядела (да и была!) астрономической – 10 000 рублей. 2 000 – аванс, а дальше выплата по 1 000 в месяц.
Тут уж налетел смерч просителей, друзья водили хоровод; родственный дядя с деревни клянчил две тысячи на «дело свое открою»; показывала пустой кошелечек, прося наполнить, свежая жена Софья Толстая; очухавшаяся Зинаида Райх требовала 1 000 рублей на детей.
Всем застила глаза неимоверная сумма, и никто не думал, что Госиздату Есенин продал написанное за всю жизнь и теперь новых книжек со старыми стихами долго выпускать не сможет. Поэт «обнулялся», без гарантий, что новые стихи свободно потекут.
В реале аховое положение.
Отъезжая в Ленинград, где его снимут с петли, Есенин провел целый день в Госиздате, в ожидании очередной выплаты (то есть уже сидел без денег, аванс и предыдущие тысячные выплаты просвистаны). Не дождался, договорился о высылке денег на ленинградский адрес, который обещал прислать позже.
Высылать, как известно, ничего не пришлось…