Представьте себе космический зонд, приземлившийся на далекой планете. Его сверхчувствительные датчики регистрируют признаки жизни в самых разных масштабах: от химических реакций в атмосфере до молекулярных биомаркеров, указывающих на присутствие живых систем. Зонд также сканирует ландшафт, ища морфологические признаки жизни, и анализирует химическую сеть атмосферы, измеряя ее топологическую и молекулярную сложность.
Возникает закономерный вопрос: насколько иным может быть такой альтернативный мир? Зависит ли его биология от контекста окружающей среды? Существуют ли физические или химические предпосылки, необходимые для возникновения жизни? Эти вопросы выходят далеко за рамки эволюционной биологии и астробиологии, затрагивая саму суть возможности конструирования новых форм жизни с помощью синтетической биологии и биоинженерии. По сути, мы пытаемся понять, какие организационные формы могут существовать за пределами нашей биосферы.
С одной стороны, эволюцию часто рассматривают как крайне зависимый от траектории процесс, где случайности и исторические обстоятельства играют определяющую роль. Иными словами, запустив эволюцию заново, мы могли бы получить организмы совершенно других форм и функций. В то же время, накапливается все больше свидетельств, что конвергенция и фундаментальные ограничения существенно сужают возможные пути эволюционного развития.
Можно ли сказать, что ограничения, накладываемые самой «логикой» жизни, влияют на формирование всего многообразия сущего? Мы считаем, что фундаментальные ограничения обусловлены именно внутренней логикой живого. Это иллюстрируется термодинамическими свойствами живых систем, линейной природой молекулярной информации, клеточной структурой, многоклеточностью, пороговым характером вычислений в когнитивных системах и дискретной архитектурой экосистем.
Любой живой организм — это, по сути, термодинамическая машина, которая получает свободную энергию из окружающей среды и использует её для поддержания биологических процессов. Повсеместность термодинамических ограничений говорит о том, что термодинамическая логика — это универсальная черта живых систем. И здесь перед нами встает вопрос об эффективности обработки информации и пределах возможного.
Любая форма жизни должна постоянно справляться с ошибками, восстанавливаться и воспроизводить себя. Эти процессы требуют снижения энтропии системы, «исправляя» поврежденные состояния и формируя организованные структуры из более простых компонентов. Этот процесс происходит за счет увеличения энтропии окружающей среды, создавая «отходы». В этой борьбе с энтропией проявляется фундаментальная термодинамическая логика жизни: преобразование низкоэнтропийного «ресурса» в высокоэнтропийный «отход».
Но не только глобально на уровне организмов работает второй закон термодинамики, он применим к каждой отдельной реакции. Поэтому каждая реакция, снижающая энтропию, должна быть связана с источником свободной энергии.
И что еще более важно, даже если мы перейдем к неравновесной термодинамике, то любая химическая система в стационарном состоянии должна демонстрировать циклы. Это означает, что система должна совершать последовательность преобразований, которые не меняют ее состояние, но при этом обмениваются энергией и/или веществом с окружающей средой. Сегодня мы знаем метаболические циклы, такие как цикл лимонной кислоты, как фундаментальные принципы организации метаболизма.
Информация играет ключевую роль в живых системах, определяя их организацию и процессы. И здесь возникает вопрос, а как именно эта информация хранится и передается? Наблюдения показывают, что жизнь использует физические носители, обеспечивающие передачу фенотипических свойств из поколения в поколение.
Особенное значение имеют два свойства этих носителей: способность надежно кодировать большое количество фенотипических состояний и возможность репликации информации. Без носителя информации любая приобретенная черта должна была бы эволюционировать вместе с механизмом ее передачи, что представляло бы собой почти новое начало жизни.
Несомненным лидером в этой гонке является ДНК. Но еще до открытия ее структуры были сделаны два важных вывода. Николай Кольцов высказал предположение, что основой наследственности являются гигантские двуцепочечные молекулы, способные к саморепликации по полуконсервативному типу. А Эрвин Шрёдингер предположил, что молекула, несущая генетическую информацию, должна иметь регулярную структуру, схожую с кристаллом, но также обладать «беспорядком», позволяющим атомам играть индивидуальную роль.
Факты подтвердили их пророческие слова: ДНК — это двойная спираль, состоящая из двух антипараллельных цепей, с азотистыми основаниями, образующими пары внутри. Репликация основана на полуконсервативном принципе, а само копирование молекул осуществляется с помощью ДНК-полимераз. Но жизнь использует три типа полимеров: полинуклеотиды, полипептиды и полисахариды, каждый из которых выполняет свою роль. Первые два отвечают за хранение и передачу информации, а третий — за хранение энергии и распознавание.
Важно отметить широкое распространение именно длинных линейных полимеров для обработки биологической информации. В чем секрет их универсальности? Во-первых, эволюционная пластичность. Пространство последовательностей линейных полимеров — это практически неограниченное поле для экспериментов эволюции. Во-вторых, непосредственная связь с вычислениями, которые, по сути, есть не что иное, как считывание линейной последовательности. И в-третьих, не будем забывать о термодинамике, где важны свойства самоорганизации, сворачивания и комплементарности.
Клетка — это минимальная единица жизни, обеспечивающая копирование генетической информации и воспроизводство архитектуры организма. И здесь мы снова сталкиваемся с ограничениями: логика самовоспроизводящихся машин, физико-химическая логика автономных агентов и термодинамические ограничения надежного воспроизводства.
Схему самовоспроизведения сформулировал фон Нейман, представив её как работу универсального конструктора, состоящего из конструктора (A), инструкций (I), дубликатора (B) и контроллера (C). Такой подход, хоть и абстрактен, но отражает процессы самовоспроизведения в клетках, где дубликатор — это механизм хранения информации, контроллер — регулирует процессы, конструктор — это рибосомы, а инструкции — это гены.
Но не все так просто: для самовоспроизведения, компоненты должны быть доступны. И тут возникает необходимость фазового разделения, создания закрытых компартментов, позволяющих концентрировать необходимые вещества. Основными претендентами на роль компартментов являются амфифилы, которые спонтанно образуют замкнутые бислои.
Не стоит забывать и про самоорганизацию мягкой материи. Как только мы переходим от простейших систем фон Неймана к реальным системам, где нет никакой предписанной программы, то на первый план выходят механизмы самоорганизации мягкой материи. При этом, системы, использующие линейные носители информации, обладают преимуществом с точки зрения открытой эволюции и адаптации.
Многоклеточность — это еще один уровень биологической организации, который демонстрирует нам удивительное разнообразие форм и путей развития. И тут важно понять, существует ли предел возможному многообразию многоклеточных форм, или все-таки это бесконечность, ограниченная лишь фундаментальными законами?
В этом контексте можно выделить три ключевые проблемы: переходы к индивидуальности в рамках многоклеточности и появление жизненных циклов, классы сложности в динамике формирования паттернов, и наконец, физико-генетический инструментарий, пронизывающий возникновение многоклеточной сложности.
В основе динамики многоклеточной организации лежит два основных механизма: объединение единиц и сохранение их связи, а их комбинация определяет многообразие жизненных циклов. Но при этом всегда существует риск появления «читера» — паразитической единицы, которая использует ресурсы, но не вносит вклад в общее дело. Природа использует «механизмы фиксации», где клетки приобретают свойства, несовместимые со свободным существованием, что стабилизирует многоклеточную организацию. Развитие генетической регуляции в свою очередь определяет возможность формирования паттернов, от клеток до организмов.
И тут на сцену выходит самоорганизация как механизм, создающий пространственный порядок. Примером тому может служить механизм Тьюринга, где взаимодействие между локальной амплификацией и диффузией создает пространственные структуры. Но важно понимать, что существует некий «генотип-фенотип», где первый описывает схему соединения генов, а второй — пространственное распределение клеточных состояний. В конечном итоге все это приводит к устойчивым сетям, обладающим нейтральностью и избыточностью.
Хранение и получение информации — необходимое условие для существования когнитивных агентов. Но принятие решений и обучение требует механизмов, способных снижать неопределенность внешней среды. Нервные клетки используют пороговый механизм, трансформируя аналоговые сигналы в цифровые ответы, что обеспечивает дискриминацию сигналов и устойчивость к шуму.
В середине XX века Уоррен Маккалок и Уолтер Питтс представили нейроны в виде логических элементов, работающих на пороговом принципе. Их модель — это булева система с двумя состояниями: «включено» и «выключено». Нейрон срабатывает, если взвешенная сумма входящих сигналов превышает пороговое значение. Подобный пороговый механизм пронизывает и другие системы, такие как генные регуляторные сети и иммунные сети, а значит, он может быть универсальным принципом организации.
Экосистемы, несмотря на все их разнообразие, демонстрируют дискретную структуру и определенные ограничения. Существует классификация взаимодействий между двумя видами: нейтрализм, конкуренция, хищничество
Моделирование экосистем in silico подтверждают наличие ограничений в логике их организации. С первых попыток было установлено, что паразиты возникают неизбежно, нарушая хрупкое равновесие. Вскоре появились компьютерные вирусы, и это был лишь вопрос времени, когда проявилась их способность распространяться, словно инфекция.
В итоге, формируется «функциональное эволюционное дерево», где появляются виды, выполняющие определенные экологические роли. И здесь возникает удивительный факт: несмотря на пути, по которым идет эволюция, ее результат, как правило, сводится к одному и тому же набору ролей.
Некоторые эволюционные инновации, такие как появление многоклеточности или языка, можно описать в рамках понятия фазовых переходов. По сути, речь идет о качественных изменениях в организации системы, где есть упорядоченное и неупорядоченное состояния. Температура в модели Изинга — это, по сути, управляющий параметр, а намагниченность — параметр порядка.
Модель Изинга, хоть и создана для описания магнитных материалов, применима и к биологическим системам, где фазовые переходы связаны с появлением новых форм организации и свойств. И что еще более важно, в критических точках система переходит в состояние, когда она наиболее чувствительна к внешним сигналам.
С другой стороны, фазовые переходы определяют четкие границы между различными качественными состояниями. И если говорить о перспективах эволюции, то фазовый переход может служить отправной точкой для выделения универсальных принципов, которые могут определять рост биологической сложности.
Итак, что же нам говорят все эти наблюдения? Существуют ли альтернативные пути для создания живых систем? Исследование фундаментальных ограничений вносит ясность в вопрос о возможных формах жизни, и, что еще более важно, помогает понять пределы возможного.
Наше путешествие началось с простого вопроса о формах жизни на других планетах и закончилось тем, что ограничения становятся неотъемлемой частью логики жизни:
Все эти ограничения, хоть и сужают возможности, но не отменяют разнообразия, а скорее направляют его в определенное русло. Они задают рамки, в которых происходит эволюция жизни во всей ее полноте. И хотя мы не можем исключить появление «сюрпризов», «логика жизни» в любом уголке вселенной будет нам вполне понятна.
