Тот, кто не в восторге от магистралей и проторенных троп — или просто любит срезать путь дворами — может заметить, что заборов в Москве понаставлено столько, что пройти короче порой просто не получается. Почему забор — такой важный элемент российского городского пейзажа? Постараемся разобраться.
На пересечении Лучникова и Большого Златоустинского переулка стоит авангардный дом. Он небезынтересен сам по себе — например, к его созданию приложил руку Лазарь Чериковер, который спроектировал стадион «Динамо», а после Сталина рассчитывал, каких минимальных размеров должна быть хрущёвка, чтобы из неё без труда можно было вынести гроб. Но нас интересует не история советской архитектуры, а кое-что другое.
Если мы зайдём на панорамы «Яндекса», то обнаружим нечто удивительное. В 2008 году детскую площадку от дома отделяет невысокий заборчик, который человек среднего роста без труда переступит. К 2015 забор увеличивается вдвое. В 2017 забор в человеческий рост лишается декоративных элементов, становится прочнее и красивее. Как тут не поверить в активность неживых объектов! Забор — живой: растёт, развивается (и даже, возможно, приносит потомство).
Почему вообще возник тут этот забор? Дело в том, что здание, которое смотрит на переулок — это лишь общественный корпус (ожидаемая часть в жилом ансамбле авангарда), который относится к дому чекистов. Его объём прячется за деревьями в глубине квартала. Двор этого дома имеет причудливую форму и выходит прямо на красную линию улицы — поэтому жильцы решили отгородиться от посторонних, а мы получили возможность наблюдать за развитием забора, который скрывается обычно в недрах городской среды.
Комплекс идей, который в российской публицистике принято называть «урбанистикой», воображает городское пространство как публичное. Что это значит? Это значит, что город воспринимается как аттракцион, как место, открытое всем и каждому, пространство равных, где каждый имеет право наслаждаться городской средой и не встречать в этом препятствия.
Совсем другое дело — общественное пространство. Общественное пространство принадлежит сообществу, которое утверждает право на него. Город на деле является и всегда являлся средством запрета доступа «всем подряд» на определенную территорию. Мы часто забываем об этом, и только слово «застава», кое-где сохранившееся в топонимике, может нам напомнить о том, что когда-то город окружала стена, и вход в него контролировался подобно государственной границе.
Ещё в XVIII веке европейские города были отделены от остальной местности городской стеной. В Москве эта стена оказалось уничтоженной сравнительно поздно — заставы Камер-Коллежского вала прекратили функционировать только в 1852 году. Ликвидация городской стены — важнейшее событие для европейской истории, навсегда изменившее облик города и представление о том, как он должен быть устроен. Мишель Фуко полагал, что исчезновение городской стены открывает дорогу новым формам организации городской жизни. Появляется полиция, которая должна решать гигиеническую задачу: с одной стороны, избавлять город от эпидемий и «зловонных миазмов», с другой — «от наплыва бездомных, нищих, бродяг, правонарушителей, преступников, воров, убийц и т. д.».
Исключение, прежде вынесенное на границу города, на таможенные посты, теперь проникает в толщу городской ткани. Стражники, статично стоящие на краю пространства, сменяются патрульными, перемещающимися по всей его территории. Тем не менее, их не всегда хватает, поскольку городской надзор тоже имеет свои лимиты и ограничения.
Когда неподалёку от Большого Златоустинского переулка проектировались новые городские пространства — «Яма» и «Горка» — те, кто их проектировал, хотели создать пространства публичные, открытые городу и миру, не имеющие вокруг себя столь привычного в нашей повседневности забора. Но когда молодёжь с окраин стала слишком активно эксплуатировать эти пространства, местные жители были этим недовольны и обошлись с этими пространствами также, как их соседи — с двором дома чекистов: «Яма» и «Горка» оказались огорожены. Только огораживаясь, публичное пространство превращается в общественное.
Здесь вскрывается ключевое противоречие урбанистики: она подчёркивает одновременно важность сообществ в формировании городской среды и необходимость создания публичных пространств, где горожане общались бы, наслаждаясь городом. Однако никакая претензия на пространство для всех не может отменить того факта, что ключевая функция города — это разделение горожан по стратам и исключение тех из них, которые слишком шумно и вызывающе себя ведут.
Как бы ни сопротивляюсь идея открытых пространств забору, последний продолжает вырастать, воссоздавая физическую границу уже не на краю, а в сердцевине пространства. Оказывается, что если у вас нет стены на границе города, она возникает в нём повсюду, в самых неожиданных местах. Застава уходит с городского вала, чтобы появиться в каждом дворе.
