Каким образом допетровская обороняющаяся Москва доводит свои границы до Амура
Странным выглядит сегодня, когда пропаганда официальной исторической науки втоптала нас в грязь, что именно наши враги удивляются нигде в мире не встречаемому нашему умению строить крепости. И такие крепости строить, какими сами западноевропейцы похвастать не могут.
Причем, крепости бытовали у нас в основе своей деревянные, о мощи которых пропаганда, то есть историческая мифологема, и по сию пору, словно в рот воды набрав, старается умолчать. А потому об их неприступности мы сегодня не осведомлены. Но так было не всегда.
Гейденштейн, например, вот что сообщает в пользу именно такого рода крепостей, которые во множестве при нем построил Иван Грозный:
«Вследствие большого богатства лесного запаса, у них выстроены почти все крепостцы из дерева… притом все крепостцы снабжаются больверками и башнями и кроме того окружаются искуственными рвами, если не было природных, валом и забором; вследствие чего эти строения… более безопасны для обороны и представляют большую выгоду, нежели каменные, так как с одной стороны таковое строение больше противится действию орудий, а с другой, если оно и пробито, то это не ведет за собою большого разрушения стены, что обыкновенно бывает с каменною постройкой» [152] (с. 30–31).
Для нас, понятно, слышать такое удивительно: нам все историки всех времен и всех направлений, от западников до славянофилов, все уши давно пробуравили о некоей нашей-де отсталости из-за якобы неумения вести строительство из камня, ставя нам постоянно в вину строительство крепостей из дерева — якобы уж очень не прочного и недолговечного материала. Но вот, на поверку, выясняется, что именно деревянная крепость имеет ряд преимуществ перед крепостью каменной, а никак не наоборот.
А вот что об этом сообщает в своей книге о Московии посланник шведского короля Петрей:
«Валы, несмотря что они довольно насыпаны землей, имеют у них еще стену из толстых бревен, крепко вбитых в землю, а на них и кругом лежит очень много больших деревьев, которые русские с небольшим усилием могут сталкивать вниз. Когда же подойдет неприятель и полезет на стены, они скатывают деревья и бревна, которые по их тяжести часто причиняют много вреда и убивают много народа. У них не легко взять крепость ни пушками, ни огненными ядрами, ни другим употребляемым для того оружием, если только у них есть войско, пища и питье для необходимого содержания, что и дознано в прошлые годы шведами под Кексгольмом, Нотебургом и Ивангородом, а поляками под Смоленском. Я так думаю, что если бы у русских не было недостатка ни в воде, ни в пище, неприятели и теперь еще не взяли бы этих городов» [138] (с. 413).
Смоленск, напомним, они брали два года. Причем, удалось его взять лишь в результате предательства.
А вот конкретный пример выгодности крепости, сооруженной именно из дерева. Вот что сообщает о неприступности Путивля, одной из пограничных наших крепостей, путешественник из Антиохии в Москву Павел Алеппский.
Наши пограничные крепости, сообщает он:
«…построенные из дерева, неодолимы, с прочными башнями, имеют двойные стены с бастионами и глубокими рвами, коих откосы плотно обложены деревом; входные концы мостов поднимаются на бревнах и цепях. Крепость (Путивля) большая и великолепная, неодолима и крепка в высшей степени, высоко и прочно устроена на высоком основании; вся наполнена домами и жителями. Она расположена на отдельной круглой горе и заключает внутри водоем, в который вода скрытно накачивается колесами из реки. Внутри ее есть другая крепость, еще сильнее и неодолимее, с башнями, стенами, рвами, снабженная множеством пушек больших и малых, кои расположены одни над другими в несколько рядов…
По причине неприступности и твердости этой крепости и вследствие того, что ее так сильно укрепляли, ляхи, приходившие в прежнее время в числе сорока тысяч и осаждавшие ее в течение четырнадцати месяцев, употребляя всевозможные ухищрения, были совершенно не в состоянии ее взять и вернулись разбитые. О как велико их сокрушение о ней!» [153] (гл. 6, с. 107).
Вот так…
А мы слышали когда-нибудь о том, что наша деревянная крепость отражала нападение поляков больше года и так их и не пустила, но заставила с большими потерями убираться восвояси?
Нет. А ведь такая война без территориальных или каких иных приобретений — это очень серьезный удар для нападающей стороны. Ведь Польша за большие деньги закупает для ведения войны солдат удачи и если им отдавать не чем, то все огромныве расходы войны сводятся лишь к колоссальным убыткам. Мало того, к безславию, что в следующий раз заставит для сбора солдат удачи увеличивать им жалованье в разы.
Но мы о такой своей неслыханной победе узнаем в первый раз: вот так нам преподают нашу историю…
Все тоже можно сказать и обо всех вышеперечисленных крепостях — по части построения оборонительных сооружений мы всегда были на голову выше всех иных народов. А потому Русь, несмотря на безконечность на нее нападений соседей практически со всех сторон, выстояла. И не только выстояла, но, закономерно громя очередные осаждающие ее границы орды, постоянно лишь увеличивалась в размерах.
Но и сама организация обороны на Святой Руси всегда была на высшем уровне. Заблаговременно оповещенные войска неожиданно окружали неприятеля, упершегося лбом в неприступные наши крепости, заставая его врасплох на своей земле, и, взяв в тиски, безжалостно вырубали вражье войско, идущее сеять смерть на Русскую Землю.
Однако же в этом вопросе, как и в любом другом, — как аукнется, так и откликнется. А в сердце русского человека веками скапливающееся желание пресечь эти варварские нападения степняков, со временем, все же было реализовано, что и свидетельствует об отнюдь не великом проценте татарского населения нашей страны.
И вот что после появления на границах мощных наших многочисленных крепостей стало происходить. Мы давно наслышаны о русских пленниках, томящихся в татарской неволе. Но мы не слышали о пленниках, находящихся в неволе нашей (такую уж нам преподавали историю эти «профессиональные» историки).
Павел Алеппский:
«На границе страны татар, что справа от нас, этот богохранимый царь выстроил тридцать крепостей, кроме тысячи башен. После того, как татары раньше проходили сюда расстояние месячного пути в пять, шесть дней, появляясь нечаянно, во время больших холодов и льда, и, захватив пленных, возвращались, теперь московиты берут пленных у них: стоя на верху крепостей, они наблюдают, так как путь татар проходит вблизи них, и как только заметят едущих, часть их сходит, и, опередив татар, становится в засаду в стороне от дороги. При приближении к ним татар, они тотчас хватают их караван, будут ли это мужчины, женщины, девочки или мальчики, уводят в свою страну и продают на рынке уничижения за десять, пятнадцать или двадцать пиастров. Поэтому у каждой богатой женщины бывает пятьдесят, шестьдесят (рабынь) и у каждого важного человека семьдесят, восемьдесят (рабов)» [153] (гл. 11, с. 122).
Вот как безславно для агрессора заканчивалось над нами иго татарское.
Но и польское иго, вместе с еврейским и армянским засилием несколько веков лютовавшее над Западной (Белой и Малой) Русью, закончилось и еще с большей потерей для лютовавшей некогда здесь инородчины. Их просто физически уничтожили. А потому сейчас поселений поляков на землях Малой Руси практически не встречается. А ведь когда-то в Смоленске и Киеве, Умани и Кременчуге — центр городов состоял из роскошных особняков: польских феодалов, евреев и армян. Русские церкви были захвачены униатами, а на центральных площадях красовались костелы и синагоги.
Но вот пришел момент, когда русский человек не смог больше терпеть над собою это иго и взялся за оружие. Итог: ни одного костела, ни одного польского поселенца и тем более поселения на землях Русских западных земель больше не встретишь.
Но и на великоросских землях, куда поляки вновь были запущены с помощью лишь обмана, им также не поздоровилось. Вот, например, что случилось после взятия обратно русскими войсками Смоленска:
«По взятии города, царь нашел в нем много евреев, которые скрывали себя, переодевшись христианами, но московиты узнали их по неумению делать крестное знамение. По приказанию царя их всех собрали и истребовали, чтобы они крестились, если хотят спасти себе жизнь… кто не пожелал, приказано было посадить в деревянные дома, и всех их сожгли. Царь велел разрушить в городе все церкви ляхов и приступил к сооружению других с основания» [154] (гл. 7, с. 177).
Так закончилось над временно отданной врагу частью великорусской земли иго польское.
Все то же постигло и остальные в той войне освобождаемые Русские западные земли. Всего в Белоруссии было отвоевано у неприятеля:
«…около 49 городов и крепостей силой меча и по добровольной сдаче и избили, одному всевышнему Богу ведомо сколько, евреев, армян и ляхов… Страна ляхов… была обращена в развалины и пустыню, где не встречалось деревень и людей на протяжении 15 дней в длину и ширину» [154] (гл. 7, с. 180).
То есть земли наши были к тому времени перезаселены инородцами и иноверцами. За что и подверглись проживающие на них захватчики полному физическому уничтожению.
Потому-то на этих землях сегодня поляков не увидишь. Не увидишь и их костелов — все они разрушены и сравнены с землей.
Тоже и с татарами. И тут стоит только вдуматься, какие чувства руководили действиями русских ратников, на плечах неприятеля врывающихся во враждебный лагерь своего лютого врага, убившего его родителей, брата, уведшего в турецкий гарем любимую невесту (или польского пана, продавшего его невесту туркам)? Да он будет крушить всех и вся, прекрасно осознавая при этом, что чем больше по «великодушию» оставит потомства поганым на расплод, тем больше затем русской крови прольется в его родных селах! Ведь враг неумолим, и свои опустошительные набеги он прекратит лишь тогда, когда совершать их станет попросту некому…
Первая перепись 1897 г. определила татар 1,9%, а русских 72,5% [141] (с. 395]:
«Монгольская степь поставила перед русским народом вопрос о борьбе не на жизнь, а на смерть — и поплатилась жизнью» [141] (с. 395).
Панская Польша, следует поставить здесь параллель, поплатилась тем же — поляков уже более на исконно русских территориях не проживает вообще. Мы их просто физически истребили с лица Русской Земли.
Но почему же нам пришлось столь долго терпеть иго стоящих много ниже нас и духовно и физически этих двух варварских народностей?
Судя по всему, в сам период вторжения степняки когда-то просто подавили нас своей численностью. Потому Александру Невскому пришлось заставить платить дань татарам Великому Новгороду, избежавшему вторжения, лишь по причине нашей в ту пору неспособности противостоять шестисоттысячному войску, которое в любой момент могла выставить против нас Золотая орда. Да и поле Куликово свидетельствует о двойном, и это как минимум, численном превосходстве неприятеля. И все это притом, что ни враждебные нам войска княжества Литовского в нем участия не приняли, ни такие же враждебные нам, противоборствующие в то время самому Мамаю, войска хана Тохтамыша, ни разгромившие впоследствии и самого Тохтамыша, только чудом повернувшие вспять от наших границ, безчисленные орды Тамерлана Тимура.
А вот как только добрались мы до них, так их вдруг сразу и не стало!
То же касается и польского ига. Ведь уже эти над нами нежданно оказавшиеся в качестве господ варвары нас даже не завоевывали. Просто в определенный момент истории подчинение Литве было много выгоднее подчинению Золотой орде. Сама же Литва, после женитьбы князя Ягайло на польской королеве, не менее нежданно, оказалась вдруг находящейся на территории Польши. Так, обманным путем, была закабалена вся западная часть русского населения России. И закабаление это с каждым годом росло. Вплоть до того момента, когда у русского человека отобрали вообще все. В том числе и его церковь. Вот тут-то, когда отступать стало некуда, и произошел русский бунт. И в несколько лет на территориях проживания русского человека не осталось ни одного костела и ни одного поляка: не трогай медведя в берлоге.
Вот, например, как выглядел со слов чеха Бернгарда Таннера снова на некоторое время возвращенный Польше Минск (1667 г.):
«Это — город большой, широко раскинувшийся по холмам и долинам. Он пострадал от москвитян, которые обратили его почти в развалины; но с течением времени стал он принимать лучший вид: монастыри доминиканцев и францисканцев, коллегия отцов братства Иисусова, коим основание уже положено, снова придадут городу не малую красу. Да не дурные и весьма многочисленные церкви схизматиков (неприятелем-схизматиком достояние их осталось не тронуто) и теперь делают город красивым» [155] (с. 25).
То есть наши храмы, что и понятно, русские войска, разгромившие здесь врага, не тронули. Но подвергли тотальному уничтожению все иноверческие в то время понастроенные здесь в изобилии очаги навязываемой нам чуждой культуры. Так что все равно, пусть до полного освобождения здесь русского человека еще в ту пору и не дошло, то свою Великую культуру, именуемую Православием, мы и на западе Руси отстояли. Причем, с очень огромными потерями со стороны басурман, попытавшихся перезаселить наши земли — от их жилищ и молелен оставались здесь одни развалины. Потому-то они сами, пусть на время и вернули здесь себе власть, вновь заселять уже раз сгоревшую здесь под ними землю не очень-то и спешили.
Но ни Наполеону, ни Гитлеру впрок такая наука не пошла. А жаль: иногда неплохо бы и поразмыслить над причинами патологических неудач своих предшественников. И все потому, что не желают они никак понять, что страна наша, наследница Святой Руси — подножию Престола Господня, — непобедима.
Но не только Польша, но и степь длительной войной против нас была вымотана и потерпела полное свое в этой ожесточенной борьбе поражение. Что позволяло продолжить укрепление теперь и западных наших рубежей — на немецкой украине, где замыкала границу на замок старейшая связка: Псков — Новгород, и на украине литовской: Смоленск, Великие Луки, Себеж, Заволочье, Невель, Усвят и Велиж.
Также неотвратимо наступала обороняющаяся Москва и вниз по Волге, где украины неумолимо отодвигались на юг: Васильсурск, Свияжск, Чебоксары, Кокшайск.
А вот как удивляются враги наши неожиданности появления в своих тылах наступательных русских крепостей. Это сообщение относится ко временам войн, ведущихся Иваном Грозным:
«После того как его инженеры предварительно осмотрели место, подлежащее укреплению, где-нибудь в довольно далеком лесу рубят большое количество бревен, пригодных для таких сооружений. Затем после пригонки и распределения их по размеру и порядку, со знаками, позволяющими разобрать и распределить их в постройке, спускают (бревна) вниз по реке… разбирают знаки на каждом бревне, соединяют их вместе и в один миг строят укрепления, которые тотчас засыпают землей, и в то же время являются и их гарнизоны, так что король (Польский) только еще первое известие получает о начале сооружения (крепости), потом они оказываются столь крепки и внимательно охраняемы, что, осажденные громаднейшим королевским войском, испытывая храбрые нападения, мужественно защищаются и остаются во власти Московита...» [156] (с. 78).
Таким вот образом и осуществляется эта удивительнейшая не имеющая нигде более аналогов наступательная оборона Москвы.
А инженеры, специалисты по сооружению деревянных крепостей, что и без комментариев понятно, являться не русскими просто никак никогда и не могли. Лишь у нас дерево испокон веков являлось основным строительным материалом. То есть и в этой области мы заграницу, в чем сама она безапелляционно и признается, обошли просто на немыслимое расстояние. Построение такого вида крепостей, не имеющих аналогов на Западе, судя по всему, досталось нам по наследству еще от Римской (на самом деле нашей — Румской) империи. А потому Фульвио Руджери не может не скрывать своего восхищения способом их построения русскими инженерами:
«Таких, пока я был в Польше, он [Иван Грозный — А.М.] выстроил четыре с необычайной быстротой» [156] (с. 77).
Но и в случае прорыва врага в наши внутренние области здесь им также не было никакой возможности хорошенько развернуться для нанесения удара. О чем свидетельствует Павел Алеппский:
«…до какой степени страна эта, имеющая столь огромные размеры, строго охраняется, ибо входить нельзя иначе, как только через середину города и крепости и селения; непременно бывает узкий проход по мосту, ведущему через озеро, а других объездных путей вовсе нет. Никакому шпиону, хотя бы он был из туземцев, совершенно невозможно проникнуть» [153] (гл. 14, с. 128).
Солоневич, отнюдь не склонный приписывать все это грандиозное наступательное строительство державы какой-либо особой способности управления страной одному лишь монарху, замечает по этому поводу:
«Как видите, даже наличие такого, я бы сказал, отсутствующего царя, как Федор, ни в какой степени не останавливает действия московской оборонительной системы» [141] (с. 398).
То есть давно отработанный на практике русский государственный аппарат, при наличии лишь невмешательства в его внутренние дела, заработал с такой самоотдачей, которая позволила русским людям, при полной поддержке истинного народовластия, завершить государственное строительство аж за Амуром.
А тому способствовала организация не встречающихся ни в одной стране мира вспомогательных систем полувоенных поселений — казачьих войск: донского, кубанского, терского, яицкого, семиреченского, забайкальского и амурского.
Таковы были грандиознейшие успехи нашего государства. Русь строилась под великодержавным скипетром раз когда-то избранной народной системы управления, где ворам места не было. В противном же случае мы бы не только за Оку шагу не ступили, но и были бы уже давно полностью доистреблены и прекратили свое существование как народ, сгнивая заживо на генуэзских галерах или отдавая свою красоту и молодость в гаремах турецких пашей.
В случае замены «отсутствующего царя» Федора безбожником Петром именно такая перспектива и открывалась бы перед державой, обустраиваемой после затяжных войн и внутренних неурядиц, порожденных нескончаемыми изменами бояр, явно имеющих отношение к тайной подрывной организации — масонству. Но наше государство ко времени узурпации престола Петром было уже поднято русским образом управления на такую грозную, недосягаемую для врагов высоту, с которой низвергнуть его в пучину полной деградации царю-антихристу в одночасье, как планировалось при возведении его на трон, оказалось просто не под силу.
Библиографию см. по:
Слово. Том 21. Серия 8. Кн. 2. Загадки родословной