– Ильсия апа, не каждый артист может похвастаться таким количеством концертов – 13 вечеров подряд при полном зале на 1000 человек. В чем секрет успеха, можете поделиться?
– Когда меня называют очень популярной, я не совсем это воспринимаю. У каждого певца свой зритель. Есть коллеги, которые с большим успехом ездят по гастролям. Секрет тоже не подскажу, потому что на самом деле его нет.
Знаешь, я так скажу: понимаю, что это пройдет. Я не теряю головы от мысли: «О-о-о, вот сколько я зрителей собрала!», по-другому на это смотрю – сегодня может быть так, а в следующем году совсем по-другому. Если сегодня на мой концерт пришел полный зал, значит, я поймала этот счастливый момент. А что будет дальше, не могу сказать. Если бы я знала секрет, как собирать полные залы, я бы никому его не сказала и всю жизнь оставалась популярной. Но его нет.
– После гастролей устаете? Бывает так, что падаете без сил?
– Конечно. Иногда могу разреветься, могу уйти в депрессию. Наверное, это и депрессией нельзя назвать, я сама в это состояние вхожу и сама же себя вытаскиваю, говорю себе «не уходи». Это просто от усталости. Так сложилось, что хобби и профессия у меня совпали, так что я занимаюсь любимой работой и обожаю сцену.
Фото: © Салават Камалетдинов / «Татар-информ»
– А вы именно о такой жизни мечтали?
– Нет, конечно. Все получилось само собой. Я училась на модельера, даже не думала, что буду петь на сцене, стану артисткой. Пела, конечно… В деревне все поют. Меня тоже ставили на табуретку, чтобы спела, шоколадку обещали. И шоколадку не давали, и слушать никто не слушал. А я пела, старалась.
А потом, когда встретилась с Ильфаком (Ильфак Шигапов – журналист, писатель, продюсер, покойный муж Ильсии Бадретдиновой, – прим. авт.), он свои первые песни написал для меня. Его самую первую песню мы записали просто в шутку, отдали через друзей на радио. И люди начали везде ее просить. Вот так, вроде бы понарошку все начиналось и оказалось успешным. В жизни не думала, что так будет. В 15-16 лет доводилось быть тамадой, пела популярные тогда песни на свадьбах. А что выйду на такую большую сцену – мне это и в голову не приходило.
– Как называлась та первая песня?
– «Төнге юл» («Ночная дорога», – прим. Т-и).
– Ваша группа отличается своей многонациональностью. Расскажите об этом. Говорят еще, что у вас тяжело работать.
– Перед тем как взять человека, я с ним долго беседую. Потому что во время разговора он открывается с разных сторон, на какие-то моменты обращаешь внимание уже при первом общении. Иногда устраиваем кастинг, иногда кто-то предлагает человека или я сама нахожу. Мне достаточно побеседовать с человеком 15-20 минут. Если он говорит: «Я профессионал, я вам помогу, я сделаю то, это», – такой человек мне не нужен. Мне нужен тот, у кого глаза горят, кто полон желания. Может быть, он еще не все умеет, но важнее, чтобы он хотел и был готов научиться. Он и научится.
По большей части приходили студенты последнего курса, а сегодня они уже профессиональные певцы и музыканты. Я без всякой боязни, с полной уверенностью выхожу с ними на сцену, зная их высокий уровень. Каждый из них уникален.
– Звезды, которых вы зажгли.
– Нет, я так не говорю. Мы вместе это делаем, они тоже меня чему-то учат. И я их учу. У нас четыре разных религии и семь разных национальностей.
Фото: © Салават Камалетдинов / «Татар-информ»
– Это специально было сделано? Или случайно получилось?
– Конечно, не специально. Если только последние случаи. Иногда кто-то предлагает: «Этот парень должен быть в вашей группе». Когда беру человека в коллектив, говорю своим: «То, что нормально для вашего менталитета, может быть ненормальным для других. Поэтому на что-то надо закрыть глаза, а где-то подсказать. Вы тоже приходили сюда не идеальными. Как мы вас принимали, так и их нужно принять».
– Немало и тех, кто не выдерживает вашего графика.
– Мои выдерживают. Я им сразу все объясняю, они знают, куда идут. Они и технику собирают, и таскают ее, и концерты играют. Не сглазить бы только. Потому что в других группах по-разному бывает, насколько я слышала. Поэтому и боюсь сглазить. У нас ведь не только языки разные, но и религии. А вера – очень личная вещь. Мы и крашеные яйца вместе едим [на Пасху], и барашка [на Курбан-байрам]. Если где-то проскочит хоть намек на национализм или на конфликт на религиозной почве, могу каждого по отдельности вызвать на разговор.
Фото: © Абдул Фархан / «Татар-информ»
– Ругаете?
– Да-а! Я не говорю, что это прямо какие-то ссоры. Могут быть разногласия. Недавно к нам пришла видеограф, она бурятка, а в Бурятии буддизм, совсем другая религия. Мы здесь знакомы с христианством, исламом, а наша Айсхана придерживается язычества, это необычно для нас. Мы в дороге часами разговариваем о религиях и обычаях. Они учат меня своим языкам, это и для меня полезно. А я учу их татарскому языку. Со мной они должны говорить на татарском! Это – наш закон! Хочешь, не хочешь, если ты сегодня работаешь на татарскую нацию (я называю ее татаро-башкирской), ты должен понимать нас и из уважения хотя бы немного говорить. Слава Богу, они это принимают.
– Какой будет Ильсия Бадретдинова через 10 лет? Какой вы себя представляете?
– Кто ж его знает. Я не знаю точно даже то, что будет завтра. Встретимся здесь же через 10 лет и поговорим, хорошо?
Зульфия Шавалиева, Intertat.tatar, перевод с татарского
