Виталий Шкляров: Допускай или вали

По числу участников протест 2019 года приближается к массовым выступлениям 2011–2012 годов. Но внутреннее его содержание очень отличается. Нынешним летом все началось с того, что независимых кандидатов отказались регистрировать на выборы в Мосгордуму.

При этом все стороны сходятся в том, что Мосгордума, почти лишенная реальных властных полномочий, — орган скорее декоративный, и бороться там особо не за что.

Первые июльские выступления в защиту кандидатов хоть и были эмоционально яркими, но носили привычный локальный характер: ими интересовалось незначительное меньшинство, в основном сторонники Алексея Навального и протестная тусовка. Примерно то же самое в это время происходило в Петербурге, где точно так же отказывались регистрировать независимых кандидатов в муниципальные депутаты.

Но если питерские власти поступили более-менее умно: разрешили протестующим провести санкционированные митинги и даже отменили решения об отказе в регистрации кандидатов несколькими муниципальными избиркомами, то московские стали действовать по жесткому силовому сценарию. Что, безусловно, привело к эскалации конфликта: на каждую следующую акцию приходило все больше людей, возмущенных жестокими действиями полиции, покрывающей откровенное беззаконие со стороны Мосизбиркома.

Те, кого избили на акции, держали в полицейских участках, не говоря уже о тех, кто получит административные и тем более уголовные наказания, — могут испугаться. Но таких будет меньшинство.

Большинство, наоборот, станет намного более вовлеченными участниками протестов. Просто потому, что окажется, что они уже слишком много вложили в это дело, слишком сильно пострадали за то, что считают правильным.

К слову, предусмотрительность питерских властей не стоит переоценивать: они стараются не нагнетать, потому что 8 сентября ожидаются выборы губернатора, а у кремлевского кандидата Александра Беглова все и так плохо. Если бы он повесил на себя еще и красную тряпку подавителя оппозиции, его рейтинг можно было бы откопать только с помощью глубокого бурения.

Колоссальную роль в происходящем сейчас в Москве сыграл кейс Ивана Голунова — журналиста интернет-издания «Медуза», которого в июне 2019 арестовали полицейские, подбросив ему наркотики. В результате сильнейшего как общественного, так и непубличного давления обвинения с Голунова были сняты, а в рядах полиции начались чистки. Массовым сознанием и в гражданском обществе, и среди силовиков эта история была воспринята как серьезнейшее поражение силовых ведомств.

В итоге общественность почувствовала свою силу — хотя, вполне возможно, необоснованно, ведь за Голунова вступались не только журналисты и активисты, большую роль в его освобождении сыграла подковерная борьба силовиков и «либералов» в самом Кремле. А полиция и Росгвардия, наоборот, ощутили острое желание не просто взять реванш, но и показать подведомственному населению, в чьих тут руках дубинка.

Окажись в данном случае на месте Москвы Нижний Новгород или Екатеринбург, полиция в любом случае вела бы себя более сдержанно, и протесты сами собой сошли бы на нет. Но особенность Москвы в том, что любой локальный протест здесь автоматически приобретает федеральную повестку.

Предположим, что на массовый митинг в Петербурге вышел бы один миллион человек. Предположим, Росгвардия, оказавшаяся в меньшинстве, испугалась бы и разбежалась. Наиболее радикальный сценарий в этом случае таков: протестующие захватили бы Смольный, но уже через день-два власти нашли бы возможность восстановить статус-кво тем или иным способом.

Но если миллион-два протестующих выйдут на улицы в Москве? Любой протест в столице может обернуться национальным политическим кризисом.

Руководство страны прекрасно понимает: для них в Москве каждый бой как последний. В результате силовики стараются задавить любую возможность такого протеста в зародыше.

Опасений власти добавляет потеря «крымского консенсуса». Протесты, начавшиеся в 2011 году, были окончательно успокоены в результате присоединения Крыма — после него значительная часть населения страны выдала режиму новый кредит доверия. Но, как показывают социологические исследования последнего года, «Крымнаш» в системе ценностей людей больше не перевешивает тотальную коррупцию и падение уровня жизни.

Более того, все большее число россиян переходят от экономических требований к политическим: люди начали понимать, что никакие деньги не помогут жить хорошо, если коррумпированы полиция, здравоохранение, суды, образование. Наконец-то участие в политике понимается как неотъемлемое условие благосостояния и личной безопасности каждого.

Итак, во власти прекрасно осознают, что народ недоволен. И ждут от народа именно того, что заслужили: возмущения и массовых выступлений. Интересно при этом то, что сами протестующие к этому как раз пока не готовы. Дело в том, что повестка, с которой они выходят на митинги, так и остается локальной: требуют в основном допустить тех самых несчастных кандидатов до выборов в Мосгордуму. Ну и, конечно, остановить полицейский произвол.

Если бы в Питере на санкционированный митинг за регистрацию независимых кандидатов в муниципалы вышло 60 тысяч человек, все они почти наверняка были бы зарегистрированы на следующий же день. Потому что 60 тысяч человек для митинга с локальной повесткой — это много. Подсознательно именно этого ждали и москвичи. «Вон как нас много, с нами нельзя не считаться, власть должна осознать, подвинуться и допустить».

Но для федеральной повестки 60 тысяч — это маловато. Власть уже воспринимает митинги как стратегическую угрозу, про Мосгордуму все, кажется, давно забыли. И Росгвардии выпускают столько, чтобы, если что, биться насмерть.

Как ни странно, такое поведение опасно в первую очередь для самой власти. Потому что она сама, своими руками навязывает протестующим мысль: мы тут разговариваем уже всерьез.

То есть речь не о Мосгордуме, речь обо всей политической системе.

Если власть нарочно выдавливает протестующих из уютненького спора про теплую ламповую Мосгордуму в огромное продуваемое ветрами перемен федеральное поле, — протестующие рано или поздно осознают, что ситуация изменилась. И ключевой вопрос в таком случае таков: если следующий митинг пройдет не под лозунгом «Допускай!», а под лозунгом «Вали!», — соберет он меньше людей или больше?

Оригинал