Денис Драгунский: Слава отца не позволяла мне заниматься писательством
— Денис Викторович, нет, наверное, ребенка «родом из СССР», который не слышал бы об этой книге вашего отца. А как повлияли на вашу жизнь «Денискины рассказы»?
— Один приятель сказал мне: «Люди свою жизнь кладут, чтобы заработать хоть какую-то известность, а ты родился знаменитым!» Насчет «родился» — это преувеличение. «Денискины рассказы» стали популярным детским чтением в 1961 году — мне было одиннадцать лет. Книга переиздается до сих пор, так что бремя незаслуженной известности я ношу уже более полувека. На меня сильнее всего повлияло общение с отцом. Он учил меня всему — читать правильные книги и понимать смысл прочитанного, не бросать друзей детства, вставлять замок в дверь, колоть дрова, жарить мясо, умело драться и найти себе редкую профессию. Он умер, когда мне был всего 21 год. Но его литературная слава долго держала меня в узде, не позволяла заниматься писательством: я знал, что меня будут с ним сравнивать. В случае успеха — попрекнут знаменитой фамилией, а в случае провала скажут, что «природа отдохнула». Так что я начал писать свои рассказы в возрасте 57 лет, сменив несколько профессий.
— А почему все-таки начали писать? Уже набралось около двадцати книг...
— Двадцать. Рассказы и три романа. Новый, четвертый, — в работе. А почему начал писать? Я резко сменил свой жизненный проект. Это мое свойство: я вообще многое менял. А еще был опыт написания пьес, поэтому в моей прозе действие развивается без авторской подсказки. Читатель до всего доходит сам, без поводыря.
— Какая форма вам ближе — «короткий метр», он же рассказ, или «книжный сериал», он же роман?
— У меня был большой опыт застольного рассказчика, так что начал я с рассказов. Первые 400 моих рассказов — это тексты на страницу, буквально по три тысячи знаков. Это, строго говоря, новеллы, так как там фабульное повествование: начало, кульминация, неожиданная развязка. Сейчас у меня напечатано около 1300 новелл. Осенью планируется выход новой книги рассказов «Дочь любимой женщины». Одной из самых сложных для себя работ считаю свой 700-страничный роман «Дело принципа», написанный от лица 15-летней девочки. Мне бывает странно узнать, что у меня есть и фанаты… Вот, например, книжка «Ночник» 2011 года, где я описал свои сны, — до сих пор получаю благодарные отзывы, в том числе в «Фейсбуке».
— За что вы так любите «Фейсбук»?
— Он прекрасен! Когда я пишу, мне кажется, что мои подписчики заглядывают мне через плечо и торопят. Между окончанием рассказа и его публикацией в «Фейсбуке» у меня проходит не более пяти минут. Я живу в диалоге с читателями, для меня это самое главное.
— Вас знают как филолога, политолога, колумниста… А вы себя как позиционируете?
— Я уже давно не филолог и десять лет как не политолог. Теперь я просто писатель и отчасти журналист — вы правильно сказали «колумнист», потому что я не тот журналист, который выезжает на место происшествия, берет интервью. Я публикую колонки, то есть свои мнения. Выгоды не ищу и никогда не умел: будучи политическим аналитиком, я помногу общался с людьми самого высшего круга. С министрами и олигархами. Но ничего, кроме зарплаты, на этом не нажил, и слава богу: так спокойнее жить.
— Вы преподавали греческий в Дипломатической академии МИДа. Откуда такая любовь к Элладе?
— Я учился на филологическом факультете, на отделении классической филологии. Моей специальностью была греческая палеография и текстология — я изучал византийские манускрипты. То есть выполнил завет своего отца насчет редкой профессии. Но в 1973 году эта профессия оказалась чересчур редкой, спроса не было — и я пошел преподавать новогреческий язык в Дипакадемию.
— Что думаете об отечественных литпремиях, не скучаете ли, просматривая списки финалистов?
— Что вы! Веселюсь! Литпремии — это часть литературного процесса, особенно в секторе рекламы и маркетинга. Премированная книга получает лучшее место на выкладке в магазине, у лауреата берут интервью, это позитивно сказывается на продажах, и это хорошо. Что же касается качества… примерно половина лауреатов и дипломантов — это достойная литература. Но я сам был членом жюри пяти премий и поэтому скажу: тот, кто любит колбасу и ориентируется на литпремии, не должен видеть, как делается то и другое.
— Приходилось ли вам сталкиваться с тем, что дизайнеры издательств, работая над обложкой книги, душили то, что вложил в текст автор?
— Это смотря какой дизайнер. Есть обложки хорошие, есть средне-нормальные, а есть просто ужасные — особенно если дизайнер не читал книгу дальше названия. Увы, так бывает во всем мире. Вот книга, изданная в Мексике (перевод с русского). На обложке: розовая дама в кружевном платье держит за руку такую же розовую и кружевную девочку. Название: Максим Горький. «Мать». В одном российском издательстве маркетологи требовали, чтобы дизайнер сделал обложку покруче, чтобы на нее люди повелись. Сделали так круто, что магазины отказались брать эту книгу: «Да помилуйте, к нам женщины и дети заходят!» Автор должен смело отстаивать свое право участвовать в обсуждении обложки. Мне с дизайнером повезло — это моя дочь Ирина Драгунская, она сделала все 20 моих книг.
— Сейчас модно «быть молодым»: писателем, сварщиком, кем угодно... главное — до условных 35. Что им, этим молодым, посоветуете?
— Помнить, что молодость проходит очень быстро. Не успеешь оглянуться — бац! И новые молодые люди говорят тебе: «Ну куда ты лезешь, дядя! Что ты в этом понимаешь?» Спасибо не «дедушка». Выход один — не гордиться своей молодостью, а использовать свою молодую силу и бодрость на всю катушку — чтобы в 35+ не остаться с пустыми руками на берегу взрослой жизни.
— Как вы относитесь к столичным репертуарным театрам и часто ли уходите с постановок по причине банальности сюжетов?
— К сожалению, я не такой уж театрал, в театре я просто зритель. Поэтому отвечу цитатой из моего романа «Дело принципа»: «В конце концов театр — это только развлечение. А если люди честно старались тебя развлечь в течение трех часов, их надо за это искренне поблагодарить».
— Что вы думаете о развитии новой и «новейшей» современной драматургии?
— Тут я согласен с Костей Треплевым из чеховской «Чайки»: «Новые формы нужны, а если их нет, то лучше ничего не нужно». Новая современная драматургия в России есть, и неплохая. Причем всякая — и совсем новаторская, авангардная, и крепко-профессиональная — что называется, «пьеса с хорошими ролями для двух пожилых актрис».
— Что, на ваш взгляд, в современном книгоиздательском процессе «уводит» достойные книги от читателя?
— Высокие цены на книги. Но главное — отсутствие идеализма, представьте себе. Стыдно, что в России нет ни одного литературного журнала с высоким тиражом, и литературно-критического тоже. А в «бездуховной» Америке есть. Потому что там есть миллиардеры-идеалисты, которые их финансируют. Крупный российский бизнес лопается от денег, но все разговоры о финансировании журналов заканчиваются вопросом: как и когда мы отобьем затраты.
Да никак и никогда! Это совсем о другом. Это о народе, о культуре, о будущем страны, на это надо горстями сыпать золото, щедро вкладываясь и в журналы, и в недорогие книги, и в распространение, то есть в магазины, в концерты, литературные чтения.
— Есть некая статистика: в России самые читающие в мире люди — это дети, подростки читают чуть меньше, но 70 процентов взрослых людей книг вообще не читает. Откомментируете?
— У нас есть мощная традиция детского чтения, золотой запас «детсадовской классики», который постоянно возобновляется на книжных полках в прекрасном дизайне, и новые детские авторы тоже появляются. Подростки чаще торчат в гаджетах, а для значительной части взрослых чтение как бы немодно и, повторяю, дороговато. Потому что нет тиражных литературных и критических журналов, нет телепередач, нет планомерного продвижения литературы к читателю. Это поправимо. Нужны усилия бизнеса и государства, причем усилия бескорыстные. Хорошая книга хороша не быстрой прибылью, а тем, что она прорастает в душах людей, делает их добрее и умнее.
Читайте также: Валентин Постников: Мечтаю встретить в метро ребенка с моей книжкой и подписать ее