То, что отношения со свекровью будут сложными, Екатерина поняла сразу, как ее увидела. Поняла не по выражению лица, не по интонации, не по первым словам. А по густой черной кайме под ногтями. И ладно бы дело происходило на даче, где родственница могла копаться в грядках или чистить грибы… Может, цветы пересаживала? Пытаясь успокоить себя этой мыслью, Катя проследовала за радушной хозяйкой на кухню.
- Надо тарелки сполоснуть! – кивнула на сушилку над раковиной свекровь.
Тут только Катя заметила свисающие с сушилки «сталактиты» затвердевшего жира. Как это вообще получилось? Посуду мыли хозяйственным мылом и не ополаскивали? Жирные тарелки ставили в сушилку немытыми? Взяв одну из тарелок в руки, Катя быстро установила истину: просто тарелки мылись только с внутренней стороны. А с внешней, видимо, жир много лет стекал на сушилку, но это никого не волновало.
Катя постаралась не показывать эмоций на своем лице, хотя уголок рта у нее предательски задергался. Пытаясь отмыть тарелки, девушка думала только о том, как не выдать себя, когда придется сесть за стол.
Надо ли говорить, что отношения с мамой мужа (который, кстати, был очень адекватен и отлично зарабатывал) теплыми не стали. Муж ездил к маме один, Катя ограничивалась дежурными поздравлениями с Днем рождения и Новым годом в вацап. На большее, несмотря на все обиды, она была не согласна. Свекровь была не то, чтобы плохой, ничего плохого она Кате не сделала. Она была просто абсолютно чужой Кате женщиной, к тому же имевшей отличные от нее представления о гигиене. Стол делить с ней, мягко говоря, не хотелось, да и ради чего? Дом у молодой семьи свой был, к счастью для всех.
Лена давно во фрилансе, она одна из первых освоила удаленку, и благословила её всей душой. Возможно, виной тому ее прежняя работа, где отношения с коллегами были не то чтобы напряженными, просто слишком далеки были они друг от друга.
Найти первую работу Лене было непросто – после института, без опыта, а работодатели только об одном думают: «Вы родите, вы в декрет уйдете». В итоге нашла одну маленькую конторку, в которой за три копейки работали две декретницы (но они как раз были в декрете) и пять пенсионерок. Лена делила кабинет с самой старшей из сотрудниц, ей было далеко за семьдесят.
Работа была несложная, даже интересная. Соседка не рвалась в конкурентки – ей было не до того. У нее сын сидел, она пыталась хоть как-то облегчить его участь, работала на баулы, грубо говоря. Также поддерживала его бывшую семью, чтобы ему было, куда возвращаться. Не такая плохая женщина, хорошая даже. Но экономила на всем жестко. Лена как-то в обеденный перерыв развела себе кофе три в одном из пакетика, съела магазинный салат с маленькой булочкой. Соседка укоризненно покачала головой.
- Слишком много на еду тратишь. Сластница, значит.
Вскоре Лена поняла, что все женщины у Зинаиды Николаевны, так звали соседку по кабинету, делятся на «сластниц» и «постниц». И первая категория – это не то, чтобы обзывательство, но что-то не очень хорошее. Лена стала бегать на обед в кафе. Бдительная соседка доставала постный грибной суп в банке и осуждающе качала головой. Если Лена надевала чуть более открытую блузку или джинсы в обтяг, тоже. Однажды Лена заметила, что старушка подозрительно кружит вокруг нее, и пытается заглянуть в вырез блузки. Она спросила, что случилось, и получила странный ответ. «Постница» смотрела, не видно ли приходящим в контору клиентам с какого-нибудь ракурса краев лифчика. Это ведь неприлично. Так-то не видно, но вдруг…
Корпоративны и праздники приводили Лену в состояние визгливого ужаса. Она как-то принесла на общий стол любимые пирожные – их отвергли якобы из-за химических ядовитых красителей, вредящих поджелудочной. При этом старушки радостно хлебали чей-то жирный суп из банки, закусывая бутербродами с салом. Обсуждали невесток, зону, старые времена и старые курорты, а еще каких-то умерших людей, которых Лена никогда не знала. И зубы, все рассказывали, как делали зубы, удаляли зубы, вставляли зубы, вынимали зубы… Старушки дружно решили ехать в паломническую поездку по весне. В эту поездку Лена взяла коробку сока, щедро разбавленного Мартини. Хватило её на 8 месяцев работы в этом милом коллективе. После этого она уволилась. Начальник сожалел и даже выписал прощальную премию (правда, совсем небольшую). Старушки шмыгали носами. Куда это Лена собралась? Там, за пределами конторы, везде конкуренция, обман и безнадега. А тут ведь как хорошо, как при социализме. И коллектив теплый, прямо семейный. Теплый, слов нет. Только чужой. А если Лена и в этой «семье», то разве что в роли непутевой и умственно отсталой внучки. Теперь она, кстати, весьма успешна. К этому она и стремилась всегда, рано ей было еще на пенсию.
Дело даже не в каких-то конкретных вещах. Не в супе этом несчастном, не в странных устаревших словечках, не в грязной кухне…
Оля вот с мамой общалась редко. Просто Оля давно выросла в Ольгу Васильевну, своя жизнь, своя семья. Маму любила, а стряпню ее с детства ненавидела. Как и манеру организовывать быт. И манеру лезть не в свое дело. Не любила, когда ей по 10 раз на дню звонят в рабочее время, достают советами. Взрослая женщина давно, у самой дети уже почти взрослые. А тут мамино бу-бу-бу. И постоянные какие-то задания. Возить открытки непременно лично каким-то родственникам, которые седьмая вода на киселе. На улице гололед, не надевай каблуки, не ходи по ночам, надень шапку...
Тепла между ними не было с подросткового возраста. С того момента, когда однажды Олина мама прочла ее личный дневник, а потом цитировала из него фразы и требовала пояснить, что это такое. Да там не только дневник, много всего было. Попытки рыться в шкафах каждый раз, приходя к взрослой женщине в гости. Оля уже и звать к себе перестала. Сначала попыталась объяснить про личные границы, потом плюнула. Не понимает мама личных границ…
А однажды к маме в дом проник котенок. Кто-то пустил его в подъезд в мороз, чтобы не погиб на улице. Маленький, голодный, едва пищит, мордочка узкая… У мамы дрогнуло сердце. Пустила к себе, накормила. Позвонила Оле, описала ситацию.
- Оль, ты не приедешь? Может, в ветеринарку его отвезем?
Оля мигом собралась, поехали. Вместе лечили, кормили, выхаживали кота. Животное отвечало благодарностью, на которую способны только бывшие беспризорники. Жалось маленьким тельцем, мурлыкало, жадно ело, ластилось, понимая, что от этих женщин зависит его жизнь. Оля стала приезжать как минимум два раза в неделю с подарками. Звонить стала сама. Как мой «крестник»? В отношениях появилось тепло, будто кто-то внезапно включил отопление. У мамы была масса недостатков. Но она была своей… Не чужой, своей.
Однажды котенок схватил Олю за поясок от платья. Его очень привлекали подрагивающие веревочки.
- Соблюдай личные границы, будь добр! – строго сказала ему мама. – Я уже почти научилась.
Оля улыбнулась. Это дает очень много сил, когда рядом неидеальные, но свои. «Своим» очень многое можно простить… Даже плохую стряпню, грязь и неумение «в личные границы».
Говорят, что сейчас общество атомизировано, каждый за себя. Я не уверена, так ли это. Возможно, мы просто проходим какой-то переходный этап, когда люди больше не хотят подстраиваться под чужих. Под фальшивую дальнюю родню, от которой никакого толка, одни сплетни. Под чужой коллектив, чай, не социализм на дворе, в коллективах (чужих) не живут. Но еще дороже и важнее становится найти и согреть своих… И свои – не обязательно по родственным связям. Иногда вообще не по крови… Просто по жизни – настоящие. Свои.
