Стремительный взлет Путина: катастрофа как время обновления элиты

В Доме правительства новая команда, а в стране и мире — стремительно разгорающийся кризис. Падают цены на нефть, усиливается давление на рубль, иностранцы в панике выводят капиталы из России, регионы отбиваются от рук Москвы и норовят отгородиться от соседей... Нет, это не про сегодня. Это 1998 год. Но картина, согласитесь, очень похожа на нынешнюю. Трудно пока сказать, насколько нам могут пригодиться уроки катастрофы 22-летней давности, но забывать о них в любом случае не следует.

Как известно, в китайском языке слово «кризис» передается двумя символами. Один означает «опасность», второй, согласно распространенному мнению, — «возможность». Некоторые китаеведы, правда, считают такую интерпретацию неверной. Мол, наиболее точный перевод последнего иероглифа — «критическая точка». Но смысла это практически не меняет: любая критическая точка — и в жизни отдельного человека, и в жизни страны — всегда развилка. Время принятия ключевых, судьбоносных решений. Время возможностей.

Справедливость этой сентенции в полной мере подтверждают и события 1998 года. Те бурные дни не просто потрясли Россию. По сути, они предопределили ее политическое развитие на десятилетия вперед. Достаточно сказать, что вся первая тройка руководителей страны — президент, премьер, председатель Совета Федерации — начала свой карьерный взлет именно тогда, в 1998-м. А для одного из ключевых политических менеджеров современной России — первого заместителя главы Администрации Президента Сергея Кириенко — этот драматичный отрезок истории и вовсе стал звездным часом.

Чуть перефразируя классика, нынешняя российская политическая элита смело может сказать о себе: «Все мы вышли из кризиса 1998 года».

Азиатский финансовый вирус

Нет, разница между двумя кризисами, разумеется, тоже видна невооруженным глазом. Тогда беда пришла одна, не сопровождаемая зловредными микроорганизмами. Но пришла примерно из той же «степи». Точкой отсчета можно считать 2 июля 1997 года: в этот день правительство Таиланда объявило о введении плавающего курса национальной валюты, бата, который до этого был привязан к доллару. В итоге бат обесценился наполовину, а фондовый рынок страны — на три четверти.

В течение последующего месяца финансовый вирус перекинулся на Индонезию, Малайзию и Южную Корею. И пошло-поехало… Началось экономическое бедствие, которое вошло в историю как Азиатский финансовый кризис 1997–1998 годов. Хотя затронуло всю мировую экономику. 27 октября 1997 года индекс Dow Jones Industrial Average рухнул на 7,4 процента, что стало рекордным падением за предыдущие 10 лет. А весной 1998-го кризис всерьез взялся за Россию.

Конечно, у страны и без этого было немало проблем, но 1997 год был для нее относительно неплохим: экономика впервые после распада СССР вышла в плюс, прибавив 1,4 процента ВВП. Рост цен замедлился до 11 процентов. Однако в начале 1998 года ситуация вновь резко ухудшилась.

«Что произошло? — объяснял депутатам Госдумы исполняющий обязанности главы правительства и кандидат в премьеры Сергей Кириенко. — Азиатский финансовый кризис привел к увеличению процентных ставок по государственным заимствованиям. При том количестве долгов, которые мы с вами имеем, это очень сильно ударило по финансовому состоянию России. Цена вопроса для государства 18–20 миллиардов рублей дополнительных расходов к бюджету только в этом году. Во-вторых, ухудшение конъюнктуры на мировых рынках. Для наших основных экспортных товаров — нефть, нефтепродукты, газ, цветные металлы — это падение цен на 20–40 процентов только за декабрь 1997-го — март 1998 года...»

Это выступление состоялось 10 апреля 1998 года — перед первым голосованием по кандидатуре Кириенко в нижней палате. В тот день Госдума проголосовала против. Потом будет еще одна безуспешная попытка — 17 апреля. И только третья, последняя, предпринятая 24 апреля, окончится утверждением Сергея Владиленовича. И причиной перелома были отнюдь не возросшие симпатии думцев к кандидату, а чисто прагматические соображения.

Пожалуй, лучше всего их изложил Олег Морозов, тогдашний лидер депутатской группы «Российские регионы»: «Бессмысленно делать вид, что своим упорством мы можем что-то реально изменить. Проявляя псевдопринципиальность, мы добьемся только одного — роспуска Государственной Думы и назначения главой российского правительства именно той кандидатуры, на которой настаивает президент». В общем, голосуй не голосуй — все равно получишь Кириенко в качестве премьера.

Хотя вопрос, почему именно Кириенко, почему Ельцин с таким упорством «продавливает» его через парламент, рискуя спровоцировать полномасштабный политический кризис, так и остался тогда без ответа.

Кремлевский мечтатель

Сам Ельцин в своих мемуарах, вышедших уже после отставки, утверждал, что после того, как решил расстаться с Черномырдиным, провел долгий и тщательный кастинг кандидатов на пост премьера: «В течение трех месяцев встречался с теми сильными фигурами, которые могли бы придать новый импульс реформам».

Главной претензией к прежнему правительству Ельцин называет отсутствие экономического прорыва: «Не удалось преодолеть монополизм в экономике, спад производства, не удалось преодолеть гнилую систему взаимозачетов, способствующую коррупции и воровству. Не удалось инвестировать крупные средства в промышленность. А главное — не удалось по-настоящему улучшить жизнь людей».

Но был и чисто политический мотив смены кабинета. Более того, по утверждению Ельцина, он даже был определяющим: «Черномырдин не сможет удержать страну после моего ухода в 2000 году. Для этого нужен человек более сильный и молодой. Вот это соображение — главное... Если бы я действительно верил в то, что Черномырдин сможет стать будущим президентом... я бы обязательно отдал в его руки часть президентских полномочий, изо всех сил помогал ему готовиться к выборам».

Преемник Черномырдина должен был стать преемником Ельцина? Никакого развития в ельцинских воспоминаниях эта тема, правда, не получает. Да и ситуация в экономике не позволяет рассматривать эту версию всерьез. В тех условиях это была, мягко говоря, не самая удобная стартовая позиция. Заняв ее, было куда больше шансов сломать шею, нежели набрать политические очки.

Похоже, политический мотив если и был, то ограничивался, что бы ни писал потом об этом Ельцин, «нейтрализацией» Черномырдина: в этом политическом тяжеловесе Ельцин и его окружение явно чувствовали конкурента. Неслучайно же в момент отставки по коридорам власти пошли слухи о том, что Черномырдин на пару с Анатолием Куликовым — министром внутренних дел и заместителем главы правительства, уволенным одновременно с премьером, — замышлял военный переворот.

Понятно, что молва была далека от реальности. Тем не менее она является хорошим показателем тогдашних настроений в истеблишменте. Вряд ли такие кривотолки пошли бы, если бы, как утверждает Ельцин, он не испытывал никакой ревности к Черномырдину.

Но почему все-таки Кириенко? «Я размышлял о том, кто же доведет до конца экономические реформы, начатые еще Гайдаром», — пишет Ельцин. Кстати, Кириенко в момент высокого назначения было 35 лет — столько же, сколько Гайдару, когда тот встал во главе правительства. И вряд ли это можно считать случайностью. Похоже, Ельцин и в самом деле искал и, как ему казалось, нашел нового Гайдара. Версию 2.0.

«В разговоре с Сергеем меня поразил стиль его мышления — ровный, жесткий, абсолютно последовательный, — вспоминал первый президент России. — Очень цепкий и работоспособный ум. Внимательные глаза за круглыми стеклами очков. Предельная корректность, отсутствие эмоций. Выдержанность во всем. Есть в нем что-то от отличника-аспиранта. Но это не Гайдар, кабинетный ученый и революционный демократ. Это другое поколение, другая косточка — менеджер, директор, молодой управляющий... Настоящий технократический премьер! То, что нужно сейчас стране...»

Даже после того, что случилось потом, Ельцин не скрывал в мемуарах свою тогдашнюю эйфорию: «Впервые возглавить правительство пришел руководитель, понимающий экономику так, как это нужно сегодня, сейчас... Я испытывал необыкновенный подъем духа, огромный оптимизм, был полон надежд. В России уже есть молодое правительство. То самое, о котором мечтал год назад...»

Нельзя не заметить, что политические противники Ельцина проявили куда большую проницательность. «Финансисты предрекают крах рубля в ближайшие три-четыре месяца, — заявил, к примеру, 10 апреля, во время первого раунда утверждения нового премьера Геннадий Зюганов. — Вот фон, на котором господин Кириенко дает согласие вывести страну из кризиса». А спустя неделю, обращаясь уже к самому кандидату, выдал еще одно пророчество: «Вы сами себя лично загоняете в петлю, из которой вас через полгода вытаскивать будет очень сложно».

«Это вы допрыгались!»

Конечно, оппозиционному лидеру, что называется, по должности положено скептически относиться к планам власти. Но все-таки точность прогноза поражает. Через четыре месяца и семь дней после первого зюгановского предсказания и ровно через четыре месяца после второго, 17 августа 1998 года, страна услышала совместное заявление правительства и Центробанка: «Расходы по погашению ранее выпущенных государственных бумаг и уплате процентных платежей по ним при низком уровне налоговых поступлений стали непомерным бременем для государственного бюджета... В этой ситуации Правительство и Банк России считают необходимым предпринять комплекс мер, направленных на нормализацию финансовой и бюджетной политики...»

Мерой номер 1 был переход «к проведению политики плавающего курса рубля в рамках новых границ «валютного коридора», которые определены на уровне от 6 до 9,5 рубля за доллар США». Ранее выпущенные государственные ценные бумаги переоформлялись в новые — до завершения переоформления торги на рынке ГКО-ОФЗ приостанавливались. Объявлялся 90-дневный мораторий на выплаты по взятым за границей кредитам.

Через три недели курс доллара вырос по сравнению с додефолтным втрое. В сентябре 1998 года цены подскочили на 40 процентов, реальные доходы населения снизились на четверть. За чертой бедности, по официальным данным, оказались 35 миллионов человек — 24 процента населения страны. ВВП упал на 10 процентов, промпроизводство — на 14,5 (автомобилестроение — на 35,3). Но наиболее мощный удар был нанесен по финансовой системе страны: банки рушились один за другим, погребая под своими обломками деньги вкладчиков.

«В первой половине сентября в стране практически прекратились платежи, — вспоминает Евгений Примаков, утвержденный главой кабинета 11 сентября 1998 года (правительство Кириенко было отправлено в отставку 23 августа). — В результате даже некоторые железные дороги остановили перевозку грузов. Появилась реальная угроза паралича всей национальной экономики».

Понятно, что азиатский кризис сам по себе не мог бы натворить таких бед. Внутренним и, по сути, главным корнем катастрофы была финансово-бюджетная политика предыдущих трех лет, покоившаяся на двух основных «слонах» — всевозрастающих государственных заимствованиях и фактически фиксированном курсе рубля.

Государственные краткосрочные обязательства впервые появились на рынке в мае 1993-го. Вначале, правда, ГКО не играли большой роли в финансовой системе страны. Бюджет трещал по швам, но дыры в нем затыкались путем активного кредитования правительства Центробанком, то есть за счет печатного станка. Это вело к раскрутке инфляции и, соответственно, к обесцениванию национальной валюты. Все изменилось после «черного вторника», 11 октября 1994 года: за один день доллар подорожал тогда на 40 процентов. И хотя вскоре ситуация стабилизировалась, этот скачок крайне напугал власть. Стабильность национальной валюты стала ее главным приоритетом.

С 1995 года правительство отказалось от кредитов ЦБ, и значение ГКО начало стремительно расти. К 1998 году они стали основным источником покрытия бюджетного дефицита. Заявленные цели были благими, но получилось, выражаясь языком тогдашнего премьера, как всегда. Рынок ГКО превратился в типичную финансовую пирамиду: рост поступлений в бюджет обеспечивался за счет все большего количества игроков, которых манили все более высокие процентные ставки.

Пирамида ГКО не могла бы расти без стабильного рубля. Иначе спекулянтам было бы выгоднее играть на скачках валюты. И до поры до времени с курсом все было в порядке. За два года, предшествовавших кризису, рубль просел всего на 20 процентов, а с начала 1998 года и до самого момента краха практически вообще не менялся в цене. 1 января 1998-го доллар стоил 5,96 рубля, 15 августа — 6,29 рубля.

По своей доходности ГКО намного превосходили на тот момент все другие финансовые инструменты в стране. А судя по тому, что их начали активно покупать иностранные игроки, этот рынок мог дать фору и многим заморским «клондайкам». Иностранцы вовсю играли на нем даже тогда, когда он был для них официально закрыт: действовали через «дочек» зарубежных банков, имевших статус российских юридических лиц. А после 1996 года, когда ограничения были сняты, доля нерезидентов еще больше увеличилась.

«Когда решался вопрос о допуске иностранных инвесторов на рынок ГКО, Парамонова (и.о. председателя Центрального банка России в 1994–1995 гг.; заместитель, первый заместитель — в 1995–1997 и 1998–2007 гг. — А.К.) была единственной в совете директоров ЦБ, кто выступал за то, чтобы ввести лимит — чтобы иностранцы не могли купить более определенного процента от общего выпуска облигаций, — вспоминает в беседе с автором Виктор Геращенко, вставший у руля Банка России в сентябре 1998 года. — Но у тогдашнего руководства было свое мнение: нет, мол, сколько хотят, пусть столько и покупают...

Думаю, если бы Парамонова была председателем ЦБ, то смогла бы настоять на своей позиции. И мы избежали бы массового выхода инвесторов с нашего рынка. А именно с этого начался тогда кризис. Вторая ошибка, допущенная властями, — затянувшееся сидение в валютном коридоре. Девальвировать рубль надо было еще весной, когда возникло напряжение на рынке ГКО. В этом случае удалось бы избежать значительной части тех проблем, с которыми мы столкнулись летом и осенью. А так получилось бессмысленное сжигание резервов в топке разгорающегося кризиса...

После объявления дефолта руководителей крупнейших банков позвали в Центробанк. Я на тот момент возглавлял правление Международного Московского банка. Алексашенко (Сергей Алексашенко — первый зампред ЦБ в 1995–1998 гг. — А.К.), обведя собравшихся строгим взором, молвил: «Ну что, допрыгались?» Все молчат. Я не выдержал: «Это не мы, это вы допрыгались!»

Переворотный момент

«За долгосрочной перспективой молодые экономисты совершенно проглядели текущую катастрофу! — сокрушался Ельцин в своих мемуарах. — Закладывая фундамент, напрочь забыли о крыше. Произошел удивительный парадокс: самое грамотное в экономическом смысле российское правительство приняло самое неграмотное, непросчитанное решение. Оно объявило, что отказывается платить по собственным внутренним долгам».

«Черный август» стал поворотным моментом в ельцинских поисках преемника, а стало быть, и во всей новейшей истории России.

«Перебирая действия Ельцина после дефолта августа 1998 года, я пришел к выводу, что Борис Николаевич разочаровался в своей прежней ставке на интеллигенцию, — говорит в интервью обозревателю «МК» Глеб Павловский, советник главы администрации президента в 1996–2011 годах. — Он доверял «умникам», либеральным экономистам, а те его подставили. И с осени 1998 года президент прекращает поиски преемника среди штатских — Сергей Владиленович Кириенко был, наверное, последним в ряду «умников», обозначив, так сказать, конец маршрута, — и начинает искать среди людей в погонах».

Что ж, такой поворот был логичен еще и потому, что на противоположной стороне политических баррикад тоже отчетливо пахло погонами. Преемником Ельцина вполне мог стать и оппозиционный силовик — основатель Движения в поддержку армии (ДПА) генерал Рохлин. Правда, отнюдь не в соответствии с предусмотренной Основным законом процедурой.

«Уже после моей отставки — в конце апреля 1998 года — Лев Рохлин неожиданно позвонил мне на дачу и попросил разрешения встретиться, — вспоминает Анатолий Куликов. — Без всяких вступлений он задал прямой вопрос: «Анатолий Сергеевич, как вы думаете, если армейские части войдут в Москву, будут ли внутренние войска этому препятствовать?» Я выдержал его тревожный взгляд и ответил твердо: «Лева, если речь идет о вооруженном мятеже или о попытке устранения нынешней власти с помощью Вооруженных Сил, то скажу тебе прямо — эта идея не имеет никакой перспективы, кроме перспективы гражданской войны...»

По словам Куликова, он потратил немало времени и сил, чтобы отговорить Рохлина от опрометчивых шагов. Пытался воздействовать на него и сам, и с помощью общих товарищей. Но если верить соратникам генерала, переубедить Рохлина так и не удалось.

По свидетельству Михаила Полторанина (заместитель председателя правительства РФ с 22 февраля по 25 ноября 1992 года. — А.К.), одного из ближайших доверенных лиц генерала, переворот был намечен на конец лета 1998 года. План несостоявшихся путчистов был якобы такой: под лозунгами отставки президента и правительства вывести на улицы Москвы как можно больше людей, а когда начнется заварушка — по мысли путчистов, власть непременно бросила бы на разгон протестующих омоновцев с дубинками, — в город для «защиты народа» войдут верные лидеру ДПА воинские части.

«Ельцина решено было блокировать на даче — вырубить связь, электроэнергию, забить помехами сотовые телефоны, обесточить ядерный чемоданчик — и принудить уйти добровольно в отставку, передав по Конституции полномочия премьеру, — делится Полторанин в своей книге известными ему подробностями заговора. — А уже премьер, с согласия спикеров верхней и нижней палат парламента и выполняя волю народа, поручал ДПА совместно с другими политическими движениями сформировать временно, до новых выборов, Комитет национального спасения, а сам уходил в отставку...

После принятия отставки от Бориса Николаевича ему с домочадцами давали возможность отбыть за рубеж, в жаркие объятия кураторов (естественно, без сундуков). На всякий случай военные продумывали, как перекрыть взлетные полосы московских аэродромов и вокзалы. Баловни режима Шаймиевы и Рахимовы (как это было в 93-м) могли попытаться послать «царю Борису» подкрепление. Все охранные структуры олигархов предстояло разоружить, распустить. Их провокации должны были безжалостно пресекаться. Словом, обсасывались мельчайшие детали».

На этапе «обсасывания деталей» генерал внезапно отдает свой последний приказ: долго жить. Утром 3 июля 1998 года страну взбудоражила новость: ночью на своей подмосковной даче убит Лев Рохлин. По официальной версии, эта смерть никак не связана с политикой — Рохлина застрелила жена в ходе семейной ссоры. В чем она сама сразу же и призналась. Правда, затем отказалась от этих показаний. По версии защиты, на самооговор ее вынудили пойти убийцы, проникшие в дом в ту ночь. Они якобы избили Тамару Рохлину и пригрозили убийством сына и дочери, если она не возьмет вину на себя.

Вряд ли когда-нибудь одна из этих трактовок одержит окончательную победу над другой. Очень уж сбалансированы, уравновешены обе версии. На одной чаше весов солидная доказательная база и два судебных приговора. На другой — совпадение, в случайность которого верится с трудом. Удивительно вовремя для Кремля разыгралась семейная драма! Не факт, конечно, что Рохлину действительно удалось бы устроить переворот. Но факт, что с мертвым Рохлиным власти было намного спокойнее, чем с Рохлиным живым.

После смерти генерала и отстранения от должностей ряда его армейских товарищей тема нелояльности военных была практически снята с повестки дня. Не возникала она даже в самые черные дни «черного августа» и не менее «черного» сентября 1998-го. И тем более после…

Время Путина

Если в оппозиционном стане время силовиков тем летом закончилось, то в лагере власти оно только наступило. Начался стремительный взлет подполковника запаса, бывшего сотрудника КГБ СССР Владимира Путина. 25 мая 1998 года он стал первым заместителем главы президентской администрации. До этого Владимир Владимирович занимал пост руководителя Главного контрольного управления президента и, по словам его тогдашнего шефа Валентина Юмашева, руководившего Администрацией президента с марта 1997-го по декабрь 1998 года, подумывал об увольнении с госслужбы.

«Когда у меня был разговор с Путиным (мы тогда были на «вы» с ним), он говорит: «Валентин Борисович, если бы вы сейчас мне не предложили позицию первого зама, я бы ушел, потому что мне неинтересно», — рассказывает Юмашев в беседе с Петром Авеном, опубликованной в авеновской книге «Время Березовского».

А еще через два месяца, 25 июля, Путин возглавил Федеральную службу безопасности. И вошел, таким образом, в правительство Сергея Кириенко. Кстати, как утверждает Юмашев, идея назначения Путина на пост директора ФСБ принадлежала именно Сергею Владиленовичу. Причем реализация ее была сопряжена с немалыми хлопотами.

«Кириенко спешно улетел в Шуйскую Чупу, где отдыхал президент, — вспоминал Николай Ковалев, предшественник Путина на этой должности. — И к вечеру вернулся с подписанным указом о моей отставке. Я потом сказал ему: «Сергей Владиленович, вы, по моим подсчетам, спалили семь тонн керосина, чтобы подписать один этот указ». Все происходило в чрезвычайной спешке. Ночью в субботу Кириенко огласил указ. И ночью же в субботу я передал дела Владимиру Путину. Всего за 20 минут я передал ФСБ новому директору. Такого еще не было...»

Можно лишь предполагать, с чем был связан такой аврал. Сам Ковалев был убежден, что его отставку пролоббировал Борис Березовский. И ельцинские мемуары в принципе не противоречат этой версии. «Ковалев, кадровый чекист, хороший профессионал, испытывал внутреннюю огромную антипатию к бизнесу, к его представителям, — объяснял первый президент причины своего недовольства шефом Службы безопасности. — Ничего не мог с собой поделать, не любил людей с большими деньгами, и постепенно его ведомство переключилось на поиск новых врагов: искало компромат на коммерческие банки, на отдельных бизнесменов».

После смены руководства ФСБ явно перестала досаждать «отдельным бизнесменам». Чекистское ведомство, такое впечатление, в тот период вообще ушло в тень — не создавало практически никаких информационных поводов. Там же, в тени, подчеркнуто держался и новый глава службы. Что порой вызывало большое раздражение у коллег по кабинету.

«Помню случай, который потряс меня до глубины души, — вспоминал Борис Немцов, занимавший тогда пост первого заместителя председателя правительства. — 1998 год. По всей стране бастуют шахтеры... Железнодорожное движение парализовано по всей России. Правительство принимает решение разблокировать железнодорожные трассы. Я как вице-премьер руководил комиссией по урегулированию ситуации. Собрал экстренное совещание, пригласили всех силовиков. Все пришли, кроме директора ФСБ Владимира Путина...»

По словам Немцова, Путин сослался на семейные обстоятельства. «Не помню, в каких выражениях я говорил тогда с Путиным, но наверняка не вежливо», — добавляет он. Но что бы ни говорил Борис Ефимович о немудрости такого поведения, оно себя вполне оправдало: когда через год, в августе 1999-го, процедуру утверждения премьером проходил уже сам Путин, даже коммунисты не смогли поставить ему в вину никаких «антинародных» деяний. Главный упрек, который звучал в адрес кандидата с думской трибуны, — он никому не известен. Но в тех условиях это же было и главным достоинством.

Как уже сказано выше, кризис 1998 года дал мощный толчок и карьерам многих других членов нынешней правящей команды. Михаил Мишустин в мае 1998-го становится помощником руководителя Государственной налоговой службы (ее возглавлял тогда Борис Федоров), а через три месяца, 22 августа, — заместителем руководителя ведомства. Валентина Матвиенко, до того трудившаяся послом в Греции, 24 сентября 1998 года стала заместителем председателя правительства. Николай Патрушев, нынешний секретарь Совета безопасности, 6 октября 1998-го был назначен заместителем директора ФСБ...

Таков «побочный эффект» любого кризиса — он всегда приводит к обновлению элиты. Глубина этого апгрейда зависит прежде всего от масштабов катаклизма. Загадывать пока, конечно, рано, но что-то подсказывает, что на выходе из нынешнего кризиса наш элитный отряд тоже недосчитается немалого числа старых, заслуженных, но потерявших былую хватку и нюх бойцов. Зато пополнится множеством новых, более приспособленных к изменившимся реалиям.