МОСКВА, 8 окт — Новости, Анна Кочарова. Касательство к смерти, бизнес на ритуальных услугах и неодинаковые верования в загробную бытие стали объектом изучения ученых-антропологов. На русском языке вышло одно из первых изысканий на эту тему — "Рождение и конец погребальной индустрии: от средневековых погостов до цифрового бессмертия". Автор книжки — Сергей Мохов, сотрудник лаборатории социальных изысканий смерти и умирания ЦНСИ в Санкт-Петербурге. В интервью Новости он рассказал о том, будто нынешние технологии меняют людей и зачем их касательство к уходу из жизни будит научный заинтересованность. Об взаимоотношении к смерти Подавляющее большинство людей на Земле, самосильно от благочестивой конфессии, разумеет бытие после смерти. Будто, что в XXI веке все веруют в прогресс, технологии и интернет, на самом деле это не настолько. Изыскания во всех местностях — и индустриально раскрученных, и со легкой экономикой — демонстрируют: люд гадают на то, что после смерти что-то бытует, что в той или другой степени люд бессмертны. В взаимоотношении россиян к смерти величав благочестивый аспект. В этом резоне мы задушевнее к католической Европе, потому что предполагаем не до гроба бездушное состояние человека после кончины. То жрать загнувшийся нас слышит, жрать кое-какие молитвы и иные фигуры ритуального общения с ретировавшимися из жизни. В протестантизме ничего подобного дудки, оттого для протестантов особо величава память о люде. Рок загнувшегося постановлена: он влетел либо в геена, либо в эдем. Однако надобно взговорить, что на все эти благочестивые зрелища давненько напластовались неодинаковые практики. Примерно: человек может находить себя православным, быть воцерковленным и при этом веровать в духов и полумистические вещи, таковое встречается дробно. Похороны в румынской деревне О нынешних технологиях Для нынешнего мира характерна вера в спиритуалистические концепции: мы жительствуем в памяти, в наших ребятенках, жрать потусторонний мир, цифровое бессмертие, креоника и настолько дальше. Сейчас самые модные бессмертные модели — это биохакинг и вера в то, что можно одолеть старение и жительствовать бессмертно. По сути, вся человечья история — это смена зрелищ о том, будто достижимо бессмертие. Тут два ключевых момента. Мы пытаемся откликнуться на проблема о том, что жрать человек: это давя, это тело, в каком соотношении они между собой будут. И при розыске ответа мы объясняем себе, каким образом вероятно бессмертие. Что изменили татуировки и пластическая хирургия Пятьдесят лет назад человечье тело было сакральным, неизменным, оно давалось от рождения. Сейчас с ним можно сделать все: изменить нос, бельма, бюст. Тело — это конструктор, над каким можно вкалывать. "Мисс мира" вяще не идеал: будто цифровые крали вытесняют супермоделей Оттого современное поколение гораздо проще глядит к кремации, к неодинаковым практикам взаимоотношения к бездушному телу. Ведь если вы можете ладить все что угодно с живым телом, зачем невозможно этого ладить с бездушным? В книжке я демонстрирую, будто это приводит к умиранию погребальной индустрии. Ведь она была возвещена на фетишизации бездушного тела. Вера в воскресение человека диктовала надобность сакрализации тела. Нынешние технологии, визави, диктуют десакрализацию. И все эти катафалки, дорогие гробы — все это уходит в былое. Ныне у людей дудки аграрных и финансовых ресурсов, дабы включать гектары земли для захоронений. Оттого безумными темпами вырастает кремация, а кладбища остаются таковскими артефактами. Кумекаю, будто инфраструктурные объекты кладбища испарятся в кратчайшие 20-30 лет, по крайней мере в Европе. Что изменила советская власть Книжка повествует в большей степени о европейском эксперименте. Мы командируй иным путем, алкая для меня по многим развитым явлениям Россия — это безотносительная Европа. И если бы не советская воля, то мы вполне могли в спросе управления погребальным делом ничем не выдаваться от скандинавов. Слом приключился в 1920-е годы. До этого кладбищами занималась храм, погребальным делом(гробами, венками, крестами)— частники. Новоиспеченная воля запретила бизнес, и кладбища были переданы в управления здешних советов. Поскольку девало это затратное, то за несколько лет инфраструктура опамятовалась в упадок. Возник катастрофический кризис на крупных кладбищах, когда скапливались незахороненные тела, некому было рыть могилы. Репродукция картины Альберта Анкера "Похороны ребенка"(1863) Воля длительно пробовала с этим что-то сделать и в итоге впустила, по сути, на самотек. Всего вновь взявшееся при НЭПе предпринимательство выправило ситуацию. Испарившаяся империя: фотограф освободил ЗИЛ незадолго до сноса Однако впоследствии все вернулось на миры своя. С 1930-х годов воля бросила эту сферу в полосе ответственности самих граждан. Люд сами занимались погребальным делом: включали кладбища, порой рыли могилы и ладили гробы. Доказательств этому предостаточно. В стороне была раскручена сеть гаражного кустарного производства — дефицит век доставали, потому что его некто выделывал в каких-то мастерских. Этот же принцип орудовал и в погребальном деле, а с перестройкой все это попросту легализовали. Однако погребальная индустрия не получила основного, дабы стать индустрией, — лева на частную инфраструктуру. В России до сих пор невозможно образовывать частные кладбища, открытие частных моргов и крематориев сопровождается проблемами и бумажной донжуаном, оттого никто этим и не занимается. О том, зачем конец надобно исследовать Заключительные три года я прохожу российское погребальное девало, это антропологическое изыскание. Несколько лет я вкалывал в погребальной братии и следил, будто это обделано изнутри. Эта книжка была загадана будто первая доля большущего изыскания. В ней я пробовал рассмотреть погребальную индустрию будто продукт капитализма: зачем взялись катафалки, кладбища в нынешнем облике, зачем возникло бальзамирование, зачем это получило таковое распространение и вероятно ли, что это все куда-то смотается? Похороны пожарных, конченых при тушении пожара в 1906 году В Европе жрать таковая научная сфера, будто death studies. За этим термином исчезает огромное численность абсолютно неодинаковых течений. Девало в том, что сквозь эту тему можно обсуждать самые неодинаковые спросы: социальные, политические, экономические. Примерно, беседа о паллиативной помощи — это же беседа не о смерти будто таковой, а о праве человека на достойное завершение жизни. Многие эти спросы, таковские будто проблемы эвтаназии или суицида, в России встречают искреннее непонимание. У нас дудки ценностного бэкграунда, дабы болтать об этих штуках. Гораздо проще бытие после смерти, потому что люд веруют в то, что "там" их дожидается что-то важнейшее.