Балет в Большом: премьера после карантина

Спустя несколько дней после открытия сезона в Большом театре оперой Верди «Дон Карлос» 10 сентября на Новой сцене состоялась балетная премьера — одноактные спектакли под общим названием «Четыре персонажа в поисках сюжета».

Новый, 245-й сезон начался в Большом триумфально — вердиевской оперой с уникальным составом солистов: на сцену вышли звезды мировой величины Анна Нетребко, Юсиф Эйвазов, Эльдар Абдразаков. Однако уже третий спектакль не состоялся: у Абдразакова обнаружили коронавирус.  Известно, что эпидемия внесла коррективы и в репертуар РАМТа: из-за болезни одного из главных исполнителей отложена премьера спектакля «Сын» в постановке Юрия Бутусова.

Еще недавно в планах театра не значилась премьера одноактных балетов: то ли готовили сюрприз, то ли не было уверенности, что этот рискованный проект состоится. И недаром, ведь именно в день балетной премьеры оказалось, что оперу на Исторической сцене Большого пришлось отменить, и все участники этого спектакля должны сдать анализы на COVID-19.

К счастью, неожиданный балетный эксклюзив «Четыре персонажа в поисках сюжета» состоялся. Он появился благодаря руководителю балетной труппы Махару Вазиеву, его неуемной жажде творческого действия в дни строгой самоизоляции и желанию взбодрить артистов. Он занимал неожиданно появившееся свободное время просмотром постановок молодых зарубежных хореографов, а потом ошарашил четырех из них предложением поработать в Большом. Странно, если бы кто-то отказался. Приглашение приняли с радостью, счастливые, дождались разрешения репетиций, прошли тесты, выдержали срок изоляции по приезде в Москву и только потом вошли в балетные залы главного театра России.

Пандемия продиктовала не только формат подготовки, она стала общей рифмой всех спектаклей. Истомленные долгой творческой паузой художники, подчас подсознательно, следовали теме выживания в катастрофах, природных и душевных, когда сумрак накрывает горько-радостное течение привычной жизни. Сочиненные спектакли словно исследуют социальные и психологические последствия для обезумевшего от бездействия мира. Хореографы молоды и еще не растратили природного оптимизма, а потому финалы их опусов не тонут во мраке, но внушают надежду, робкую и призрачную — на свет в конце тоннеля, на преодоление препятствий. «Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах!» 

Несмотря на общий мотив, у каждого из сочинителей был вполне конкретный источник вдохновения: полотна Айвазовского; образы любви, навеянные библейской «Песнью Песней»; трагическая судьба испанского композитора; морок неуверенности, сгущающийся вокруг героев в замкнутом вакуумном пространстве. Приехали хореографы из разных стран. Они известны у себя на родине, но не в мировом масштабе, поэтому здесь многие услышали о них впервые.

Открывал четверку спектаклей «Девятый вал» — самый длинный и многолюдный спектакль вечера: четыре десятка артистов танцуют не менее часа. Хореограф Брайан Ариас появился на свет в Пуэрто-Рико, но с отроческих лет живет в США, куда переехал с семьей. Идея, сценографический образ и музыка — оммаж русской культуре. Оркестр Большого театра, ведомый маэстро Павлом Клиничевым, эмоционально и с наслаждением исполняет известную музыку Глинки и Римского-Корсакова. Правда, нарезка таких узнаваемых фрагментов музыки русских классиков не всегда кажется мотивированной: мир каждого композитора — отдельный космос. На заднике «оживает» самое знаменитое полотно Айвазовского. «Океан, водная стихия, которую писал маринист, показалась мне созвучной дню сегодняшнему. Меня привлекло и то, что Айвазовский фактически изолировался от мира в Феодосии и оставался романтиком, был верен себе, даже когда большинство русских художников начали увлекаться реализмом», — рассказывает хореограф. Он не стал мудрить с выстраиванием фабулы, обозначил событие: Вселенную накрывают темные волны. 

Ариас переплавляет живописные образы в калейдоскоп танцев. Движения людской массы создают «кордебалетный» образ моря, то бушующего, то затихающего. Оно выбрасывает из своих вод соло, дуэты, трио и вновь поглощает героев. Танцы — мольбы, стоны, признания, умиротворения, воспоминания. Пластические волны вздымаются и отступают, взлетают и растворяются. Мелькают пластические цитаты из «Баядерки» и «Спартака», «Шехеразады», взмахи лебединых рук-крыльев. Самобытную пластическую лексику с ломаными руками и ускользающей вертикальной осью тел точно передал лучший дуэт спектакля — Екатерина Крысанова и Владислав Лантратов, необыкновенно хороши были и Якопо Тисси и Артемий Беляков. 

«Всего лишь» («Just») на известную музыку Дэвида Лэнга — единственный спектакль вечера, исполненный под фонограмму. Хореографа Симоне Валастро, как и композитора, вдохновила «Песнь Песней»: «Это единственный текст в Библии, так откровенно, почти эротически говорящий о любви мужчины и женщины. А сегодня тема любви кажется мне самой главной. За эти месяцы изоляции мы многое стали ценить иначе». Земную любовь, такую разную: идиллическую и безответную, простодушную и всепоглощающую, представила пятерка солистов Большого. Чувственным изысканным дуэтам (Анастасия Сташкевич и Вячеслав Лопатин, Мария Виноградова и Игорь Цвирко) предшествует мучительно горькое соло одинокой героини Ольги Смирновой. Валастро — выпускник академии Ла Скала, связавший свою карьеру с Парижской оперой, предложил эмоциональные танцы с невероятной концентрацией метафор и неукротимым желанием познать чувственный мир. Особое очарование, впрочем, не скрыло узнаваемости уже давно известных пластических ходов. 

В основе спектакля «Угасание» (Fading) на музыку Энрике Гранадоса — факт его печальной судьбы. Композитора преследовала боязнь природных катаклизмов. Он словно предчувствовал свою кончину в проливе Ла-Манш, когда бросился с корабля в воду, спасая жену. Они утонули вместе. Предвидение гибели, тревога, страх — таково абстрактное содержание балета, его настроение. Для болгарина Димо Милева, хореографа, работающего в Нидерландском театре танца (NDT), главной становится передача атмосферы. Он сам выступил и художником по костюмам: все семеро танцовщиков в белых рубашках и светлых, слегка тонированных брюках. Артисты Большого вновь оказались пластическими полиглотами, передавая нервный язык хореографа. Мастерство главной пары: Екатерина Крысанова и Владислав Лантратов и дуэт Марии Виноградовой и Игоря Цвирко концентрируют пластические мысли, создают образ спрессованного, обезумевшего времени. Балет исполняется под аккомпанемент рояля, это соло — исповедально (Сам Гранадос был талантливым пианистом и сочинил немало произведений для любимого инструмента), что отлично передала пианистка Надежда Демьянова. 

Вторая часть концерта «Tabula Rasa» Арво Пярта для двух сольных скрипок, подготовленного фортепиано (композитор точно указывал, как следует «готовить» инструмент) и камерного оркестра не только стала музыкальной основой четвертого балета, но и подарила ему название — «Тишина» (Silentium). Француз Мартин Шекс, проживающий в Германии, в своем балете передал томительную муку заточения в замкнутом пространстве, ограниченном гигантским хайтековским кольцом над сценой. Любопытно, что в процессе сочинения хореограф открыл для себя одноименное стихотворение Федора Тютчева («Как сердцу высказать себя? / Другому как понять тебя? / Поймет ли он, чем ты живешь? / Мысль изреченная есть ложь») и был поражен, насколько оно созвучно тому, что он задумал. «Мне хотелось рассказать о ситуации, когда мы оказываемся в неизвестном, незнакомом пространстве, когда уходит наша уверенность в себе и мы должны двигаться вперед, до конца не понимая, что нас ждет». Светлана Захарова — блистательная и неожиданная в этом балете — сказала еще точнее: «Шли, шли... и вдруг все замерло…», окончательно связав балет с карантином. Волны проходят по гибкому телу балерины, откликаясь на утонченные изломы музыки. Вокруг Светланы Захаровой и удивительного Якопо Тисси — ансамбль танцовщиков в облегающих трико с нарисованными крыльями. Ангелы, которым закрыли небо. Но они, измученные, но не сломленные, обязательно взлетят. 

Наверное, в иных условиях этот спектакль, единый в четырех пластических высказываниях, был бы встречен строже и принят спокойнее, но сегодня он — символ пробуждения и возврата к творчеству. Публика реагировала восторженно.