Режиссер Марфа Горвиц: «Сейчас слишком большой выбор развлечений и контента, а хотелось бы, чтобы шлак не попадал в детское сознание»

Марфа Горвиц — молодой режиссер с немалым багажом постановок. У нее отличное, почти старорежимное образование: окончила Московскую международную киношколу, училась в Театральном училище имени М. С. Щепкина, была одной из самых запоминающихся выпускниц Мастерской Сергея Женовача режиссерского факультета ГИТИСа. Первый же спектакль на профессиональной сцене — «Бесстрашный барин» в Молодежном театре — собрал несколько премий, включая «Золотую маску».

Сейчас на афише Москвы несколько детских спектаклей Марфы. Ей поступает много предложений от российских театров на сочинение постановок для юных зрителей, но в ответ она предлагает приехать и провести свою детскую документальную лабораторию, которая готовит необычные спектакли, основанные на реальных событиях и семейных легендах. О своем проекте, волшебном «Домике Фанни Белл», и театре как спасении от одиночества и рефлексий Марфа рассказала «Культуре».

— Как родилось желание заниматься театром и помните ли вы спектакли своего детства?

— Росла я в киношной семье, где не было плановой установки специально водить ребенка на детские спектакли. Родителей приглашали на премьеры друзья-артисты, и они всегда брали с собой меня. В Театре Сатиры я смотрела знаменитых «Карлсона» и «Пеппи Длинный чулок» — в них играла мамина подруга, актриса Людмила Гаврилова. Брала меня на спектакли и крестная, помреж, когда она ходила в театр «отсматривать» актеров. Лет в 11–12 меня захватил спектакль «Мельник-колдун, обманщик и сват» в Театре на Малой Бронной... 

— Это был необыкновенно легкий, воздушный спектакль Сергея Женовача.

— Вскоре я втянулась и уже ходила в театр одна или с подружкой. Смотрела все подряд – и в Малом, и Художественном имени Чехова, и Вахтанговском. Связь с театром рождалась как спасение. Это точно помню. 

— От чего спасались?

— Я всегда была интровертом, и мне как созерцателю, для которого процесс поглощения гораздо естественнее, чем какая-либо активность, история с театром оказалась самой приемлемой. Ощущалось и подростковое одиночество, но я всегда знала, что у меня есть возможность пойти вечером на спектакль.

Период взросления случился вместе с перестройкой. Родители в ужасе думали, как нас прокормить, визуальная картинка вокруг казалась депрессивной и угнетающей. Театр стал побегом в альтернативную реальность. Поняла: если вечер проведу в зрительном зале, то это время в любом случае будет более осмысленным. Тогда я для себя вывела такую формулу: на сцене — та реальность, которую тщательно отбирали. Продуманный мир, интересный, насыщенный — он как более калорийная пища, скажем так.

Сначала открыла Малую Бронную периода Женовача, потом «фоменок». Они отличались от того, что я видела в других театрах; чувствовала, что люди там объединены какой-то общей эстетикой, идут одним путем. «Пять вечеров» и «Ночь перед Рождеством» на Бронной стали потрясением. Поняла, что надо что-то сделать. А что я могу сделать в свои 14 лет? Тогда я училась в Киношколе и, взяв камеру и кассету VHS, пошла к артистам за кулисы брать интервью. Придумывала вопросы про актерскую профессию, что-то серьезное-рассерьезное...

— Вы режиссер молодой, и три детских спектакля в разных театрах Москвы — это уже не случайность, а тема. Как она сложилась?

— С «Бесстрашным барином» в РАМТе — все просто. На первом курсе в ГИТИСе в Мастерской Женовача мы целый семестр занимались сказками, упражнялись на материале русского эпоса. Когда Алексей Владимирович (А.В. Бородин — худрук РАМТа. — «Культура») предложил нашему курсу поучаствовать в лаборатории «Молодые режиссеры — детям», то мы стали вспоминать учебные «заначки», я решила вернуться к «Барину». Он стал первым моим спектаклем в профессиональном театре.

Появление «Сказок из маминой сумки» связано с моими детьми. На день рождения сына, ему исполнялось два года, мы устроили праздник в кафе «Март», где показывали детские спектакли. Смотрела сказку и понимала, что она не годится для малышей. Ежик с Медвежонком слишком долго находились в диалоге, а у детей до трех лет особые законы восприятия мира, они постигают его совсем не вербально. Своими размышлениями поделилась с мужем, и муж предложил не размышлять о недостатках чужого спектакля, а на следующий детский праздник сделать спектакль самой. Я загорелась затеей, рассказала о ней своему другу, руководителю Театра Вкуса Юрию Макееву. Репетировали с блестящей командой: Аля Ловянникова, сейчас она крупный специалист по детскому театру, Надя Лумпова, сегодня известная актриса театра и кино. Тогда все мы только начинали. Идея задействовать только предметы принадлежала Але. Это было абсолютное ноу-хау для детского спектакля. Мы старались придерживаться какой-то сюжетной канвы, но самым важным и первостепенным для нас были именно предметы, от них мы «плясали». Похожи бигуди на червяков? Вроде да. Придумаем для них эпизод. Щетки для волос — ежи, ножницы — галка. Конечно, показ мы сделали «с подмигиванием» — пригласили человек сорок знакомых детей со взрослыми. Праздник удался, и семейный домашний спектакль для своих мы стали играть в Театре Вкуса. Позже выяснилось, что «Сказки из маминой сумки» стали первым бэби-спектаклем в Москве.

— Я-то видела ваши трогательные «Сказки...» в «Домике Фанни Белл». Как он туда попал?

— Когда Театр Вкуса потерял свою сцену, мы скитались по разным площадкам, пока не обрели пристанище под крышей «Домика Фанни Белл», чему безумно рады. Нам хорошо с его замечательными хозяевами Светланой Соколовой и Андрюшей Поздняковым, которые уже много лет возглавляют этот частный детский театр, что очень непросто. Мне нравится их концепция: основная сцена и филиалы находятся в реновированных старинных парках, то есть поход в театр совмещается с прогулками в саду имени Баумана или по Филевским аллеям.

— У вас есть еще и «Золушка» для ребят старше двенадцати. 

— Трудно поверить, но я его не задумывала как детский. Мне так понравилась пьеса Жоэля Помра, что я тут же забыла про адресата. Более того, была убеждена, что мы репетируем спектакль для взрослых. Даже просила не приводить на прогон детей. Оказалось, что бы я ни поставила, это недалеко уходит от детского восприятия и подросткового мироощущения. Это открытие меня даже напрягало. Я-то думаю, что создаю что-то взрослое, а на самом деле мои спектакли связаны с проблемами детей и тинейджеров и темой инфантилизма в целом.

— Не случайно же вы создали детскую лабораторию...

— Немного угнетает, что театры часто приглашают на постановку спектаклей для малышей и школьников. Благодаря запросам на детский контент я изобрела свою документальную лабораторию, которой горжусь. Проект для себя называю Rimini Protokoll для детей.

— Экспериментальный театр с таким названием работает с документальной основой, без профессиональных актеров и подчас даже разрушает священную «четвертую стену». Вы следуете этим принципам?

— Мы делаем наш спектакль в формате экспресс-интенсивных мастер-классов, которые идут несколько дней. Тренинги по 4–5 часов, то есть это очень напряженная работа, в которой принимают участие 15 пар: ребенок и его родитель. В чем затея? Старшие рассказывают истории из своего детства, а дети играют своих пап-мам. Такой документальный спектакль разворачивается: немножко сторителлинга, немножко театра. Проект осуществляем уже не первый год, и реализовать его непросто: творческая команда — режиссер, хореограф, драматург, художник и 15 пар участников. Чтобы сделать спектакль за короткий срок, нужно всем работать интенсивно и параллельно. В первый день знакомимся, проводим тренинги и собираем истории. Потом наша группа думает, что с этими историями делать и как их можно поставить. Самое интересное в том, что в каждом городе рождается новый спектакль. Мы дважды участвовали в «Детском Weekend» «Золотой маски» в Новом пространстве Театра Наций. Представляли проект в Воронеже в рамках фестиваля «Маршак», проводили лабораторию в Красноярске на детской программе Книжной ярмарки. 

Если реализовать проект во многих российских уголках, то получится альманах, где собраны истории людей и городов, такая летопись страны. Нам эта задумка дорога потому, что в ней есть точка честности. Теперь на приглашение поставить что-нибудь детское, я предлагаю провести лабораторию, результатом которой будет спектакль, где играют не профессиональные артисты, а местные горожане. Поначалу мы опасались, что результат будет интересен узкому кругу участников, их родственникам, друзьям, знакомым, а оказалось, что захватывает всех — складывается необычная форма постижения прошлого своего края через правдивые судьбы людей.

— Театр для детей и психология — родственные миры?

— Театра без психологии не существует. Изучать ее обязаны и режиссеры, и актеры в театральном вузе как обязательный предмет. Хороший спектакль, взрослый или детский, — это знание психологии, нюансов темпераментов, моделей поведения.

Спектакль «Золушка» построен на психологии, с учетом метода «семейных расстановок» по Хеллингеру (Берт Хеллингер — немецкий философ, психотерапевт, богослов. — «Культура»). В известном мифе о Золушке драматург разглядел историю подростка, зашедшего в тупик, попавшего в сложную жизненную ситуацию. Ключевое исходное событие заключается в том, что Золушка потеряла мать, и от этой болевой точки раскручивается пьеса. Если просмотр спектакля сопоставим с сеансом психотерапевта — задачу режиссера можно считать выполненной.

— Виртуальные ветра нового времени не опасны традиционному театру? Выживет ли живой актерский театр для детей или победят трансляции и цифра?

— Изменения происходят постоянно, и их не стоит бояться, как и новых технологий. «Пусть цветут все цветы» — это так здорово. Сейчас, на карантине у нас с детьми появилась возможность посмотреть спектакль о Малыше и Карлсоне театра «Около». Мы в восторге от увиденной трансляции «Трех толстяков» Андрея Могучего. В условиях изоляции очень уместен формат сторителлинга, поэтому с удовольствием смотрим сторителлинги по истории России Мастерской Брусникина и Театр сторителлинга Кости Кожевникова. Но это не значит, что мы не соскучились по живому настоящему театру. Его никакие новейшие технологии не заменят.

— Кого вы предпочтете видеть в зрительном зале рядом с ребенком — маму-папу или группу одноклассников?

— Конечно же, родителей. В массовых походах классом есть чудовищная бессмысленность, потому что внутри компании разворачивается совершенно иной сценарий: группа ребят со сложившимися межличностными взаимоотношениями «выстраивает» свое событие, не имеющее отношения к происходящему на сцене.

— Современный ребенок какой, в сравнении, например, с детьми вашего поколения?

— Мне нравятся современные дети. Мы были несколько зажатыми, застенчивыми, скованными. Они более свободные и раскрепощенные, у них меньше границ и рамок. И какая-то невероятная оперативная память, они готовы гигабайты переваривать. Их мозги — почти компьютеры, и по скоростям, и по возможностям. Сейчас дети, кажется, более счастливые, хотя есть опасность пресыщения — слишком большой выбор развлечений и контента. В этом потоке трудно сориентироваться, а хотелось бы, чтобы шлак не попадал в детское сознание.

— Какой ваш график жизни на карантине? Ситуация «выбила» вас из процесса или, напротив, освободила время для внутреннего творчества?

— На карантине возникла возможность преподавать — это давнишняя мечта, на которую не хватало времени. Киношкола, где я училась и с которой дружу все эти годы, — теперь это Киноколледж — доверила мне прочитать курс лекций по истории театра. Каждая онлайн-встреча была посвящена какому-то мощному театральному явлению. От Шекспира, Мольера или комедии дель арте до театра документального и постдраматического. Еще проводила занятия с ребятами из студий разных городов Межрегиональной ассоциации «Оперение», созданной Константином Хабенским. Так что во время изоляции готовилась к лекциям и читала их. И это для меня огромное счастье.

— Как полагаете, вернется ли маленький зритель в театр, или родители будут долго опасаться вирусов?

— Трудно сказать, но точно знаю, что фестиваль «Арлекин» перенесен на сентябрь и должен состояться; мы с дочерью Глашей собираемся в Петербург. После карантина наша детская документальная лаборатория поедет в Норильск, Томск и, может быть, еще в ряд городов. Планов много, и будем надеяться, что активная театральная жизнь вернется — как для нас, так и для зрителей.