Песня про раскладушку
- Иллюстрация: Getty Images
В июне снова пошел снег. Надо было валить.
Жена дала сумку хлеба в дорогу, Марат сел в поезд, положил под голову батон и забыл ее лицо. Ехал ночь, и ночь, и ночь, из полярного дня в обычный, и не спал ни минуты: шумело. Позади ничего, ни работы, ничего, а в Москве земляк держал обувной, обещал устроить-роить-роить.
— Москва, — сказал Марат.
— Гыр-гыр-гыр, — сказала Москва, — хыр-хыр-хыр.
Работа была — раздавать бумажки. Новые сапоги, скидки на сапоги. Новые сапоги, скидки.
Вечерами, обалдев от бесконечности, Марат катался по кольцевой. «Курская» — двери закрываются — «Курская» — двери закрываются — чудо.
—Шын-шын-шын, — пела ночь, — фын-фын-фын.
Один храпел, другой пердел, третий плакал: в горах, под самым солнышком, умерла его мать, он плакал и слал деньги теперь уже в никуда, по привычке
Марату было ничего, тепло. С первых денег взял желтые шорты, футболку, сигареты подороже. Новые сапоги, скидки на сапоги. Новые сапоги, скидки.
Спать он так и не научился снова. Соседи мучили Марата. Один храпел, другой пердел, третий плакал: в горах, под самым солнышком, умерла его мать, он плакал и слал деньги теперь уже в никуда, по привычке.
—Э! — сказал Марат однажды ночью.
— Чего?
— Не чегокай.
На излете лета в общагу привели негра. Сунул руку, сказал:
— Тарам.
И — раскладушку в проход.
Тоже устроился раздавать. Подпрыгивал и пел:
сезонны
сезонны
сезонны воу-зонны
покупай!
(ага)
покупай!
(ага!)
сезонны
сезонны
сезонны-воу-зонны
ликвидат
ликвидат
ликви-дидли-дидли-дат
Осень прошла, как осень. Первому снегу Марат усмехнулся как родному, а Тарам замерзал и пел всё громче:
расса
пара-дири-дари
дажа
распродажа
рассы-пара-дажа
сапо
тапо
сапотапоги
воу-сапотапоги
Ночи были всё знакомей, ледяней, но Марат не спал. Один храпел, другой пердел, третий больше не плакал, но принялся, сука, шуршать. И Тарам поддакивал:
рассы-калы-раскладушка
расссы-йоу-ка-ладушка
йоу рас
йоу ка
йоу тири-пири-дири-мири-ка
Он тоже разучился спать.
Марат полюбил, что в городе много стекла и зеркал. Смотришь — а там лицо: круг, и в нем два круга, и в кругах по кругу, и в кругах по кругу.
В общаге тоже было зеркало, и Марат видел себя детально: голова как валун, глаза как бесцветный полярный лишайник, который за тысячу лет вырастает на сантиметр.
Под Новый год обувной разорился. Хлопнули по плечу, выдали последнюю зарплату: кроссовки, коробку подметок, клей и четыре шила
Вечерами варили пельмени, смотрели ящик на общей кухне. Показывали опять какой-то ад с разорванными ртами, Тарам рассмеялся и ткнул в экран:
— Дом!
У него было немыслимое лицо.
Под Новый год обувной разорился. Хлопнули по плечу, выдали последнюю зарплату: кроссовки, коробку подметок, клей и четыре шила.
А в общем в магазинах было людно.
сезонны
сезонны
сезонны воу-зонны
покупай!
(ага)
покупай!
(ага!)
Марат подумал, что купить, и купил батон, а на батон икру: красиво. Город разъехался, Марат остался. На звонки не отвечал, и из дома звонить перестали.
Вышел в центр посмотреть салют. Но было перекрыто, перепутано, никто не знал ни пути, ни обхода, и как-то мимо всех Марат пришел в безымянный тупик под звездами.
—Ты-ты-ты, — шептала ночь, — чи-чи-чи.
Однажды богатая телка взяла из жалости все его бумажки — на пальце камешки блеснули — и в ухе камешки — и стало ясно, что можно — и стало — и стало ясно — и вот такие были звезды.
Вот такие:
***
Вернулся в общагу. Лег. Тарам тоже уже лежал во тьме и бормотал, как прежде:
йоу рас
йоу ка
йоу тири-пири-дири-мири-ка
Взял сапожное шило, воткнул ему в горло, заснул.
Спал крепко.
Проснулся рано.
Вышел в Москву.
Она молчала.
Рассказ впервые опубликован в десятом номере журнале «Октябрь» за 2017 год.