Главный антигерой МВД

Более чем за 300-летнюю историю отечественной полиции ее возглавляли разные люди. Но только один из них был уволен из органов со скандалом, отдан под суд, обвинен в государственной измене и даже приговорен к каторжным работам.

Алексея Лопухина можно назвать типичным продуктом своего времени. Он появился на свет в 1864 году, вскоре после отмены Александром II Освободителем крепостного права и начала либеральных реформ, давших старт не только желанным свободам, но и революционному брожению умов. Не избежал этого и сам Лопухин.

Сын прокурора Петербургской судебной палаты, выходец из старинного рода, он получил классическое образование и не нуждался в средствах, владея тысячью десятин земли в Орловской и Смоленской губерниях. Не обделен он был и родственными связями, влиятельными знакомствами. Женат на сестре известного общественного либерального деятеля того времени князя Сергея Урусова. В его роду имелись близкие и друзья Лермонтова, Герцена, а среди однокашников по гимназии значился будущий премьер и правая рука императора Петр Столыпин. Позже студентом юрфака Московского университета он близко сошелся с князем Сергеем Трубецким – в будущем религиозным философом, публицистом и общественным деятелем.

По окончании альма-матер в 1886 году Лопухин определен на службу в Тульский окружной суд, затем становится товарищем прокурора Рязанского окружного суда, а с 1893 года – на той же должности в Московском окружном суде. Въедливый, скрупулезный, чтящий букву закона, он быстро завоевал авторитет среди сослуживцев.

Несмотря на очевидное тяготение к либеральным взглядам, оставался, однако, принципиальным в рассмотрении дел своих единомышленников. В частности, рассматривая дело приват-доцента Павла Милюкова, знакомого ему по университету (будущего руководителя кадетской фракции в Думе), он не йоту не отступил от должностных обязанностей, заставив Милюкова публично сознаться в том, что тому очень хотелось скрыть.

Служебное рвение не осталось незамеченным. В 32 года Лопухин назначен прокурором Тверского окружного суда, через три года он возвращается в Москву, а еще год спустя перебирается в столицу, где получает назначение на равнозначную должность в Петербургском окружном суде. В 1902-м становится прокурором Харьковской судебной палаты.

Прогрессист в стане ретроградов

Начало ХХ века – время очень неспокойное. Разгромленное при Александре III Миротворце террористическое народовольческое подполье под влиянием заманчивых социалистических идей псевдоравенства и зарождавшегося вульгарного марксизма смогло «переформатироваться». Однако это вовсе не предполагало отказ от террора, по-новому идейно и классово обоснованного и даже гуманизированного. Как у всего нового и главное – «прогрессивного», у социалистов в России тут же нашлась масса последователей и защитников.

“Во многом благодаря Лопухину были раскрыты осведомители полиции, одним из которых оказался двойной агент Евно Азеф”

Быстро множились и ряды сторонников левых движений и организаций, особенно среди рабочей молодежи и студенчества. Наглядного опыта, чем заканчиваются теоретические выкладки марксистов и социал-революционеров (эсеров), у наблюдавших за этим властей (среди которых хватало людей благодушных) еще не было. Одной из первых жертв террористов-эсеров стал в 1902 году министр внутренних дел Дмитрий Сипягин, который не видел масштабов угрозы.

Сменивший его на этом посту Вячеслав Плеве, слывший реакционером, формируя свою команду, предложил освободившееся кресло директора Департамента полиции Алексею Лопухину. Знал ли министр о прогрессивных взглядах Алексея Александровича или больше был наслышан о его профессионализме и принципиальности, остается загадкой.

Скорее всего ему были нужны люди новых взглядов, готовые модернизировать правоохранительную систему, и он посчитал таковым Лопухина. Через год он утвержден в этой должности и произведен в чин действительного тайного советника, дающего право на потомственное дворянство.

Чужой среди своих

Однако тут и начинают возникать серьезные вопросы к дальнейшей деятельности нового обер-полицмейстера. Очевидно, это произошло после его знакомства со спецификой неведанной им доселе жандармско-полицейской службы под влиянием сложившихся ранее взглядов и убеждений.

Лопухин, например, выступил решительным противником так называемой системы полицейской провокации, созданной его предшественниками и позволившей МВД успешно разгромить народовольческие структуры и ячейки. В 1904 году он составил «Временное положение об охранных отделениях» (ОО), в котором, в частности, их начальникам запрещалось использовать секретных агентов для организации так называемых государственных преступлений.

На ОО возлагались заведование политическим сыском, организация наружного наблюдения, работа с секретной агентурой. Их начальникам подчинялись в этой компетенции все территориальные жандармские и полицейские органы империи. Они обязанные были передавать в ОО всю поступавшую к ним секретную информацию для дальнейшей разработки на основании ее оперативных планов. По сложившейся схеме от руководителей охранок требовался результат, о цене которого не принято было распространяться. Система была отлажена и давала стабильный показатель. Ее можно было улучшать, но ни в коем случае не ломать.

Лопухин своими инновациями связал руки подчиненным, фактически блокируя работу по внедрению и широкому использованию агентуры. Бывалым жандармам и полицейским он напоминал чистоплюя, искренне верившего, что бороться с террором можно, не снимая белых перчаток, методами прокурорского надзора или предупреждения. В дальнейшем, в 1913 году подобным образом будет действовать другой некомпетентный чистоплюй – товарищ министра и шеф жандармов Владимир Джунковский, фактически разгромивший политический сыск, лишив МВД глаз и ушей накануне войны и грядущей революции. Из органов начался отток профессионалов.

Новый шеф полиции не остановился на достигнутом и пошел дальше, подав на имя императора аналитическую записку, в которой утверждал, что с революцией следует бороться не только с помощью полицейских мер, но и с помощью законодательных реформ. Создается впечатление, что Лопухин не верил в возможность силами полиции и жандармов предотвратить террор, уповая исключительно на политическое решение проблемы, что не входило в его компетенцию.

Неизвестно прочел или нет государь записку, так как скоро эсером-террористом, студентом-недоучкой Сазоновым был убит Плеве. При этом Лопухин, непосредственно ответственный за безопасность шефа, не понес фактически никакого наказания за это, сохранив свой пост при новом министре, на этот раз откровенном либерале Дмитрии Святополке-Мирском.

По свидетельству известного генерала, участника Русско-японской и Первой мировой войн Василия Гурко, Лопухин воспринял убийство шефа, как давно ожидаемое и естественное. То есть на лицо как минимум халатность, приведшая к трагедии! А как максимум? Увы, серьезного расследования роли и деятельности (бездеятельности) шефа полиции, похоже, не проводились.

Оборотень без погон

А тревожные события нарастали. С началом войны с Японией прокатилась волна организованных забастовок и стачек. В январе 1905 года в Петербурге она вылилась в Кровавое воскресенье – грандиозную провокацию, устроенную все теми же эсерами. Организовал ее вышедший из-под контроля полиции священник Гапон, перевербованный социалистами-революционерами. А виновником был назначен не пробывший и года в занимаемой должности столичный градоначальник Иван Фуллон, которому подчинялась питерская полиция. Провокация стоила места и министру, а Лопухин опять оказался в стороне!

Тем временем революция шагает по стране, начинаются межэтнические столкновения на Кавказе, льется кровь, бакинская полиция пытается остановить беспредел, но оказывается бессильна. Но ведь он – Лопухин предупреждал об этом царя! И вместо исполнения своих прямых должностных обязанностей он снова включается в политику, поддерживая премьера Сергея Витте – сторонника созыва Думы как панацеи сразу от всех бед.

Однако не все в полиции думают так, как ее шеф, продолжая заниматься привычным делом: поддержанием правопорядка. Охранному отделению становится известно, что эсеры готовят очередной теракт против дяди царя, генерал-губернатора Москвы, великого князя Сергея Александровича. Его товарищ (заместитель) генерал Дмитрий Трепов, сам переживший покушение, обращается к курирующему вопросы безопасности Лопухину за выделением 30 тысяч рублей на усиление охраны губернатора.

Однако тот отказывает, ссылаясь на отсутствие статьи расхода да и, собственно, денег. А несколько дней спустя эсер-боевик Каляев приводит в исполнение приговор своей организации. Пора говорить не только о профессиональной непригодности Лопухина, но об откровенном вредительстве, если не предательстве интересов ведомства и государства.

На этот раз уйти от ответственности непотопляемому шефу полиции не удалось. Тем более что против него свидетельствовал вызывавший гораздо большее доверие у царя генерал Трепов. Он вскоре показал личным примером, как необходимо действовать в экстренных случаях, бескровно усмирив начавшиеся в северной столице беспорядки.

Николай смещает Лопухина с должности, но по-прежнему верит ему, назначает губернатором в Эстляндию, где начались революционные волнения. И здесь наконец отставной обер-полицейский проявляет свои политические предпочтения во всей полноте. Вместо действенных мер по пресечению беспорядков: координации действий полиции и оперативно подчиненных ему войск наряду с привлечением добровольных отрядов самообороны, он отдает распоряжение о раздаче казенного оружия рабочим. Якобы для предотвращения погромов со стороны черносотенцев. Это было воспринято оппозицией как капитуляция власти и еще больше подхлестнуло бунтовщиков. Увы, так было в 1905 году не только в Эстляндии.

Николай отправляет Лопухина в отставку, оставив его, однако, в распоряжении МВД. Но дважды заваливший работу на ответственных постах, объятый революционным порывом экс-губернатор на этом не успокаивается. Прибыв в столицу, он начинает разоблачать «грязные методы» деятельности полиции. И делает это так, что об этом становится известно всем и везде: пишет рапорт новому министру Столыпину, передает свои «материалы расследования» в Думу, а копии одновременно направляет в суд.

Тут терпение царя, кажется, лопнуло. Лопухина наконец-то с позором увольняют из МВД, но на этом его по сути вредительская, антигосударственная деятельность не закончена. «На гражданке» он пытается заняться юриспруденцией, хочет вступить в коллегию адвокатов, но везде получает вежливый отказ. Не принимают его и в Конституционно-демократическую партию.

Фиаско на всех фронтах и отчаяние, очевидно, бросает экс-обер-полицмейстера в объятия «черного пиарщика» того времени – Владимира Бурцева, прозванного современниками Шерлоком Холмсом русской революции. Он подвизался на ниве издательства, специализируясь на разоблачениях секретных сотрудников, и нашел в Лопухине ценный источник, помогая тому опубликовать книгу «Из итогов служебного опыта. Настоящее и будущее русской полиции». Во многом благодаря ему были раскрыты осведомители полиции, одним из которых оказался двойной агент Евно Азеф. Надо ли говорить о вреде, который был нанесен этим МВД и как радовались этому эсеры?

Перейдя в очередной раз «красную черту», Лопухин наконец оказался под следствием. Приказ об аресте отдал бывший однокашник – премьер министр Столыпин. Бывший прокурор, обер-полицмейстер и губернатор в мае 1909 года был осужден судом на пять лет каторги с лишением всех прав и состояния. В ходе процесса, за которым наблюдала вся страна, были отправлены в отставку несколько высокопоставленных чиновников МВД.

Но при «деспотичном» и «кровавом» Николае даже у откровенных, но идейных предателей находились в верхах могущественные покровители. Сенат заменил Лопухину каторгу ссылкой в Минусинск, а в 1911 году он был частично помилован и перебрался в Красноярск. Спустя год «каторжнику» было разрешено поселиться в Москве, где он занялся адвокатской практикой, а позже даже стал вице-директором торгового Сибирского банка. Видать, не прошла даром ссылка!

Благополучно пережив войну и два переворота, Лопухин не пострадал и от репрессий, как его другие, более принципиальные коллеги. Он был больше никому не интересен на Родине, которую хотел осчастливить, избавив от деспотизма: ни как носитель устаревшей информации, ни как специалист сыска, ни как профессионал в юриспруденции, которая в те годы была не востребована. Умер он в марте 1928 года в Париже от сердечного приступа, всеми забытый.