11 мая 1990 года ушел из жизни Венедикт Ерофеев. Однокурсники московского филфака вспоминают его «типичным провинциальным мальчиком, золотым медалистом с голубенькими глазками, тихим, застенчивым, добрым, милым и очень наивным». Но занятия в университете строились иначе. «Когда я пришел в эту «величавую крепость», услышал: «По отделениям! Делай — раз! По отделениям! Делай — три! Руки по швам». И был немедленно разочарован». А затем, фигурально выражаясь, «немедленно выпил» — и больше не прекращал. «Я просто перестал ходить на лекции и перестал ходить на семинары. И скучно было, да и незачем. Я приподнимался утром и думал, пойти ли на лекцию или семинар… и не вставал и не выходил». Впоследствии подобное умонастроение он назвал своим «все равно». «Оно у людей моего пошиба почти постоянно (и потому смешна озабоченность всяким вздором). А у них это — только в самые высокие минуты, т. е. в минуты крайней скорби, под влиянием крупного потрясения, особенной утраты». Со своим фирменным юродством Ерофеев говорит об этом и в своем шедевре «Москва — Петушки». Алкогольный «адаптоген» на некоторое время действительно ослабляет душевную боль, но зато требует нарастания дозы и в конце концов разрушает остальную жизнь. Ерофеевская легенда романтизирует скитания несчастного Венички по вагончикам и общагам специализированных управлений связи и всяких ремстройтрестов, из которых его тоже регулярно вышибали за прогулы (хотя свои обязанности кабельщика он вроде бы выполнял прилежно), но на самом деле это типичные мытарства люмпена-алкоголика. И его собственное хамство, беспредельная безответственность по отношению к любившим его женщинам и друзьям - тоже типичные признаки алкогольной деградации, которую дозволительно романтизировать не в большей степени, чем понос и золотуху. Язык без костей — отчего не отыскать перекличку Венички с Сократом или Шопенгауэром или, скажем, с религиозным подвигом юродства, но прижизненный культ Ерофеева привел мне на ум такую притчу. В свободомыслящей интеллектуальной среде разнеслась слава о самородке, подвизающемся на самых наичернейших работах и развлекающемся тем, что наносит себе раны великолепно отделанным кинжалом и уморительно комментирует брызжущие струйки крови. Восхищенные зрители видят в этом забавный хеппенинг, хотя на самом деле несчастный истязает себя, чтобы заглушить невыносимую душевную боль.
