Украина и Россия. Перспектива-2030
Пролонгация сознательного дистанцирования Москвы от официального Киева скоро приведёт к необратимым изменениям в украинско-российских отношениях. Если сегодняшнее руководство России не хочет, чтобы фатальный разлом между, как неоднократно заявлялось в Кремле, братскими народами и культурами пришёлся именно на его каденцию, что-то необходимо предпринимать прямо сейчас.
Мир меняется кардинально, и то, что происходит в 2020 г., наглядно это демонстрирует. Перемены, впрочем, не означают, что старые проблемы и конфликты уходят. В некоторых случаях они обретают ещё более громкое звучание и значение. России также приходится искать ответы на стоящие перед ней вызовы, одним из которых являются отношения с Украиной.
Непосредственным поводом к изложенным ниже размышлениям стали три резонансные статьи, авторы которых по-разному, но достаточно пессимистично заглянули в возможное будущее российской геополитики. Владислав Сурков, предсказал России «двести, триста» лет «геополитического одиночества». Противоположную по вектору, но экзистенциально близкую версию предложил Сергей Лавров, который увидел среди потенциальных союзников России «членов ЕврАзЭС, ШОС, АСЕАН, страны Евросоюза». В этом широком обращении ко всем заинтересованным сторонам, можно увидеть ещё один вариант дистанцирования от культурных и ценностных союзов, когда среди множества потенциальных партнёров выделялись бы не просто попутчики, но страны-союзники, с которыми объединяет общая история и судьба. Третий вариант автаркии как части геополитической стратегии для России предлагает Сергей Караганов.
В предложенных футуристических нарративах есть одна общая черта – в них нет Украины. Страны, о которой руководители России и сегодня говорит как о культурно и исторически близкой. Действительно ли среди множества возможных вариантов ещё не наступившего будущего нет ни одного, в котором сохраняется надежда на мирное, а тем паче дружеское сосуществование двух наших государств? Политический и даже политологический дискурсы двух стран после 2014 г. не просто кардинально расходятся, а чреваты взаимной аннигиляцией. Даже попытка «перевода» чужой версии событий на язык дискурса своей страны чревата для «переводчика» риском подпасть под статьи уголовного кодекса обоих государств. И всё же, принимая во внимание тот факт, что состояние дискуссий по этому поводу не сулит никаких подвижек, авторы рискнут предложить вариант визуализации такого будущего, осознавая высокую вероятность быть не понятыми ни с той, ни с другой стороны.
Одной из главных идеологических причин неудач в российско-украинских отношениях является тот факт, что идея украинской государственности, самого её наличия фактически устраняется из российского политического дискурса, в частности дискурса российской идентичности.
Если Украина как государство «примкнёт» к Западу, то, с точки зрения российского понимания, совершит грехопадение такой глубины, которое не подлежит искуплению. Ведь тем самым Западу, врагу России, будут переданы российские неотчуждаемые святыни, с которыми связаны основания русского национального самосознания. А коль скоро в современном мире уже нельзя объявлять «крестовые походы», ответом может стать только полный отказ от родства, памяти и общения. Что-то подобное хирургическому усечению или описанной Гоголем драме Тараса Бульбы, отрекающегося от предавшего Родину сына Андрея. На другом полюсе возможностей – идиллия «русского мира», воцаряющегося на исторических территориях, Украина же возвращается в родное культурное пространство братских народов («практически одного народа»). Однако и в этом случае степень интеграции предполагает её разве что номинальную государственность, которая никем всерьёз не воспринимается.
Таким образом, варианты присутствия Украины в российском телеологическом дискурсе сегодня не предполагают рационального обсуждения отношений Украины и России как суверенных государств. Но «природа не терпит пустоты», и российское, и в особенности украинское будущее активно конструируется вне связи друг с другом.
Наиболее весомым вариантом такого конструирования является идеология (контридеология?) деконструкции аксиом «русского мира». Она предполагает формирование общности и культурного пространства на основе языка, церкви и истории. И поэтому противодействие ей осуществляется при активном участии политических конкурентов (под эгидой США) именно на этих направлениях. Во-первых, на Украине создана альтернативная УПЦ церковь (ПЦУ), во-вторых, целенаправленно разрушается российский нарратив Великой Отечественной войны, в-третьих, появилось предложение создать украинский Институт русского языка, то есть лишить Россию монополии на русский язык. Тимоти Снайдер, автор книги «Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным», в частности пишет: «Украинская культурная политика может заключаться в том, что украинский – это государственный язык, язык культуры, главный язык образования, но русский язык – это тоже неплохо, и его можно поддерживать в определенной степени, стандартизировать, разрабатывать собственные словари, создавать интернет-ресурсы, оказывая повсеместное влияние на мнение русскоязычной аудитории. Украинцы, белорусы и казахи просто отдали России монополию на русский. Это противоестественно, ненормально и это стоит изменить». Понятно, что «антирусскомировская» идеология самым существенным образом сказывается и на украинской идентичности, которая и является основным полем её реализации.
Однако для изменения идеологического отношения России к Украине, а также к украинской государственности в частности, есть и более приземлённые основания.
Россия не раз заявляла о поддержке неподконтрольных сегодня Киеву территорий Донбасса, давая понять, что любые попытки решить вопрос силой будут обречены на провал. Тем самым, по крайней мере до известной степени, российская сторона (подчеркнем, даже с точки зрения российского политического дискурса) разделяет ответственность за продолжающийся конфликт, а потому должна стремиться к нормализации ситуации не только из геополитических соображений, но и из-за продолжающихся гибели и страданий конкретных людей.
Например, мир, в котором признаётся существование трёх полов, значительно отличается от «двуполого мира». Смыслы формируют соответствующие им идентичности (скажем, природа как высшая ценность предполагает экодвижение), выступают основой солидаризации и социального действия. Новые смыслы порождают новые сообщества, социальные проекты и идентичности – повсеместно.
На уровне украинской школы и бытового сознания (через СМИ) активно формируется картина мира, в которой Россия отсутствует или выступает главным мировым злом. Целенаправленно воспитывается поколение жителей Украины, которое будет видеть в России не только врага, но и нечто культурно второсортное и просто неинтересное. Набор мер универсален, но подогнан под украинские реалии. У россиян зреет зеркальный ответ, в том числе направленный на воспитание у молодых людей определённого отношения к Украине. Но, учитывая важность упомянутых исторических корней, отторжение Украины может сказаться на восприятии российской молодёжью и собственной истории, и государства.
Для самой Украины такой идеологический разрыв, по крайней мере сегодня, не выглядит многообещающим. Автономизация от России не означает для Украины вхождения в другое культурное пространство. Во-первых, по объективным причинам – даже католическая Польша, с которой у Украины достаточно общих страниц в истории, на роль родственной культуры подходит с трудом, что уж говорить о более далёких странах. Во-вторых, Украину никто в Европе особо не ждёт, а с учётом «российского фактора» вряд ли примет в ЕС и НАТО на правах полноценных участников. Получается, что урон от разрыва с Россией никакими новыми горизонтами не компенсируется, а лишь способствует росту внутреннего напряжения. С учётом всё ещё достаточно большой доли украинцев, видящих в России скорее союзника, чем врага, напряжение это критическое. Не хочется думать, что такие процессы являются неявной целью российской политики по отношению к Украине, в частности упомянутых выше футуристических визуализаций российского будущего «без Украины».
Сегодняшний курс Киева приносит Москве ситуативную выгоду, например, в демографическом плане или с точки зрения политики замещения украинской продукции товарами внутреннего производства. Однако в перспективе разрыв с Украиной может превратиться для России в экзистенциальный вызов. Уже сам факт «узаконивания» обособленного, если не сказать враждебного существования двух наций, возводящих свою историю к одним и тем же центрам, событиям и персоналиям, представляется ненормальным. Тем более если речь идёт о «сдаче» святынь своей истории цивилизационным конкурентам.
Единственным действенным вариантом восстановления нормального межнационального диалога является его возобновление именно на межгосударственном уровне. Демонстрация Москвой готовности к всестороннему и глубокому диалогу с Украиной как с полноценным признанным партнёром до известной степени могло бы нейтрализовать негативное идеологическое влияние сил, заинтересованных в российско-украинском разрыве. Важно понимать, что игнорирование Россией украинской субъектности превращает симпатизирующих ей украинцев в «пятую колонну», антигосударственный элемент. Логика проста: Россия не признаёт необратимость государственности Украины, значит украинцы, которые поддерживают Россию, выступают против собственной страны. Российский нарратив только подливает масла в огонь, потому что имплицитно предполагает освобождение «пророссийских» украинцев не только от «прозападных» политиков, но и от украинской государственности в целом.
Коррекция политико-политологического дискурса в России в сторону признания и поддержки украинской государственности сузит опору антироссийских деятелей, а в перспективе может укрепить позиции более взвешенных политиков, поспособствовать налаживанию диалога между Украиной и Россией, решению спорных вопросов, восстановлению экономических и культурных связей. По большому счету, шаги, которые в сегодняшних украинских реалиях носят ярко выраженный антироссийский характер, могут перестать быть таковыми. Например, темы голодомора и декоммунизации связаны с той частью советского наследия, идеологическим преемником которого Россия никогда себя не объявляла. Более того, Советская власть (этнически состоявшая не только из русских) не меньшие катастрофы принесла и России. Повторим, всё это реализуемо, если вспомнить, что государство не тождественно правящей верхушке, пусть даже его и представляющей.
России невыгодно, для неё даже противоестественно иметь соседнюю Украину в качестве заклятого противника по любому вопросу, включая позицию на «большой» международной арене. То же можно сказать и об Украине. Тем более в условиях, когда после неолиберальной глобализации мир выстраивается по принципу культурно-исторических региональных конгломератов. Регионализация мирсистемы связана с инфляцией идеалов просвещенческого универсального разума. У локальных ойкумен – США, ЕС, Китая, России и других, появляются собственные аксиологии и основанные на них политические проекты. Поэтому расширение (с соответствующей трансформацией) российского проекта до трансгосударственного Восточноевропейского, одним из центров которого станет Киев, имеет перспективы в будущей глобальной конкуренции культурных субмиров. Территория такого проекта имеет узнаваемый исторический ландшафт, обширную площадь и население, и, при благоприятном развитии, может превратиться в содружество наций. Ни Украине, ни России при этом не придётся отказываться от собственных интересов. Украина может искать пути встраивания в европейскую подсистему, Россия – создавать евразийское экономическое пространство. Станут ненужными сотни лет геополитического одиночества, а обустройство совместно унаследованного исторического пространства может стать тем «большим проектом», об отсутствии которого пишет Сергей Караганов.