На двух фронтах. Вера Космачева
Постепенно подходит к завершению совместный специальный проект SmolDaily.ru и УФСИН России по Смоленской области «На двух фронтах», в котором мы еженедельно рассказывали о ветеранах Великой Отечественной войны, в мирное время продолживших службу в уголовно-исполнительной системе Смоленской области.
Чувства гордости, признательности, уважения переполняют каждого из нынешних сотрудников по отношению к ветеранам, долгие годы жизни после войны посвятившим службе в местах лишения свободы.
Несмотря на преклонный возраст, ныне здравствуют те ветераны уголовно-исполнительной системы, кто своими глазами видел ужасы самой страшной войны в истории человечества, и кто от первого лица может рассказать о пережитом.
Сегодняшний наш рассказ о Вере Алексеевне Космачевой — женщине, которая не только своим военным подвигом приближала День Победы, но и после войны помогала Смоленску возрождаться из руин.
Судьба не баловала Веру Алексеевну с самого начала ее жизни. Родители были высланы из родного Новороссийска во время установления в городе Советской власти. Так происходило тогда со всеми, кто имел благородное происхождение и жил более или менее зажиточно. Вера, младшая из четырех детей, родилась уже в Узбекистане, в городе Наманган.
— Теперь я понимаю, что моим родителям тогда просто повезло, — рассказывает ветеран. — Других отправляли в северные лагеря, а их просто выслали из Новороссийска.
Семью Веры «просто выслали» вместе со всей родней – братьями, сестрами, дедушками, бабушками и даже крестными родителями.
Чем занимались родители до ссылки, Вера Алексеевна не знает, помнит, что в Узбекистане отец устроился товароведом на маслозавод, а мама, растившая четверых детей, не работала. Не успев толком собрать вещи, семья Аксеновых оказалась в ссылке что называется «без ничего». Начался голод. В самое страшное время родители попытались вернуться в родной Новороссийск, Вера даже ходила там в первый класс, но все равно приехали обратно – без родных было очень тяжело.
Через некоторое время мама заболела туберкулезом и умерла, младшей Вере к тому времени было всего 10 лет. Папа умер примерно через год. Старшие дети уже были самостоятельными — старшая сестра вышла замуж, двадцатилетний брат тоже жил отдельно. А двух младших – Тамару и Веру отдали в детский дом.
— Там нас не обижали, — говорит Вера Алексеевна, — и я всегда очень тепло вспоминаю наш детдом. Мальчики играли в духовом оркестре, нас учили играть на гитаре, шить. К 14 годам я хорошо шила на машинке, эти умения пригодились мне на всю жизнь – я шила и перешивала одежду и себе, и детям, и внукам.
Отправляя сестер в детский дом, их, к счастью, не стали разделять. Более слабая, по ее словам, Вера всегда пряталась за спину боевой Тамары, хотя та и была старше всего на три года. Жизнь вне стен казенного учреждения была такая трудная, что многие дети начинали зарабатывать деньги, не достигнув и четырнадцати лет. Шли в основном няньками в чужие семьи. Но и другой тяжелой работы тоже хватало.
Покинув детский дом, Тамара уехала в Ташкент, поступила учиться. А после своего выпуска к ней приехала и Вера, поступив в медицинский техникум.
— Сначала меня устроили в торговое училище, — вспоминает она, — но мне не захотелось там учиться, я почувствовала, что это не мое, и уехала к Тамаре.
И тут началась война…
В 1942 году учениц медицинского техникума выпустили досрочно, и всей группой они пошли в военкомат – проситься добровольцами на фронт. По словам Веры Алексеевны, они тогда были слишком молоды и не думали о том, что идут на войну, на смерть. Просто в воюющей с мощным врагом стране они просто не могли поступить по-другому.
— Брать меня сначала не хотели, — рассказывает ветеран войны, — помог случай. Моя девичья фамилия Аксенова, а военный комиссар оказался моим однофамильцем. Я очень просила, плакала, чтобы и меня взяли, и он уступил.
В сентябре Вере исполнилось 17 лет, а 5 ноября она вместе с полутора сотнями других добровольцев уже ехала в Москву, на пересыльный пункт. Там в то время собирали женскую добровольческую стрелковую бригаду.
— Была у нас заместитель бригады Вера Крылова – очень красивая женщина, фронтовичка. Она и решила собрать женскую бригаду – мол, в тылу женщины давно заменяют мужчин, почему бы не помочь им и на фронте.
С этим предложением она ходила к самому Сталину, который сначала долго не соглашался. Но потом все-таки женщин стали собирать в отдельное подразделение. Укомплектовали бригаду с полным обеспечением, в стрелковую роту попала и Вера Аксенова. Девушек обмундировали и расформировали по взводам. В составе роты снайперов Веру отправили в Москву, в Очаково.
— Мы ходили в походы, нас учили заворачивать шинели, окапываться, много пришлось ходить пешком, бегать по лесу, ползать по-пластунски, выдали винтовку, — вспоминает те дни В.А.Космачева. – В общем, нас активно готовили к фронту. Было очень тяжело, многие не выдерживали, заканчивали жизнь самоубийством – кто-то стрелялся, кто-то вешался. Нашей старшине было около 27 лет. Ее прислали с фронта, и она казалась нам умудренной опытом взрослой женщиной. А большинству из нас было тогда не больше двадцати.
Сначала девушек очень плохо кормили, они не выдерживали и во время дежурства по кухне переедали, потом долго болели. Но Вера Алексеевна выдержала. Может быть потому, что была детдомовская, воспитанная в коллективе. На первый план ставились не личные желания – необходимость для общества. Это давало внутренний стержень, не позволяло сломаться.
Подготовка солдат заняла полтора года. Принимать уровень их готовности отправиться на фронт приехал генерал. И девушки полностью инсценировали военные действия – носили раненых, стреляли, шли в атаку, наступали на учебного врага. В итоге их все же сочли не готовыми для войны и оставили учиться дальше. Потом все стало резко меняться. Веру Крылову объявили врагом народа, обвинили в шпионаже. И всю бригаду расформировали и раскидали кого куда.
Полк Веры Алексеевны отправили в только что освобожденный Смоленск. Из Москвы в наш город они добирались почти месяц. В январе 1944 года их привезли в Смоленск и поселили в трехэтажное здание на Ново-Ленинградской улице (сейчас — здание мелькомбината). Полк перевели в органы внутренних дел НКВД и дали задание заниматься обслуживанием контрольных пунктов, патрулированием города, охраной военных точек, где хранилось оружие.
— Немцы были еще очень близко – в Орше. Все было так сильно разрушено, что просто страшно было смотреть – одни трубы и остатки стен. Люди жили, где придется – в подвалах, землянках, сооружали себе жилье в крепостной стене, из которой тут и там торчали трубы самодельных печек. И катастрофически мало людей, — тяжелые воспоминания даются Вере Алексеевне с трудом. — Через Днепр был небольшой деревянный мост, по которому солдаты регулировали движение в одностороннем порядке – боялись, что он рухнет. На Кловке были лагеря для военнопленных, мы занимались там переписью немцев. И хотя мы знали, что они – враги, но враждебного отношения к пленным у нас не было. Когда их увозили домой, их даже одевали в теплую одежду.
«17 мая 1944 года была страшная бомбежка, я в это время стояла на посту недалеко от железной дороги. Припоминаю, что на пригорке находился какой-то склад. И вот в четвертом часу утра началась страшная бомбежка. Немецкие самолеты летели так низко, что, казалось, могли задеть голову, и строчили из пулеметов по бежавшим, бросали бомбы и «зажигалки» (световые ракеты). Светло было как днем. Горел весь железнодорожный узел, вагоны полыхали один за другим, огненной цепью. Слышу, мне кричит мужчина, видимо украинец: «Дивчина, дивчина, ходы до мене!» Оказалось, что при входе во двор стояла чугунная бочка с прорезанной дверью, что-то типа будки, оттуда он и кричит. А я стою на открытом месте в шоке, вжалась в стену, автомат прижала к себе. Я в эту будку прибежала, а вокруг кромешный ад творится. Рядом был воинский склад, там дежурил целый взвод солдат. И прямо в него попала бомба. Ребята, конечно, все погибли. Кончилась бомбежка только к утру. А склад горел еще две недели и из него постоянно стреляли снаряды.
Когда все закончилось, мы вернулись и собрались во дворе. А незадолго до этого туда упала бомба замедленного действия. Так получилось, что когда все вернулись в подразделение, эта бомба взорвалась. Я пришла позже всех и увидела, что 33 наших девочки из ста двадцати остались там навеки. И помню, как их похоронили, сама принимала участие, но сейчас никак не могу сообразить, где это было, на каком кладбище. Я же тогда совсем не знала города. А так хочется прийти к ним на могилку.
А еще рядом с нашим зданием был трехэтажный дом, в котором располагался госпиталь. Накануне нас попросили помочь перенести больных из него в эшелон. Три этажа раненых. И, очевидно, бомбой, что попала к нам во двор, фашисты намеревались взорвать этот госпиталь. Конечно, они его взорвали, но раненых там уже, к счастью, не было.»
Скоро вернулось из эвакуации Управление МВД. Приехал архив и сотрудники, которые его сопровождали.
— У них практически не было персонала, некому было работать, поэтому они пришли к нам и набрали 20 человек, в их число попала и я. Первый месяц, хоть меня и оформили в следственный изолятор медсестрой, я занималась бумажной работой – разбирала архивы, составляла списки. А уже потом стала работать по специальности. Выходных дней у нас не было, в воскресенье мы ходили разбирать завалы управления, которое было полностью разрушено.
В СИЗО заведующим канцелярией служил и будущий муж Веры Алексеевны — Петр Иванович Космачев. Он был инвалидом войны, воевал на Карельском фронте, на границе с Финляндией. После ранения вернулся в Смоленск, пошел в военкомат, там его и направили в уголовно-исполнительную систему.
— Когда мы поженились, нам дали комнатку в «тюремном доме» на Гагарина, — вспоминает наша собеседница. — Через год у нас родился сын. Воды в доме не было, да и колонок вокруг тоже было не найти. И нам приходилось ходить за водой на улицу Урицкого, к пожарной части. Сначала ходили с котелками, потом где-то нашли ведро. Пока донесешь это ведро — половину расплескаешь. И когда я слышу, как люди жалуются на тяжелую жизнь, всегда удивляюсь – разве сейчас тяжело? Мы победили в войне, отстроили город, вырастили детей, внуков и никогда не роптали на судьбу.
Так получилось, что молодые годы Веры Алексеевны пришлись на войну, и особой возможности встречаться с парнями не было. Но все равно девчонкам очень хотелось хорошо выглядеть.
— Особо возможностей красоваться не было, — улыбается Вера Алексеевна, — краситься мы не красились, стирали и гладили в специально отведенное время. Когда стояли под Москвой, раз в десять дней ходили пешком в баню за 12 километров, в Кунцево. Ходили ночью, потому что днем постоянно шли учения. Мы так изматывались, что засыпали прямо на ходу. Длинных волос, конечно, ни у кого не было, но и под мальчика никто стричься не заставлял. Было иногда время и для того, чтобы сделать снимки на память. Фотографироваться ходили в Кунцево, за свои деньги. Нам платили два с половиной рубля в месяц, они назывались «солдатские». Это было очень немного, но мы как-то справлялись — экономили, собирали.
Вера Алексеевна с любовью, очень бережно перелистывает старенькую записную книжку с адресами, написанными красивым девичьим почерком, перекладывает военные фотографии, вспоминает. Все это осталось от ее боевых подружек – таких же двадцатилетних девчонок, как и она сама тогда.
Придя работать в следственный изолятор, молоденькая медсестра никогда не боялась своих арестованных пациентов. Во-первых, их тщательным образом инструктировали как себя вести, как разговаривать, даже в каком месте от больного стоять. А во-вторых, и обитатели камер были несколько другими, чем сейчас.
— В тюрьме в то время большинство арестантов содержались по 58-й статье. Много было женщин, которые сидели «за колоски». Народу и тогда было много, но все же не так, как теперь. Да и состав был другой – интеллигенция, колхозники. Уголовников было немного. Соответственно, и обстановка в учреждении была спокойной.
После следственного изолятора Вера Алексеевна Космачева работала и в областной, и в обкомовской больнице. 22 года проработала рентгенлаборантом, а потом снова вернулась в тюрьму — медсестрой в Межобластную психиатрическую больницу, а потом стала и старшей сестрой.
Сейчас она, как говориться, на заслуженном отдыхе. Но и на пенсии Вера Алексеевна умудряется не сидеть на месте.
— Я очень общительный человек, — говорит она, — люблю быть с людьми, 30 лет проходила в группу здоровья, не один десяток лет пою в ансамбле «Боевые подруги». Этим коллективом мы ходим по детским садам, школам, рассказываем ребятам о Великой Отечественной войне, поем военные, патриотические песни. К сожалению, наша молодежь не очень интересуется историей. Сразу, когда мы приходим, нас встречают не очень доброжелательно, думают, чего этим старушкам дома не сидится. А потом, когда мы начинаем петь хором, они вовлекаются, слушают и потом принимают «на ура».
Жалко, но постепенно уходят из жизни близкие люди. Вера Алексеевна, как может, старается поддерживать связь со знакомыми. После войны не сразу, но она нашла всех своих сестер и брата. Брат воевал в Красной армии, вернулся живой и невредимый, а сестры пережили войну в Ташкенте.
— Советская власть приучала детей, да и сама жизнь говорила о том, что родители — не главное, — с горечью говорит Вера Алексеевна. — И я никогда не интересовалась, кто они были, где теперь мои родные. Как-то эти воспоминания изживали из памяти. Когда началась перестройка, я стала искать свои корни и практически ничего не смогла найти. Писала в Новороссийск, Наманган. Но архивы там не сохранились. Сейчас я сама себе удивляюсь, как так получилось, что раньше меня это не интересовало.
Сейчас у Веры Алексеевны Космачевой двое взрослых детей, четыре внука и три правнука. Она сначала помогала поднимать на ноги внуков, а теперь все время занимается с правнуками. В этом году Вере Алексеевне исполняется 95 лет, но она по-прежнему выглядит замечательно, прекрасный собеседник и мудрый советчик. Секрет своего жизнелюбия объясняет просто:
— Те трудности, которые мне пришлось пережить, позволяют гораздо проще относится к жизни, не зацикливаться на проблемах, а как можно скорее решать их. И еще — очень важно не терять связи с людьми. Особенно в пожилом возрасте, когда люди остаются один на один со своими проблемами. Иначе будешь думать только о своих болячках. Годы, конечно, дают о себе знать, но я стараюсь об этом не думать и бросать заниматься общественной деятельностью не хочу. Ведь я еще так много смогу дать людям.