Рассказ на экране
В чём секрет популярности дикторов телевидения? В том, что они постоянно появляются на телевизионном экране? Нет, одного этого было бы недостаточно, чтобы сотни тысяч телезрителей Москвы и «большого Подмосковья» называли Н.В. Кондратову запросто Ниной, а В.М. Леонтьеву – Валей. Известные киноактёры любимы не менее, но по имени их никто не зовёт. Там существуют иные душевные отношения, иные формы признания.
Возникло это дружеское отношение к дикторам телевидения потому, что они давно уже, словно знакомые, входят в вашу семью, приветливо обращаются к вам, к вашим детям, – они стали в доме своими людьми. Так относятся к дикторам во всех городах, над которыми высятся телевизионные мачты. В этом проявляется особое качество телевидения, и в этом его коренное отличие от искусства кино. Хочу пояснить свою мысль: лирическое стихотворение, пусть даже «На холмах Грузии…» Пушкина, на площади перед многотысячной аудиторией не прочтёшь. Такой аудитории нужны иные стихи, иные, объединяющие её в этот момент чувства! Но порознь – по радио – у себя дома эта же многотысячная аудитория воспримет лирическое стихотворение «как один человек». То же происходит и с телевидением. Оно – великое массовое искусство. Но, в отличие от киноаудитории, перед экраном телевизора сидит семья или небольшая группа людей. Это – те же многие тысячи, воспринимающие искусство порознь. И законы восприятия в этих аудиториях различны. Трудно представить себе, чтоб на экране кинематографа выступили с получасовым рассказом даже такие удивительные собеседники, как Корней Иванович Чуковский или Сергей Образцов. Между тем видеть и слушать их, глядя на экран телевизора, – одно удовольствие! По телевидению можно выступать с чтением лекций. Но на киноэкране такую лекцию представить себе нельзя. И это понятно: в кино вы – наблюдатель происходящего. Перед экраном телевизора вы – участник: к вам обращаются, с вами беседуют, телевизионное действие совершается в вашем доме. Покупая билет в кино, вы, можно сказать, отправляетесь в гости. Включая телевизор – принимаете гостей у себя.
Но если телезритель может слушать рассказ или беседу из студии телевидения, следовательно, он может слушать по телевизору и рассказ, снятый на плёнку. А это открывает неограниченные возможности для утверждения в практике телевидения нового жанра – телекинорассказа.
Советский зритель знает превосходные «кннорассказы». Да, конечно, это рассказы – по характеру сюжета, по хронометражу. Но в основе их по-прежнему остаётся драматический диалог. Повествования рассказчика с его осмыслением происходящих событий в кинематографе нет. А если голос автора даже и явится, то этот авторский комментарий не изменяет главного – восприятия действия во времени. События, которые происходят в кино, – это всегда «сейчас». Даже если они произошли сто лет назад, они происходят вновь на экране. «Было» и «будет» – прошедшее время и будущее – являются в кинолентах только как наплывы и вытеснения. Но проза – это почти всегда повествование об уже совершившемся – сегодня, вчера, давно. В романе, в рассказе между читателем и событием всегда лежит время: «Я ехал на перекладных из Тифлиса», «...январским вечером 1930 года въехал в хутор Гремячий Лог верховой», «Всё смешалось в доме Облонских». И это не то же самое, что получилось бы, если бы Лев Толстой написал: «Всё смешивается в доме Облонских». Вслед за этим пошли бы другие события!
Итак, прошедшее время в кино невозможно. Но в телевидении оно воспринимается совершенно нормально: телезритель хорошо слушает прозу. Тем самым на телевизионный экран получают доступ кинокартины иные по структуре, чем те, что идут в кинотеатрах. Если рассказчик в продолжение часа может выступать перед телеаудиторией, ничем не подкрепляя своих слов, кроме жеста и «крошечного театра своего лица» – мимики, отчего он не может рассказывать, одновременно и показывая то, о чём идёт речь, когда из слова родится конкретно-зрительный образ? Телевидение движется здесь навстречу документальной кинематографии, которая уже давно стремится от подтекстовок прийти к органическому слиянию киномонтажа с литературным повествованием.
Ираклий Андроников
1959, № 54