Рэйчел Кушнер
Я часто думал, что в простоте одного рассказчика романа, а не ансамбля, есть что-то более классическое. Но во всех трех моих предыдущих романах я имел дело с мирами в такой же степени, как и с персонажами, и одно сознание ограничивало бы предприятие, уменьшало его. Хотя в этом случае, даже если рассказчик и один, рассказчиков на самом деле два; просто одно вложено в другое, и мне даже непонятно, что Сэди является главная героиня, хоть и обладает монополией и говорит от первого лица. Письма Бруно Лакомба, которые она транспонирует для читателя, предоставляют ее ему на службу, и он для меня является сердцем книги и ее руководящим духом. С самого первого предложения говорит он, а не она.
Что касается развития Сэди, чье имя является временным псевдонимом на протяжении тех шести недель, что мы ее знаем, я планировал, что Озеро Творения сказала бы американка, но я долгое время не имел представления, кто эта женщина. Я знаком с той частью Франции, где я поместил книгу, и с средой боевиков, создавших своего рода герметическую коммуну Ле Мулен в отдаленной деревне: политические ориентиры, место действия, социальное и исторически это желание задействовать определенный дух сопротивления в «La France Profonde». У меня было место и ситуация: сельская коммуна, находящаяся на пути к столкновению с французским государством.
В роли Бруно Лакомба у меня был наставник, который отступил от долгого двадцатого века в своего рода примитивизм, который пишет похожие на проповеди электронные письма о революционном изменении сознания и смотрит в глубокое прошлое в поисках указаний, куда идти. Но с рассказчиком потребовалось больше времени, чтобы понять, кто она такая. Сделать ее кем-то, кто появляется в Ле Мулене в надежде найти свое место, приспособиться, не сработает, даже несмотря на то, что этот образ знаком по таким местам, как Тарнак, где появлялись самые разные люди и хотели получить в делах. Будет ли моим рассказчиком? . . писатель? Нет. Нет. Автофантастика почти никогда не была моим инстинктом. Мне может быть интересно, когда другие люди справляются с этим хорошо, но лично я не нахожу там песка для жемчужин, которые хочу произвести, галлюцинированного мира, который хочу создать.
Однажды утром я написал первые две строки, которые стали первыми двумя строками романа. Говорит Бруно, но то, что он говорит, передает женщина. Я понял, что заимствовал тон у Без Солнца Крис Маркер, чья женщина-рассказчик передает отрывки из писем, которые она получила от мужчины. Мне понравились в фильме повторы «он сказал мне это, он сказал то», а в данном случае это было «Бруно сказал, он сказал им это». Формальным вызовом может стать внезапно открывающаяся дверь, через которую все течет. Четкое правило может превратить то, что раньше казалось произвольным принятием решений, в мандат, в искусство.
Когда я писал эту женщину, передающую идеи Бруно старшего, я начал понимать, что она не была столь волнующе элегантной, как рассказчик Криса Маркера. В роман вошла враждебная сила — не товарищ, не писатель. Она была на самом деле. . . полицейский под прикрытием! Она перехватила электронные письма Бруно и читает их незаконно, не давая, по крайней мере на первый взгляд, никакой оценки тому, что он говорит. А в тех разделах, где мы видим, кто она и чем занимается, я вдруг понял, что она направлялась в коммуну, чтобы попытаться ее разрушить.
В 2004 году женщина-агент ФБР начала шпионить за группой экоактивистов, в том числе за этим молодым парнем, Эриком Макдэвидом, который в итоге, благодаря ее соблазнению и давлению с целью планирования диверсии, был приговорен к двадцати одному году тюремного заключения в федеральном порядке. тюрьма. Он отсидел девять лет, прежде чем его адвокат смог доказать, что этот агент поймал его в ловушку, и его приговор был отменен, и он был освобожден. Я знал людей, которые знали его и оказывали поддержку тюрьмам, и я смотрел на его фотографию, и он казался таким серьезным и молодым, как будто он полностью облажался. Об этом агенте ФБР я спрашивал себя: «Какой человек делает что?» Если вы устраиваете диверсию, чтобы кого-то арестовать, вы даже не руководствуетесь какой-то жалкой идеей закона и порядка. Это больше похоже на нигилизм.
Позже был британский агент, шпион, чье прикрытие было раскрыто, который проник в некоторых людей из Тарнака, и этот полицейский принес скандал и позор британской полиции, имея романы с несколькими женщинами, за которыми он шпионил. Некоторые из этих женщин подали в суд на полицию Великобритании. Этот полицейский под прикрытием сам подал в суд на полицию за «неспособность защитить его от влюбленности». Он утверждает, что у него стокгольмский синдром. Он кажется потерянным человеком с глубоким неуважением к женщинам. Сэди, мой собственный агент-провокатор, указывает на этого шпиона как на наглядный урок того, чего не следует делать.
Между тем предыстория Сэди в некоторой степени заимствована у того агента ФБР. Ее уволили из ФБР, и к моменту действия книги она стала гораздо более опытной. У нее большой опыт притворства и откровенного пренебрежения к другим людям, чрезмерная самоуверенность, которая становится своего рода дымкой, заполняющей страницы — так что читатель получает представление о себе Сэди, а также подсказки, которые кое-где прорываются сквозь эту дымку. Сэди, например, довольно много пьет и хвастается, что никогда не убирает беспорядок, потому что в этом нет необходимости, поскольку она никогда не вернется в одно и то же место дважды.
источник: jacobin.com
