Владимир Берхин: НКО по-прежнему разобщены, каждый суслик — агроном
Что происходит
Я уверен, что картина, которую мы видим в СМИ и тем более социальных сетях, очень искажена. Не то чтобы полностью ложна, но искажена. Я практически уверен: почти все, что публикуется в открытом доступе, так или иначе отцензурировано с какой-то целью. Где получить достоверную информацию – я не знаю.
С одной стороны, происходит эпидемия, от которых все очень сильно отвыкли – во всяком случае, в западном мире. Поэтому происходящее воспринимается если не как катастрофа, то как какие-то очень серьезные перемены. Хотя это не первая эпидемия в истории человечества и, боюсь, не последняя.
Происходят, скажем так, очень необычные обстоятельства, требующие необычных усилий.
Одновременно, судя по всему, происходит значительный экономический кризис, какого не было, видимо, уже давно. Это чревато большим количеством человеческих страданий: люди все-таки привыкли жить при относительном благополучии. Кризис оказывает непосредственное влияние на то, как люди все это переживают, на их эстетические, политические, религиозные предпочтения.
Значительная часть людей беднеет, следовательно, потребление сокращается или переводится в какой-то другой регистр. Многие перейдут к состоянию выживания или около того. Это все касается в основном западного мира, потому что я не знаю, как все это переживается в Азии и Африке. Подозреваю, что где-нибудь в Сомали жизнь в результате эпидемии коронавируса или рецессии на биржах изменится чрезвычайно мало.
Самоизоляция
Сам я переживаю самоизоляцию довольно просто. В марте я был в Израиле. Прилетел в Москву 26 марта и практически сразу изолировался на даче на карантине как человек, прибывший из-за рубежа. За две недели мне позвонили из какой-то инстанции один раз и спросили, соблюдаю ли я карантин. Смысла этого звонка я не очень понял – на слово, наверное, поверили мне. Больше никто меня не контролировал.
Каких-то серьезных перемен я не ощутил. У меня есть интернет, еда и камин. Так что я это пережил значительно лучше многих. Я достаточно легко переношу изоляцию, не страдаю от безделья или одиночества. В деревенском доме всегда найдется, чем руки занять, особенно после зимы.
Рано или поздно ограничения снимут, потому что режим жизни, когда для выхода из дома надо получать справку, все-таки ненормальный. Люди настолько массово будут его нарушать, что он просто потеряет смысл. Собственно, уже сейчас – по свидетельству тех, кто остается в Москве, — в первую неделю самоизоляции люди дома сидели, а сейчас начали выходить — просто потому что надо. У всех людей найдутся дела. Я не очень верю, что этот режим у нас всерьез и надолго.
Не уверен, что есть смысл напрямую сравнивать изоляцию в России и Италии, например: это разные культуры, разные языки, разные привычки – в смысле того, сколько и как надо общаться, ради чего стоит выходить на улицу. Разная погода, в конце концов. Думаю, что в разных местах один и тот же режим самоизоляции может пройти как сильно легче, так и сильно тяжелее для людей – в зависимости от того, к чему они привыкли.
Я видел, как режим самоизоляции происходит в Израиле. Я был в районе, который населен выходцами из бывшего Союза. Это люди, которые всё уже видели. Они очень спокойно и глубоко философски относятся ко всему, что происходит. Надо им куда-нибудь идти – они встают и выходят. Не надо – сидят дома. Это удивительное сочетание людей, которые, с одной стороны, очень спокойно ко всему относятся внутренне, с другой – они бодрые и эмоциональные. Там не ощущается драмы.
У меня нет ощущения, что происходит катастрофа или какие-то радикальные разительные перемены. Происходит некое ЧП. Я сталкивался с похожими ситуациями, когда фонд работал на ЧС после наводнения, пожаров. Там тоже вводились похожие ограничения: куда-то нельзя ездить, где-то нельзя лишний раз из дома выходить.
Сейчас люди самого вируса не очень боятся. Существует общее убеждение, что он опасен прежде всего для престарелых и тех, у кого больные легкие. А молодые и здоровые его не боятся вообще, насколько я вижу. Многие люди не выходят из домов, потому что так правильнее, потому что боятся штрафов, но вот из-за страха заразиться коронавирусом – таких довольно мало.
Что сейчас делать НКО
У многих НКО сейчас все плохо. Прежде всего у тех, которые строили свою деятельность на партнерстве с мелким и средним бизнесом. У них с деньгами все довольно кисло, потому что бизнес страдает в первую очередь, несмотря на все льготы и налоговые каникулы. Даже если сам бизнес еще относительно устойчив, благотворительные бюджеты он уже начал резать либо скоро начнет.
Проще ситуацию переносят НКО, которые ориентированы на частные пожертвования: люди хоть и беднеют, но вряд ли они обеднеют все разом. И это позволяет как минимум смягчить удар.
У «Предания» пока все нормально. Видимо, в силу просчетов нашей внутренней политики мы потихоньку теряли жертвователей с осени прошлого года. Но сейчас у нас время нормальное: мы вернулись на тот же уровень, что и в прошлом году. Сейчас, во-первых, Великий пост (а у нас религиозная аудитория), во-вторых, мы в той или иной степени принимаем участие в борьбе со всей этой коронавирусной неприятностью, и таким образом мы тоже оказались до некоторой степени в центре внимания.
Великий пост – это время сугубого внимания людей верующих к духовной жизни, молитве, к соответствующему чтению и к милосердию тоже. У нас на сайте растет посещаемость, люди приходят читать литературу, которую мы им предлагаем. С другой стороны, постом православные люди начинают больше благотворить: они больше задумываются о душе, так сказать. Мы вывели некоторое правило, что постом к нам больше внимания, больше посетителей и больше пожертвований.
Переориентироваться на частные массовые пожертвования быстро очень тяжело. Нужно иметь некие серьезные козыри, чтобы это сделать: поддержку влиятельных людей, СМИ, некое уникальное предложение, контент, который можно предложить сразу большому количеству людей. Это не делается быстро и просто. И, как правило, все-таки стоит денег.
Есть люди, способные сделать это без денег, за счет собственной харизмы, но таких очень мало и они, как правило, где-то уже к делу приспособлены.
Существует аудитория соцсети «Одноклассники», которая, насколько мне известно, плохо охвачена работой профессиональных НКО. Там много частных благотворительных сборов, а вот суперуспешных кейсов от НКО в «Одноклассниках» я не знаю.
Та часть НКО, которую я вижу, которая в значительной степени была ориентирована на «Фейсбук», на социальные СМИ, она достаточно хорошо охвачена, там наблюдается даже некоторая конкуренция. В такой ситуации она, видимо, будет обостряться.
При этом я не думаю, что это прямо смерть для НКО. Думаю, как только немножко отпустит, НКО начнут быстро восстанавливаться. Потому что мы все-таки имеем дело с очень базовыми потребностями человека вообще: мы работаем с эмпатией. Эмпатия – это базовое свойство человеческой личности и никуда оно не денется, какие бы плохие времена ни наставали.
Да, наверное, придется ужаться, отменить какие-то программы. Меньше тратить. Это вопрос к конкретной НКО, как и на чем она будет экономить. Может, где-то затормозится развитие. Мы, например, не успели запустить одну программу: началось это безумие, и мы до нее не дошли. Сейчас все мощности занимаются коронавирусом, и немножко не до этого. Все заняты.
Но даже если население станет сильно беднее, НКО все равно выживут, тем более что за последние лет двадцать в России худо-бедно воспитано поколение людей, которые считают, что благотворительность – это нормально, что жертвовать в фонд – это не свойство людей богатых или людей с нечистой совестью (в России это часто воспринимается как одно и то же), а просто нормальная часть нормальной жизни.
Даже если людям будет тяжело и плохо жить, возможно, они будут жертвовать как раз затем, чтобы почувствовать, что они не так плохо живут. «Я могу что-то отдать, значит, я не нищий».
Как разговаривать с донорами
Никогда не надо пытаться кого-то обманывать. Если тяжело – честно говоришь, что тяжело. Если денег нет – честно говоришь, что денег нет. Если пытаться делать вид, что все прекрасно, а потом внезапно куда-то все денется, возникнет вопрос: а куда все делось?
Я всегда был сторонником того, что аудитории надо честно рассказывать о том, что происходит, и, если надо, о своем душевном состоянии: «Знаете, в последнее время что-то нас все задолбало и работать мы больше не хотим». Если это так – значит, надо рассказывать так.
Проблемы отрасли
Отсутствие некоторого представительства отрасли в целом. Мы по-прежнему разобщены, по-прежнему каждый суслик – агроном. Каждый решает свои проблемы сам. То есть написать общее письмо Мишустину с просьбой о льготах – это мы еще можем. А вот организоваться и создать, скажем, общую базу поставщиков средств защиты для врачей, которые все дружно кинулись закупать, — скорее нет. Просто потому что ни у кого нет на это сил, вечный дефицит сотрудников и времени.
Второе – слабый оперативный контакт с властями. Опять же: написать письмо и дождаться на него реакции мы еще смогли. А, допустим, добиться, чтобы власти честно нам рассказывали о том, что происходит в плане обеспечености больниц, — не можем. Потому что то, что рассказывают власти, и то, что мы сами видим на местах, — иногда диаметрально противоположно. Не знаю, проблема это НКО или проблема властей.
Проблема, которая стала еще более очевидной, — разница между НКО в метрополии и в провинции. В метрополии НКО проводит вебинары на тему, как запустить SOS-кампанию в кризис или как перестроить CRM под новые условия, в провинции решают: снизить всем трем сотрудникам зарплату в два раза или просто уволить одного?
В регионах настолько мало ресурсов, что пока были относительно тучные годы, они еще как-то держались и старались развиваться. Сейчас — с учетом, что они жили, как правило, за счет поддержки малого и среднего бизнеса — в регионах совсем скоро будет прямо «зубы на полку».
Особенно в тех НКО, которые заняты не адресной помощью, а чем-то более сложным: поддерживают ресурсные центры для особенных людей, занимаются образованием, сиротской темой – чем-то менее понятным массовому жертвователю и требующим постоянных вливаний в зарплаты специалистов или аренду оборудования.
Нужно либо выходить к людям и объяснять, почему наша работа важна, либо в какой-то степени ориентироваться на волонтерскую работу, правда, не знаю, где и насколько она возможна: могут быть разные ситуации. Где-то придется уменьшить объемы ради сохранения качества. Не пытаться успеть сразу все и на какое-то время ужаться.
Еще одна проблема: у тех НКО, которые получали государственные деньги, реализация проектов во многих случаях отложилась до «после коронавируса». Мы получили грант на развитие донорства, у нас были запланированы регулярные мероприятия. Сейчас их проводить нельзя. Проект отложился, деньги лежат на счету, но это деньги в том числе на зарплаты сотрудникам. И сейчас это, конечно, создает проблемы.
О будущем
Я в целом оптимист: это все не навсегда. Думаю, к лету жесткий режим закончится и начнется просто экономический кризис, который, в общем, и так произошел бы. Потому что люди, которые все это замутили — то есть власти и то, что во всем мире определяется термином «элита», — как мне кажется, привыкли жить определенным образом, и они будут стремиться к тому, чтобы это состояние восстанавливать.
Никому не хочется жить в нищей озлобленной стране, даже будучи элитой. Поэтому сверху вниз денежные потоки через какое-то время начнут доходить.
Изменятся люди или нет, зависит от того, насколько долго это все продлится. Если жесткие условия продлятся от полугода и больше – наверное, можно будет говорить каких-то серьезных изменениях. Если все закончится к лету — вероятнее всего, нет.
У какой-то части населения останется привычка соблюдать социальную дистанцию, носить маску и мыть руки каждые 10 минут. Наверное, это назовут термином типа «новая вежливость». У какой-то части – нет. Кто-то и сейчас не понимает, зачем это делать.
Какая-то часть людей будет ностальгически вздыхать: как же хорошо было при самоизоляции. Возможно, и я буду: фотографии пустого метро мне понравились. Мало кто любит многолюдность, мало кто любит тесноту.
Если сложные времена продлятся долго, возможно возникнет привычка делать запасы на случай повторения и как-то экономить. У людей, переживших 90-е, сохранилась привычка дома иметь запасец – просто на всякий случай.
Помню, 10 лет назад в моде было движение выживальщиков: люди готовились к ситуации, когда случится некий апокалипсис, отключат свет, газ, воду, электричество, на улицах воцарится кровавый хаос, и вот надо быть готовым. Этих людей было довольно много – интересно, как они сейчас переживают, – они строили себе дома в лесу, закапывали цистерны с бензином, запасали оружие и бензопилы. Такие ребята были суровые. Наверное, это родится снова в качестве относительно массового явления.
Какая-то часть людей начнет переезжать из городов в деревню. В деревне проще: нет контроля, больше места, детей можно выгнать на улицу, они будут гулять по участку.
Кто-то, получив опыт дистанционной работы и образования, поймет, что ему это нравится больше, чем в офисе сидеть. Сторонников домашнего образования вообще довольно много – возможно, в их полку прибудет.
Какой-то части людей принесенные этим кризисом новшества покажутся либо разумными, либо приятными, и они с ними останутся. И чем дольше это продлится, тем больше будет таких людей.
Подписывайтесь на канал АСИ в Яндекс.Дзен.
Сообщение Владимир Берхин: НКО по-прежнему разобщены, каждый суслик — агроном появились сначала на Агентство социальной информации.